Беседы - Эпиктет

Когда у тебя такой предводитель и единые с ним желания и стремления, что ты страшишься еще, как бы тебе не потерпеть неуспеха? Предоставь свое стремление и избегание бедности и богатству, будешь терпеть неуспех, будешь терпеть неудачу. А здоровью, должностям, почестям, отечеству, друзьям, детям, словом, чему бы то ни было независящему от свободы воли, – будешь несчастен. Но предоставь их Зевсу. остальным богам, вверь им, пусть они правят ими, пусть их стремлениям и избеганиям следуют твои, – тогда где тут еще будешь ты неблагоденствовать? А если ты завидуешь, невыносливый ты человек, и жалеешь, и ревнуешь, и трепещешь, и ни одного дня не пропускаешь, чтобы не плакаться и себе и богам, – тогда что еще ты говоришь, что получил образование? Какое образование, человек? То, что ты силлогизмы прошел, изменяющиеся рассуждения? Не хочешь ли ты разучиться, если возможно, всему этому и начать с самого начала, осознавая, что до сих пор ты даже не приступал к этому делу, и впредь, начав отсюда, возводить все последующее: как ничто не будет, если ты не хочешь, а если хочешь, ничто не не будет?

Дайте мне хоть одного молодого человека, с этим намерением пришедшего в школу, в этом деле ставшего атлетом и говорящего: «По мне, все прочее пусть себе здравствует, а мне достаточно, если я смогу наконец проводить жизнь неподвластным препятствиям и неподвластным печалям, поднять голову перед вещами свободным человеком, обращать взоры к небу другом бога, не страшась ничего того, что может случиться». Пусть кто-нибудь из вас покажет себя таким, чтобы я сказал: «Вступай, юноша, в свое: тебе суждено украсить философию, эти достояния – твои, эти книги – твои, эти рассуждения – для тебя». Затем, когда он усердными трудами осилит этот вопрос, пусть опять придет ко мне и скажет: «Я хочу быть неподверженным страстям и невозмутимым, но хочу и, как благочестивый, философ, заботливый, знать, каково надлежащее мне по отношению к богам, каково – по отношению к родителям, каково – по отношению к братьям, каково – по отношению к отечеству, каково – по отношению к чужеземцам». Приступай и ко второму вопросу: он тоже – твой. «Я уже и второй вопрос освоил. Теперь я хотел бы быть твердым и непоколебимым, и не только тогда, когда бодрствую, но и когда сплю, когда опьянею, когда нападет умопомрачение». Человек, ты бог, намерения у тебя великие!

Но нет: «Я хочу узнать, что говорит Хрисипп в своих сочинениях о „Лжеце" 268». Не повеситься ли тебе вместе с этим намерением, несчастный? И какая тебе польза будет? Ты прочтешь все, и все так же будешь сокрушаться, ты будешь говорить об этом другим, и все так же будешь трепетать. Вот так и вы. «Хочешь, прочитаю тебе, брат, и ты – мне?» «Изумительно, человек, пишешь!» да «Ты – великолепно, слогом Ксенофонта!», «Ты – слогом Платона!», «Ты – слогом Антисфена!». После этого, подробно рассказав друг другу сны, вы опять возвращаетесь к тому же: таким же образом стремитесь, таким же образом избегаете, подобным же образом влечетесь, намереваетесь, ставите перед собой цели, о том же молите, тем же серьезно заняты. После этого вы и не ищете того, кто делал бы вам напоминания, но тяготитесь, если слышите их. После этого вы говорите: «Бессердечный старик! Когда я уезжал, он не заплакал и не сказал: „В какое идешь ты попасть обстоятельство, дитя! Если ты уцелеешь, я зажгу светильники" 269». В этом выражается сердечность? Великим для тебя благом будет, если ты, вот такой, уцелеешь, и достойным светильников! Ты и в самом деле, должно быть, бессмертен и неподвластен недугам!

Так вот, отбросив прочь именно это мнимое знание, о чем и говорю я, заключающееся в том, что мы думаем, будто знаем что-то полезное, должны мы приступать к разуму, как подходим мы к геометрии, как к музыке. А иначе мы и не приблизимся к совершенствованию, даже если пройдем все введения и сочинения Хрисиппа вместе с таковыми Антипатра и Архедема 270.

18. Как следует бороться с представлениями

Всякое устойчивое внутреннее состояние и всякая способность поддерживается и усиливается соответственными делами: способность ходить – хождением, способность бегать – беганием. Если хочешь быть умелым в чтении, читай, если в писании, пиши. А если ты тридцать дней подряд не будешь читать, но будешь делать что-то другое, тогда узнаешь, что из этого получается. Вот так и если пролежишь десять дней, встань и попытайся пройтись подальше, и тогда увидишь, как слабеют твои ноги. Вообще, таким образом, если захочешь делать что-то, делай это привычностью. Если захочешь не делать чего-то, не делай этого, а лучше привыкни делать что-то другое вместо этого. Так обстоит и с устойчивыми внутренними состояниями и способностями души, Когда ты разгневаешься, знай, что не только это с тобой случилось зло, но что ты и устойчивое внутреннее состояние это усилил, как бы подбросил в огонь хворосту. Когда ты не устоишь перед кем-то по части любовной связи, не одно т поражение считай, но что ты и дал пищу своей невоздержанности, усилил ее. Невозможно ведь, чтобы от соответственных дел не появлялись и одни устойчивые внутренние состояния и способности, не существовавшие прежде, и не усиливались и укреплялись другие.

Так, несомненно, и возникают нравственные недуги, говорят философы. В самом деле, когда ты раз возжаждешь серебра, то, если будет применен разум для осознания этого зла, вот и жажда эта подавлена и верховная часть души наша восстановлена в своем первоначальном состоянии. А если ты не применишь никакого средства для лечения, она уже не возвращается в свое прежнее состояние, но, вновь раздразненная соответственным представлением, быстрее, чем прежде, привязалась к этой жажде. И если это происходит постоянно, она в конце концов становится мозолистой, и этот нравственный недуг позволяет утвердиться сребролюбию, Ведь когда у человека пройдет приступ лихорадки, он находится не в таком же состоянии, как до лихорадки, если только он не излечился совсем. Примерно так обстоит и со страстями души. От них на ней остаются некие следы и ссадины, и если кто не сведет их хорошенько, то, вновь пораженный бичом по ним же, он уже не ссадины получает, а язвы. Так вот, если ты хочешь не быть гневливым, не давай пищу этому своему устойчивому внутреннему состоянию, не подбрасывай ему ничего способствующего его усилению. В первый день сохрани спокойствие и считай дни, в которые ты не гневался. «Обычно я гневался каждый день, теперь – через день», потом «через два», потом «через три». А если дойдешь и до тридцати, соверши, жертвоприношение богу. Ведь устойчивое внутреннее состояние это в первый день начиниет слабеть, потом и совершенно исчезает. «Сегодня я не печалился». Завтра – тоже, и так подряд два месяца, три месяца. «Но я был внимателен, когда случалось что-то, могущее раздразнить печаль». Знай, что это у тебя идет прекрасно «Сегодня, увидев красавца или красавицу, я не сказал себе: „Если бы можно было поспать с ней" и „Блажен муж ее"». Ведь сказавший это «блажен»- тоже прелюбодей 271. И я не рисую в своем воображении картину за картиной, как она появляется, как раздевается, как ложится ко мне в постель. Я глажу себя по макушке и говорю: «Хорошо, Эпиктет, ты решил мудреный софизмик, гораздо мудрёнее „Господствующего" 272». А если, даже когда бабенка желает, кивает, посылает ко мне, и даже когда дотрагивается и приближается вплотную, я воздержусь и одержу над этим победу, то это я решил уже софизм выше «Лжеца», выше «Покоящегося» 273. Этим и гордиться стоит, а не выдвиганием «Господствующего».

Как же добиться этого? Захоти прийтись наконец по нраву самому себе, захоти явить себя прекрасным богу. Возжажди стать чистым с чистым собой и с богом. Затем, когда у тебя возникает какое-нибудь представление такое, Платон, вот, говорит, обратись к искупительным жертвоприношениям Зевмсу, обратись с мольбой о защите к святилищам богов, отвращающих бедствия, достаточно даже если ты, удалившись к общению с добродетельными людьми 274, предашься этому, исследуя путем сопоставления с кем-нибудь, будь то из живущих, будь то из умерших. Пойди к Сократу и посмотри, вот он лежит вместе с Алкивиадом и посмеивается над его цветущей красотой 275. Поразмысли, какую же победу изведал он, одержанную над самим собой, какую победу на Олимпийских играх, которым по счету стал он после Геракла 276. Так что, клянусь богами, это его должны по справедливости почтительно приветствовать: «Здравствуй, необычайный! 277», а не этих гнилых кулачных бойцов, всеборцев и им подобных гладиаторов. Противопоставив все это, ты одержишь победу над тем представлением, не повлечен будешь им. А прежде всего смотри, чтобы ты не был схвачен стремительностью его, но скажи: «Погоди немного, представление, дай посмотрю, кто ты и о чем, дай проверю, одобрить ли тебя». И затем не позволяй, чтобы оно, рисуя в твоем воображении картину за картиной, уводило все дальше, иначе оно завладеет тобой и поведет куда захочет. Но лучше призови вместо него какое-нибудь другое, прекрасное и благородное представление, а это грязное отбрось. И если ты привыкнешь так упражняться, то увидишь, какими у тебя становятся плечи, какими жилы, какими действенные силы. А сейчас – только рассужденьица, и больше ничего.