Чудо-мальчик - Ким Су

Когда очертания улицы перед моими глазами окончательно растаяли, вместо них возникла картина бейсбольного поля: девушки из группы поддержки танцевали, поднявшись на трибуну, попивающие баночное пиво мужчины в масках льва поднимали руки, пытаясь изобразить букву «V», размахивали кулаками и громко ругались каждый раз, когда на поле подавали мяч. Вдруг мячик бросили как раз в ту сторону, где я сидел. Когда я вскочил, схватив сачок, чтобы найти его, то вспомнил, что подобное уже происходило. Тогда я тоже стоял с сачком в руке, дожидаясь поезда в метро и напрасно нервничая под взглядами окружавших людей и отца, который ругал меня, ворча: «Какое насекомое ты можешь поймать осенью?» Оглядываясь по сторонам, чтобы не столкнуться с кем-нибудь, и напряженно думая о том, куда мог упасть высоко взлетевший мяч, я побежал между сиденьями трибуны. Вокруг раздавались пронзительные крики зрителей.

В этот момент я понял, что все это вижу во сне. Я понял, что внезапно появившийся образ отца тоже был создан мной. Я вспомнил, что отец, несмотря на то что я часто упрашивал его, ни разу не отвел меня на бейсбольное поле.

Когда я снова открыл глаза, вокруг ничего не было видно, и я подумал, что по-прежнему сплю, но ошибся. Мои глаза были завязаны, а сам я оказался плотно зажат между молчаливыми близнецами в черных костюмах, словно слой масла в плохом гамбургере, сделанном недобросовестным работником.

Это был не легковой автомобиль, но в нем было тихо, словно в храме, который я должен обязательно найти в будущем, чтобы отдыхать там каждый раз, когда буду уставать телом и душой. Если исключить урчание работавшего мотора и шум ветра, проникавшего сквозь невидимую щель, в салоне не было слышно других звуков. Другими словами, в той машине ехали люди, которые ни о чем не думали.

В моих ушах и в голове царила тишина. Она была похожа на тишину, стоявшую в магазине, в который я однажды вошел купить банку сока с витрины. На банке была маленькая царапина, но она ничуть не помешала хозяину магазина выставить товар на продажу после небольшой уценки.

— Вообще-то, если я не посмотрю в окно, меня вытошнит… — сообщил я.

— Ты что, думаешь, это туристический автобус и мы едем любоваться цветами? — пошутил кто-то, и несколько человек рассмеялись.

Благодаря смеху, я смог определить, что Ли Манги едет на переднем пассажирском сиденье рядом с водителем.

Я представлял себе страшные сцены. Жуткие улицы Сеула после того, как на город сбросили атомную бомбу. Миллионы личинок, проделавших отверстие в голове, вползают туда сквозь липкую кожу, после чего выедают глаза, нос, рот. Полчища мышей и тараканов, словно спустившиеся сумерки, накрывают мое тело, лежащее среди мертвых уже людей, беспорядочно вползают внутрь через мой нос, рот… Шерсть мышей ощущается во рту твердой и жесткой, но жидкость, брызнувшая из лопнувших телец тараканов, мягкой волной проходит через горло, чуть щекоча его, спускается по пищеводу. Не удовлетворяясь этими отвратительными картинами, я вызывал в воображении множество других, не менее ужасных сцен.

Однако у всех этих экспериментов был неожиданный результат. Это случилось, когда я представил себе рот, вокруг которого росли усы и борода; рот с темными фиолетовыми губами и опухшими алыми деснами, выдававшими плохое состояние здоровья их владельца. Невидимый хозяин рта, вытащив застрявшие в щелях зубов кусочки мяса и снова прожевав их, подошел ко мне и сказал: «С этого момента я буду считать тебя своим сыном». Я мог хорошо рассмотреть, как гладкая кожа растягивалась и снова собиралась в морщины вокруг рта. Именно в этот момент я наконец смог выразить свое мнение в сторону невидимого пассажирского сиденья рядом с водителем. Выразил я его через рвотные звуки: «курык-курык, гок-гок».

— Машину, остановите машину! — завопили стереозвуком с обеих сторон близнецы. У них все еще были голоса детей. Не достигших периода полового созревания, голоса, которыми хорошо петь на трибуне стадиона песню группы поддержки.

— Я не собираюсь любоваться цветами — сказал я, обращаясь к Ли Манги, отрыгивая и продолжая издавать звуки подступающей рвоты. — Я просто не люблю близнецов, не разрешишь ли мне отойти куда-нибудь недалеко и прочистить желудок?

Из-за лихорадки я ничего не ел, поэтому меня вырвало лишь желтоватой жидкостью. Когда не осталось и ее, в животе стало спокойно.

— Каким же сумасшедшим врагом ты меня считаешь, что при каждой нашей встрече выкидываешь такое, а? — плаксиво жаловался Ли Манги, сидевший на пассажирском сиденье рядом с водителем.

— Я больше всего не люблю людей, которых тошнит в машине, — заявили близнецы хором.

Когда машина остановилась, они вытащили меня на воздух и сняли повязку с глаз. Я зажмурился от яркого света, а когда снова открыл глаза, увидел вдали реку, погружающуюся в сумерки. Ниже по дороге, проложенной по крутому склону, расположились роскошные элитные дома, за ними на фоне синего неба возвышалась телевизионная башня на горе Намсан. Я понял, что мы приехали к реке Ханган. Мысленно разворачивая в голове атлас, который нам давали на уроке социологии, я вспоминал карту Сеула. Если мое предположение было верно, мы находились в районе Ёнсангу, а точнее, в квартале Ханнамдон. Поскольку меня уже вырвало всем, что было в моем желудке, новых позывов я не испытывал, и у меня появилось время оглядеть близнецов, которые, вытерев остатки рвоты с моих губ, сидели рядом, склонив головы и стараясь справиться с подступающей тошнотой.

— Надеюсь, ты не обдумываешь снова сумасшедшую мысль о том, чтобы убежать, а? Если попробуешь, эти сумасшедшие близнецы, брат и сестра, изобьют тебя, — предупредил Ли Манги, глядя на меня сквозь черные солнцезащитные очки, похожие на глаза стрекозы.

— Этих близнецов мутит, — сказал я, — вряд ли они выдержат длительную поездку. Нам стоит пересесть в автобус, с тебя все равно возьмут только за детский билет.

— Что ты сказал, а? — закричал Ли Манги, как только услышал мои слова.

Он был похож на бегающего по разным закоулкам идиота, который только что получил черный пояс по тхэквондо и теперь искал кого-нибудь, к кому можно было бы придраться. Надо сказать, что все его действия указывали на это. Однако нельзя было забывать, что за прошедшие полгода Ли Манги действительно прошел курс изучения способностей чудо-мальчиков в Национальном институте развития талантов.

— Возможности сэкономить деньги, — наставительно заметил я, — надо радоваться.

— Жалкий мальчишка, ты говоришь так, а сам даже не знаешь, в чем смысл того, что растешь, — зло процедил Ли Манги, цокая языком.

— Если ты растешь, — гордо сказал я, — это значит, что становишься взрослым.

— Это означает, что твоя сумасшедшая голова, которая могла бесплатно слушать радио, постепенно становится обычной.

Близнецы в черных костюмах, с трудом протиснувшись между нами, тоже вставляли по одному слову, не прекращая рыгать и давиться рвотой, издавая характерные звуки «уве-е-е»:

— Уве-е-е, моложе меня много детей. Я, уве-е-е, еще девочка-подросток. Все без исключения, уве-е-е, уве-е-е, стали, уве-е-е, обычными. Уве-е-е, уве-е-е. Уве-е-е-уве-е-е, уве-е-е-уве-е-е.

Я пристально смотрел на свое отражение в солнцезащитных очках Ли Манги. Между регулярно доносившимися свидетельствами мучений близнецов в уши врывался только гул ветра. Только гул ветра.

За прошедшие полгода полковник Квон, видимо, как и Ли Манги, прошел ускоренный курс обучения в группе чудо-мальчиков в Институте развития талантов, потому что, едва завидев меня, он хвастливо заявил, что теперь стал всемогущим. Он сказал, что знает обо всем, что творится в стране, и что нет таких дел, которые он не мог выполнить ради защиты страны.

С нашей самой первой встречи я ни разу не думал, что он здраво мыслит, но теперь он и вовсе был похож на лохнесское чудовище, которое, изрыгая огонь, выползло на берег. «Интересно, — подумал я, — если мы все окружим такого монстра и станем драться с ним, кто больше всех будет страдать и мучиться?»

Полковник Квон вряд ли знал такое человеческое чувство, как страдание, поэтому в итоге пострадали бы только озеро и несчастное чудовище, у которого отняли бы даже его последнее место обитания. К счастью, такого не могло случиться. Я пристально смотрел на полковника, и мой взгляд не был мутным от пережитой боли, напротив, он горел искрами негодования и обиды. Но надо признать, что, когда я бросал взгляд на его губы, они по-прежнему заставляли меня содрогаться от отвращения.

— Суть того, что я хотел сказать, очень проста, — как можно спокойнее произнес я. — Вам надо вернуть записные книжки моего отца.

Когда я нанес упреждающий удар, полковник Квон сильно растерялся.

— Послушай, под замком здесь сижу не я, а ты, — сказал он.