Приключения Ариэля, рыцаря двух миров. Том I - Сергей Юрьевич Катканов

я до этого жил. Я презрел долг, забыл о чести, я предал самого замечательного в мире короля, служить которому было для меня счастьем. Я проклинал себя за это, но ничего не мог с собой поделать. Забыть о королеве, хоть на мгновение представить, что она никогда не будет моей, было выше моих сил. С тех пор радость навсегда оставила меня, я знал лишь два вида страдания: когда её не было рядом, мою душу мучил холод пустоты, а когда видел её, душа сгорала в огне от мысли о её недоступности. Всё это, конечно, было очень неправильно, но неужели есть на свете человек, который может приказать своей душе, чтобы она не болела? Можно ли остановить боль движением мысли, пусть даже и самой праведной мысли?

– Дорогой Ланселот, вы наконец произнесли то слово, которым называется ваше отношение к королеве. Это страсть. Болезнь души, которая перешла уже в неизлечимую фазу. Когда ваша страсть ещё только зарождалась, её не так уж сложно было задавить – движением праведной мысли, молитвой, обращённой к Богу, да и просто более чутко прислушавшись к голосу своей совести. Если бы вы тогда осознали, что стоите на краю пропасти, если бы от всей души взмолились: «Господи, я не хочу этого!» – страсть не завладела бы вами с той страшной силой, о которой вы говорите.

– А я наоборот хотел этого, мне нравилось зарождение страсти, я был даже счастлив тем, что во мне рождается такое великое чувство…

– Великое и прекрасное, как дракон, соблазняющий своей мощью и великолепием. Но дракон – это зло. А вы не только не боролись со злом, но и галантно пригласили его в свою душу, чтобы оно там росло и развивалось. В итоге вы испытываете ту боль, которую теперь уже ничем не унять. А всё потому, что вы назвали страсть любовью, хотя между ними нет ничего общего. Не могу понять, как можно болезнь называть здоровьем, зло именовать добром. Любовь – это то, что приводит нас к Богу, а страсть уводит от Бога. Любовь созидает мир, страсть разрушает его.

– Если бы нам тогда именно так всё это и понимать… Мы были слишком плохими христианами. И всё-таки мы были христианами. Когда король Артур покинул этот мир, ничто не мешало нам с королевой наконец соединиться. Но вместо этого она ушла в монастырь. Вы не представляете, благородный Ариэль, как прекрасна душа королевы, как она чиста и возвышенна. Даже страдая от тяжёлой болезненной страсти к недостойному Ланселоту, она всё-таки смогла сохранить в себе ту чистоту, которая зовёт её душу к Богу. Я разыскал её с большим трудом, увидев меня, она потеряла сознание. Какой рассудок выдержит это страшное напряжение сдерживаемой страсти?

– Рассудок, который опирается на любовь, а значит – на Бога.

– Вот именно, мой милый Ариэль, вот именно. Когда она очнулась, я увидел в её глазах любовь. Вы понимаете, не страсть, а именно любовь. И я понял, что королева любит меня великой очищающей любовью во Христе. Она совершила немыслимый подвиг, переплавив грех в добродетель. Она теперь уже стремилась не ко мне, а к Богу, но это-то и было высшим выражением любви ко мне. Соединившись, мы окончательно погубили бы друг друга, а она хотела спасти мою душу на самом краю пропасти, куда нас привела страсть. Я вдруг почувствовал, как драгоценна для меня её душа, как невозможна даже мысль о том, чтобы причинить ей хотя бы малейший вред. И я от всей души благословил её на монашество, хотя, конечно, моего благословения тут уже никто не спрашивал, но я был очень рад тому, что она встала на спасительный путь, какой бы боли мне это не стоило. Между нами всё было уже так ясно, что никакие слова больше не требовались. Она лишь сказала: «Ланселот, мы никогда больше не должны видеться». А я просто ответил: «Да, моя королева». И вот я здесь, километрах в двадцати от её монастыря. Она там молиться за меня, а я здесь – за неё. Но в земном мире мы никогда больше не встретимся, я знаю это.

– Это просто невероятно, – прошептал до глубины души потрясённый Ариэль. – Значит, вы смогли переплавить вашу грешную страсть в христианскую любовь?

– Нет, дорогой друг, конечно же не смог. Эта страсть, эта болезнь души никогда меня не оставит, слишком поздно для исцеления. Этот дракон во мне стал уже таким могучим, что мне не по силам его убить. Но я смог связать дракона страсти именем Господним, он больше не управляет моими поступками. Всё, на что способен теперь дракон – это терзать мою душу, причинять ей боль, и я принял эту боль, как заслуженное возмездие за свои грехи, и я даже надеюсь, что эта боль станет искупительной и спасительной. Не надо считать меня раскаявшимся грешником, который ушёл в пустыню и стал святым. Об искренности моего раскаяния пусть судит Бог, а чистоты души мне не достичь никогда. Человек, вся жизнь которого прошла в бурлении страстей, не может вдруг очиститься, стоит ему лишь обратиться к Богу. Конечно, Господь силён в одно мгновение спалить всю ту сухую грязь, которая за десятилетия накопилась в душе, но это возможно лишь в том случае, если душа человека очень сильна, слабая душа сгорит вместе с грязью. А я – слабак. Человек, считавший себя самым сильным в мире, на деле оказался слабаком. Ну не потеха ли? И доныне имя королевы вспыхивает в моей душе куда чаще, чем имя Божие, и что самое страшное – вызывает более сильные чувства. Это верный признак того, что моя душа отнюдь не освободилась от страсти. Но я стараюсь сделать так, чтобы мысль о королеве тут же становилась мыслью о Боге, превращалась в молитву о ней, и в этих молитвах проходят мои дни, но когда я падаю без сил, то чувствую, что просто хочу видеть её. Всего лишь видеть. И дракон опять вонзает свои когти в моё сердце.

Ариэль некоторое время молчал, боясь сказать хотя бы слово. Он подумал, что не стоит и мизинца этого человека, совершающего невозможное в своём порыве к Богу. Ланселот всё же и правда оказался великим рыцарем, преодолевающим такие препятствия и разорвавшим такие цепи, что люди, ничего подобного и близко не совершившие, вряд ли могут судить о его грехах и страстях. Вот благородное сердце, которое дракон так и не смог победить.

– Простите мне, мой друг, мою назидательность, – проговорил наконец Ариэль, опустив глаза. – Я проявил недопустимую надменность, попытавшись приложить стандартные