Евгений Примаков. Человек, который спас разведку - Леонид Млечин

А внешняя разведка снабжала Горбачева информацией, из которой следовало, что к заявлениям и обещаниям западных лидеров надо относиться скептически, что они неискренни, таят нехорошие замыслы и сговариваются за спиной Горбачева. При этом разведка не упускала случая порадовать известием о том, что очередное заявление президента принято во всем мире на «ура» и что мир восхищается мудростью советского руководителя… Страстное стремление информационных служб сообщать президенту исключительно приятные новости очевидно.

Став пресс-секретарем президента, Сергей Владимирович Ястржембский рассказывал мне, что радикально изменил структуру информационных сводок, которые получал Борис Ельцин:

– Когда я посмотрел обзоры прессы, которые давали президенту, у меня это вызвало изумление. Обзор строился на псевдоанализе официальных средств массовой информации. Нельзя ссылаться только на «Российскую газету», «Российские вести», «Красную звезду» и делать вид, что остальные газеты как бы не существуют. Когда я недолго работал в международном отделе ЦК КПСС при Горбачеве, у нас и то более открытая информация шла…

Как вел себя Примаков, когда надо было ехать в Кремль и докладывать о неприятностях, например, о провале собственной службы?

– Он ехал и рассказывал все, как есть, – ответили мне сотрудники разведки. – Евгений Максимович вообще очень дорожил новыми правилами и традициями, которые при нем создавались. Он считал, что не дай бог что-то упустить и приучить власть ко лжи со стороны разведки, удобной и приятной для нее. Особенно в докладе президенту. Если дело касается провала, как тут можно врать и лукавить? Ведь гласность. Есть западная пресса, и бесполезно что-то скрывать. Да с этим даже было проще – говорить о провалах своей организации. Значительно сложнее было делать еженедельный доклад.

Раньше разведка тоже еженедельно составляла свой доклад, и он шел дальше на Лубянку, где руководство КГБ старательно причесывало текст, дабы не раздражать начальство. Иногда даже поступали такого рода указания: проанализируйте состояние экономики Китая, но смотрите, не увлекайтесь и не расписывайте успехи китайцев…

Когда разведка напрямую стала подчиняться президенту, ушло промежуточное звено, которое припаривало информацию. И Примаков вцепился в эту возможность. Он для себя решил так:

– Я иду и говорю так, как есть. И пусть власть привыкает к правде. А дальше дело президента – он может принять информацию разведки к сведению, а может пропустить мимо ушей. У него еще десять источников информации – на любой ориентируйся. Он вправе считать, что разведка все неправильно говорит… Но разведка обязана сказать все, что считает нужным.

К чести президента Ельцина надо сказать, что он никогда не склонял Примакова к тому, чтобы тот его не слишком огорчал. Борис Николаевич не выказывал своего неудовольствия. Иначе быстро бы поступило указание из администрации: ребята, смягчайте.

Татьяна Самолис, пресс-секретарь директора Службы внешней разведки, вспоминает, что, когда Евгений Максимович пригласил ее на работу, она поставила только одно условие. И это было даже не условие – просьба:

– Единственное, о чем я вас прошу, – чтобы вы меня не заставляли лгать. Я не знаю, что смогу сделать и как снизить отрицательный накал в отношении разведки. Но точно знаю, что лгать нельзя.

И Татьяна Самолис предложила тогда формулу Иммануила Канта, которую Примаков тут же принял: всегда надо говорить только правду, но из этого вовсе не вытекает, что надо говорить всю правду.

– Согласен, – серьезно сказал Примаков, – согласен.

Взаимоотношения с властью у Примакова в принципе всегда складывались удачно. Как выразился один из тех, кто его хорошо знал:

– У Евгения Максимовича есть талант нравиться. Особенно – начальству.

Но что важно – Примаков к начальству не лез. Напротив, держался как бы в стороне. В начале девяностых карьеры делались быстро. Влияние и сила чиновника зависела от близости к Ельцину, от умения завоевать его расположение. Министры старались играть с президентом в теннис, ходить с ним в баню, ездить вместе на отдых, охотно поднимали бокалы и рассказывали анекдоты. Борис Николаевич любил открытых и веселых людей, приближал их, охотно проводил с ними время, но так же легко с ними расставался, когда выяснялась их профнепригодность.

Евгений Примаков руководил разведкой четыре с лишним года. За это время в контрразведке сменилось пять начальников! Место Бакатина на Лубянке занял министр безопасности Виктор Баранников, который сумел войти в доверие к президенту, пользовался его полным расположением. Через год с лишним был уволен. Николай Михайлович Голушко пробыл министром полгода – уволен раздраженным Ельциным. Сергей Вадимович Степашин тоже очень нравился Ельцину, но продержался только год с небольшим. Михаил Иванович Барсуков и вовсе принадлежал к личному кругу Ельцина, но тоже был уволен после года службы.

Примаков никогда не был близок к Ельцину и не стремился к этому. Ему не надо было недостаток профессионализма компенсировать застольями, теннисом и совместными помывками в бане.

Начальник разведки живет на краю города – в Ясенево. А большая жизнь кипит в Кремле, на Старой площади, в Белом доме. Почему же Примаков не стремился участвовать в большой политике?

– Он уходил от этого, – рассказывали мне в разведке. – Времена были сложные. Накануне событий осени 1993 года его за фалды тянули в разные стороны. Всем хотелось заполучить его в свой лагерь. А он считал своей задачей ни в коем случае не позволить втянуть разведку во внутриполитические дела. Задача разведки – собирать информацию вне России о том, что там происходит, что нам несет внешний мир, к чему нам себя готовить.

Сам Примаков говорил мне:

– Когда я пришел на работу в разведку, как раз произошло отделение разведки от КГБ. Это отделение было, безусловно, необходимо, потому что разведка не может быть частью правоохранительного органа.

И тут же добавил:

– Более того, внешняя разведка, как и министерство иностранных дел, не должна участвовать во внутриполитической жизни. Ни в коем случае! Разведка служит интересам всего государства. Разведка – это система раннего предупреждения, страховой полис, способный застраховать государство от возможных неожиданностей.

Но если разведка начнет участвовать во внутриполитических схватках, говорили в окружении Примакова, ей конец придет! Опять людей начнут раздирать – этот с председателем Верховного Совета Русланом Имрановичем Хасбулатовым, тот – с вице-президентом Александром Владимировичем Руцким. Это было бы невозможно, и Примаков убегал от такой опасности. Вызывают на доклад к президенту? Съездил, и назад. Нужно к премьер-министру? Ответил на все вопросы и сразу вернулся.

– Хорошо, – спрашивал я его недавних сослуживцев по разведке, – у Примакова не было желания участвовать во внутриполитических делах. Но война в Чечне или события октября 1993 года – разве ему это все было безразлично?

– У него были возможности выразить свою точку зрения, когда спрашивали его мнение или даже когда не спрашивали. Разведка тогда отрицательно относилась к вводу войск в Чечню и, естественно, об этом докладывала. Примаков свою позицию высказал, но опять же исходил из того, что политическое руководство вправе считать, что разведка ошибается.

Что касается событий 1993 года, то для себя он точно знал, кому он подчиняется. Тут все было абсолютно ясно. Может, ему в душе хотелось, чтобы президентом был кто-то другой, но есть избранный народом президент – и он будет работать с ним. И ни в каких интригах, ни в каких кознях он участвовать не станет. В этом можно быть уверенным на сто один процент.

Осенью 1993 года Примаков приказал усилить охрану территории, а офицерам не выходить в город с табельным оружием. Евгений Максимович вспоминал:

«СВР была единственной спецслужбой, куда Ельцин во время разворота событий ни разу не позвонил. Накануне событий, как известно, президент подписал Указ № 1400 о роспуске парламента. Я узнал об этом за несколько часов до запланированной заранее встречи близкого круга друзей в клинике Владимира Ивановича Бураковского. Ехал к нему по Ленинскому проспекту, когда в машину позвонил Ельцин. Состоялся такой разговор.

– Как вы относитесь к моему указу? – спросил президент.

– Мне кажется, что он не до конца продуман.

– Я ожидал другого ответа от директора Службы внешней разведки.

– Я сказал вам так, как думаю. Было бы гораздо хуже, если бы руководитель Службы внешней разведки говорил неправду своему президенту. Но мое отношение к указу – это мое личное отношение. И я уверен, что вы не заподозрите СВР в антипрезидентских настроениях.

Ельцин положил трубку и больше ни разу не возвращался к этому телефонному разговору».