Фараон Мернефта - Вера Крыжановская

В этот лабиринт наполовину возведенных стен, колонн и гранитных глыб, наваленных на землю, ни один человек не осмелился бы зайти ночью. Вскоре показались массивные сооружения, озаренные фантастическим светом луны. Я сошел с коня, спрятал его между несколькими колоссальными глыбами гранита и трижды испустил крик, подражая голосу совы (сигнал, назначенный в письме). Через несколько секунд фигура Мены выступила из темноты; признательно пожав мою руку, он повел меня к недостроенному святилищу.

— Благодарю, что ты пришел, Нехо, ты, я думаю, понял, что я не позвал бы тебя в это пустынное место из-за пустяков… Дело идет о моей жизни.

Любовь погубила меня. Я обольстил Менхту, одну из жриц Изиды, нас застали в роще у священного озера… Если меня схватят, я погиб. А между тем не могу решиться покинуть несчастную Менхту. Дай мне какой-нибудь совет, Нехо. Голова моя совсем помутилась…

Я искренно любил Мену и немедленно решился сделать все возможное, чтобы спасти его.

— Слушай, — сказал я, — ты должен бежать, не теряя времени, потому что ничего не можешь сделать для несчастной девушки. Мне пришла в голову отличная мысль: завтра вечером отправляется в Сирию большой караван. Начальник его, человек надежный, — племянник нашего управителя. Я устрою твой отъезд с этим караваном. Только не знаю, что будет лучше: оставить ли тебя здесь или спрятать где-нибудь у нас в доме…

— Тсс… — прервал Мена, схватив меня за руку.

Я затаил дыхание и в глубоком безмолвии ночи явственно расслышал приближавшиеся шаги и говор нескольких голосов.

— Молчи, — прошептал Мена, увлекая меня в глубокую нишу.

Минуту спустя фигуры людей, закутанных в темные плащи, появились пред нами.

— Здесь мы можем говорить свободно, — произнес густой, металлический голос, — потому что никто, кроме шакалов, не посещает этого пустынного места и нам нечего бояться шпионов.

Говоривший это — человек на целую голову выше всех остальных — выступил вперед и откинул свой плащ. Луна ярко осветила его поразительное лицо.

Длинные темные волосы и окладистая борода обрамляли правильные, резкие черты; густые брови соединялись над орлиным носом, оттеняя мрачные и строгие глаза. В целом физиономия эта казалась олицетворением ума и железного характера.

Я как очарованный глядел на эту замечательную личность, но вскоре речь незнакомца поглотила все мое внимание. Он говорил по-еврейски, но моя няня-семитка научила меня этому языку, и я легко мог понять его слова.

— Братья, — произнес звучный голос, — Иегова посылает меня к вам, дабы исполнилось предназначенное нашему народу. Мудрая и искусная рука должна избавить его от ига иноплеменников и основать новое царство, в котором каждый еврей будет жить под сенью справедливого и милостивого закона, а не под ярмом рабства и гнета. Не возмутительно ли видеть, что один народ в поте лица своего работает для того, чтобы другой пресыщался роскошью и наслаждениями, строит города и здания, которые переживут века, почитаемые потомками как памятники египетского искусства, тогда как они воздвигнуты руками наших несчастных братьев.

Раздался одобрительный гул.

— Знаю, — продолжал незнакомец, — что борьба, которую я веду с фараоном и жрецами, будет долгой и тяжелой, ибо они пользуются трудами нашего народа. Повсюду, на полях и в виноградниках, в домах и на постройках, встречаешь согнутую спину еврея и поднятую над ней трость египтянина. Не отчаивайтесь, братья. Единый всемогущий Бог, спасший меня на водах Нила и устроивший так, что враги передали мне свою мудрость и знания, пошлет силы и средства для освобождения избранного Им народа. Он обещал мне это в пустыне. В следующем нашем собрании, которое пройдет в тайном месте, так как мы должны соблюдать меры предосторожности, я назначу день моего появления перед Мернефтой.

— Молитвы наши будут сопровождать тебя, Мезу, — ответил старец.

Затем евреи принялись обсуждать, что необходимо сделать для установления тесной связи между израильскими коленами и быстрой передачи повелений вождя. Условившись относительно этих пунктов, они удалились, а мы вышли из своей ниши.

— Любопытный заговор, — сказал я Мене. — Не уведомить ли об этом государя? Кто такой Мезу, что собирается идти к Мернефте с дерзким предложением? Воображаю, как хорошо он будет принят.

— Он говорил о своем чудесном спасении на водах Нила, — должно быть, Мезу — воспитанник царевны Термутис. Купаясь в реке, она нашла это сокровище, покровительствовала ему до конца своей жизни с чисто женским упрямством. Отец рассказывал эту историю, — прибавил Мена, — он знал Мезу в молодости и не особо его жаловал. Лет тридцать тому назад этот человек был изгнан за убийство надзирателя, с той поры его забыли. Если он хочет сам представиться фараону; то не будем вмешиваться. Кроме того, нельзя будет объяснить твоего присутствия здесь, не выдав меня.

— Ты прав, — подтвердил я. — Займемся твоими делами. Как бы ты распорядился насчет сестры, которая остается совершенно одна? Со временем и посредством крупных денежных пожертвований тебе удастся охладить гнев жрецов и возвратиться, но надо позаботиться о настоящем. Чтобы не возбудить подозрений, я пришлю тебе приличную сумму из собственных денег, а позже ты вернешь долг.

Мена слушал меня, опустив голову.

— Да, — сказал он озабоченно, — бедная Смарагда, при ее молодости, красоте и неопытности, не может жить одна. Слушай, Нехо: двое молодых людей желают взять ее замуж. Один — наш старый товарищ Пинехас, но он человек мрачный, угрюмый, по слухам, занимающийся чародейством; другой, который, я полагаю, больше нравится сестре, — Радамес, возничий фараона. Он небогат, но трудолюбив и напорист, Мернефта очень ценит его. После моего исчезновения все наше громадное состояние перейдет к Смарагде. Я выбираю Радамеса и прошу передать сестре, что я умоляю исполнить мое последнее желание.

Он вынул записную книжку и быстро написал: «Я должен бежать и вручаю тебе судьбу моей сестры: будь ей супругом и покровителем. Когда я вернусь, то спрошу с тебя об ее счастье».

— Завтра утром передай эту записку Радамесу. Ему я могу довериться, он меня не выдаст… Предупреди Смарагду.

Мы потолковали о деталях и решили, что Мена уедет с сирийским караваном.

Прибыв на место назначения, мой друг должен был прислать мне известия о себе. Мы простились, я вернулся домой и благодарил богов за избавление от любви, подобной той, которая сгубила беднягу Мену.

На следующее утро я отправился к Радамесу, жившему с матерью и двумя сестрами в плоховатом домишке, убранном с претензиями на элегантность. Возничий фараона уехал во дворец, и я поехал вслед за ним, чтобы вручить записку Мены. Когда он прочел послание, его жестокое и бесчувственное лицо озарили радость и торжество. Овладев собой, он сказал, пожимая мне руку:

— Благодарю за приятную весть… А где же ты оставил Мену?

Я никогда не питал большого доверия к Радамесу, а этот лукавый и пытливый взгляд, с которым он спросил о моем друге, мне особенно не понравился.

— Здесь так много нескромных ушей могут услышать нас, что не считаю уместным говорить об этом, — уклончиво ответил я и удалился.

Я поспешил в палаты Мены, желая переговорить со Смарагдой прежде, чем к ней явится Радамес.

Когда я подъехал к порталу великолепного жилища, украшенному сфинксами и яркими флагами, навстречу бросились несколько богато одетых рабов, они помогли отвести во двор мою колесницу. Очевидно, я был не первым посетителем, у входа стоял изящный паланкин, а когда я осведомился, можно ли видеть сестру Мены, старый дворецкий почтительно отвечал, что молодая госпожа на террасе, и предложил проводить меня к ней.

Мы прошли ряд роскошно убранных покоев, потом длинную галерею, потолок которой с одной стороны опирался на расписные столбики, изображавшие стволы пальм. У входа в галерею я встретился и раскланялся с молодым человеком, которого знал, видевшись с ним несколько раз в одном доме. Омифер был несметно богат, но невысокого происхождения по линии матери. Его красивое лицо сияло от удовольствия, а в черных блестящих глазах выражалось радостное торжество, и я невольно подумал: «Бедный Омифер! Если простая беседа со Смарагдой привела тебя в такое блаженное настроение, то скоро придется разочароваться. Эти палаты потеряют много своей прелести, когда их хозяином станет самодур Радамес».

Галерея примыкала к обширной террасе с навесом из полосатой ткани белого и красного цвета. Терраса выходила в сад и была заставлена дорогими растениями. В маленькой рощице стоял стол, окруженный креслами из черного дерева с инкрустациями из золота и слоновой кости. Там сидела Смарагда, настолько поглощенная своими мыслями, что даже не заметила моего прихода.