Притяжение Андроникова - Коллектив авторов

Его рассказы-показы не имитация, не пародия – это особые, лирико-юмористические, литературно-живописные портреты, изображения на которых никогда не застывают, не каменеют и одинаковы бывают только тогда, когда их воспроизводят техническими средствами – заснятыми или записанными на пленку.

Искусство Ираклия Андроникова столь соблазнительно просто, что, глядя на него, мне самому хочется выйти на сцену и делать то же самое, но, понимая, что это будет далеко от его совершенства, я глушу в себе коварный порыв.

Наверно, потому его искусство кажется таким естественным и доступным, что Ираклий Андроников изобрел для себя новый жанр – жанр собеседника. Одному человеку или сотням людей он рассказывает о своих встречах, о своих впечатлениях, как единомышленникам. И даже если вы не были его единомышленником за минуту до рассказа, вы тотчас же становитесь им, едва этот рассказ начинается.

ГЕОРГИЙ МАРГВЕЛАШВИЛИ. Основательно, как историк, увлекательно, как романист…

«Ираклий Андроников, писатель и ученый… великолепный мастер устного рассказа» – так начинается маленькая аннотация, предпосланная к изданной недавно «Советским писателем» книге рассказов, портретов, очерков, статей Ираклия Андроникова – «Я хочу рассказать вам…»[3] Писатель, ученый, артист. Уже в этом триедином определении рода деятельности Ираклия Луарсабовича Андроникова почудилось мне живое воплощение наилучшей развязки того длительного спора о «физиках и лириках», т. е. о людях науки и людях искусства, который, с легкой руки поэта Бориса Слуцкого, вот уже который год волнует всю нашу журнально-газетную ниву. И когда книга, знакомая до этого по частям, была единым духом, с упоением, влюбленно перечитана, перед моим взором действительно вырос образ деятеля необыкновенного – человека не только энциклопедических знаний, но и многогранной одаренности – да, ученого, да, писателя, да, артиста. Но это не просто так, чтобы, скажем, в одной из работ, вошедших в книгу, автор выступил в качестве ученого, а в другой – в роли художника. «Физик» и «лирик» нерасторжимы и нераздельны в любом исследовании, очерке, портрете, статье, рассказе, составляющих эту книгу в тридцать с лишним листов, книгу «о прозе, поэзии, музыке, живописи, театре, кино, устной и письменной речи», – как сказано в той же аннотации; книгу, в которой воскрешаются или воссоздаются образы Пушкина и Лермонтова, Гоголя и Льва Толстого, Горького и Шаляпина, Алексея Толстого и Остужева, Михоэлса и Яхонтова, Крачковского и Ферсмана, Довженко и Хачатуряна, Сергея Михайловича Бонди и Расула Гамзатова, Гурамишвили и Чавчавадзе, Леонидзе и Чиковани. И это только темы и имена, которым, так сказать, «монографически» посвящены работы Ираклия Андроникова. Сколько же помимо этого проблем, вопросов, тем поднято в книге «по ходу действия»! Сколько человеческих образов воссоздано, пластически вылеплено, написано, зарисовано, так сказать, «мимоходом»! И нигде точнейшая наука не сдает своих позиций перед натиском бурной творческой фантазии, нигде чутье художника и живописание его не сдаются на милость науке – они вместе, слитно, воплощенные в одном лице, постигают свою единую и единственную высшую цель – открывают тайну человеческой души, показывают чудо культуры.

И давайте уж сразу вынесем за скобки тайну творческого стиля самого Ираклия Андроникова. Стиль Андроникова – что это? Форма? Манера и приемы устного рассказа или собеседования с аудиторией? Особая композиция, особые обороты, выражения, лексика, ритм, интонация, эмоциональная окраска, словом, особая поэтика повествования, столь ярко сказывающаяся буквально в каждой строчке Ираклия Андроникова? Конечно, да! И об этом можно, в свою очередь, написать целое исследование. Но разве только это! Его стиль – это особая, жадная любовь к людям и к творению рук человеческих – культуре; это его особое знание людей и событий, книг и полотен, звуков и красок, его особое умение, особый дар видеть и открывать в них то, что другими не увидено. И так не только в современности и в современниках, но и в вечно живых для него образах прошлого. Точная наука с ее чудом анализа и исследования? Высокая проза с ее тайной пластического воплощения? Проникновенная лирика с ее таинством самовыражения глубоко и остро чувствующей души? Да, но, повторяю, в первую очередь, за всем этим и во всем этом – любовь, добрая одержимость любовью к человеку, к культуре, к природе, к родине, к миру – зримому, осязаемому, яркому, богатому, солнечному… Именно такое сочетание знания и любви. Именно такой сплав. И сплав этот может быть получен только при очень высоком накале души, при очень высоком напряжении ума и сердца. Ибо это не смесь, а именно сплав.

И если мне будет позволено продолжить это «металлургическое» сравнение с приложением категорий «физики» к «лирике», то мне хотелось бы сказать еще кое-что о явлении магнетизма. Из Москвы и Ленинграда, из Тбилиси и Пятигорска, из Актюбинска и Нижнего Тагила, из Киева и Харькова, Казани и Астрахани, Саратова и Архангельска, Краснодара и Костромы, Ставрополя и Челябинска – как к магниту железные стружки – тянутся к Ираклию Андроникову тайны и загадки, предположения и догадки, находки и открытия, откровения и озарения, исповеди и намеки, письма и телеграммы, звонки и изустные сообщения. Вернейшими помощниками и своего рода сообщниками ученого и писателя сплошь да рядом оказываются случайности и даже приключения. Приключения? Эпиграфом к своей книге Ираклий Андроников предпослал лермонтовские слова: «Все почти… забывают, что надо бегать за приключениями, чтоб они встретились, а для того, чтобы за ними гоняться, надо быть взволнованным сильной страстью или иметь один из тех беспокойно-любопытных характеров, которые готовы сто раз пожертвовать жизнью, только бы достать ключ самой незамысловатой, по-видимому, загадки; но на дне одной есть уж, верно, другая…» Лучше и точнее трудно охарактеризовать поистине «взволнованную сильной страстью» и «беспокойно-любопытную» душу Ираклия Андроникова. В этих свойствах его души – тайна его магнетической силы.

И что поразительно – удача и неудача одинаково работают на него. «Бывает же такая удача!» – так, например, озаглавлена первая же глава рассказа Андроникова «Личная собственность». И такие же примерно восклицания не раз встречаются в книге («Как в сказке!», «Да так только в сказке бывает!» и т. п.). Неудача же не только потому, что по методу исключения она каждый раз сокращает путь к будущей удаче, но и потому, что отношение к ней у самого Ираклия Андроникова особое – он где-то в глубине души и ее – неудачу – считает не чем иным, как своего рода «инобытием» удачи, ее особой каверзной формой! Вот он, роясь по своему обычаю в фондах музейного отдела Пушкинского дома, с любезного разрешения заведующей, сделал вдруг неловкое движение и… «Бывают же такие неудачи! Не успела Елена Панфиловна отвернуться, как я, пробираясь мимо ее стола, смахнул рукавом какую-то разинутую папку с незавязанными тесемками. Папка шлепнулась на пол, и тут же высыпалось из нее чуть ли не все содержимое». Действительно, неудача. И она осталась бы таковой, если б не все тот же «беспокойно-любопытный характер» самого «неудачника». Он, конечно, не просто сложил обратно в папку высыпавшиеся бумаги, но, движимый чистой интуицией и взволнованный каким-то почудившимся или промелькнувшим обликом, начал рыться в десятках разбросанных фотографий, чтобы найти «загадку, на дне которой есть уж, верно, другая». Так была найдена сначала фотокопия неизвестного доселе портрета Лермонтова, затем сам портрет, а дальше началась настоящая битва, научная «операция», дабы доказать, что на портрете изображен именно Лермонтов. А «неудача», которая подстерегала Андроникова на решающем этапе его поисков разгадки тайны инициалов Н. Ф. И. – лермонтовского посвящения? Все следы затеряны, все нити оборваны, ему просто любезности ради показывают семейный альбом с переписанными стихами, в котором новое – только автограф Апухтина, и – неудача оборачивается сказочной удачей! – найдены неизвестные стихи великого поэта, разгадана тайна его первой любви! Вот уж кто имеет право сказать о себе словами Блока – «Принимаю тебя, неудача, и удача, тебе мой привет». Простая ли случайность имела место в обоих приведенных нами случаях? Конечно, папка упала совершенно случайно, и случайно же был показан Ираклию Андроникову семейный альбом. Но случай остался бы случаем, и без всякого продолжения, если б не «взволнованность сильной страстью», если б не «беспокойно-любопытный характер», если б не глаз, не душа, не ум, не знания Ираклия Андроникова, если б не та магнетическая сила, которая притягивает к себе из любого хаоса драгоценную крупицу истины и плодотворное зерно познания.