За окном - Джулиан Барнс

Итак, британскому читателю пришлось ждать первого издания перевода «Мадам Бовари» еще три десятилетия — до 1886 года, когда прошло уже шесть лет после смерти автора. И снова перевод сделала женщина, Элеонора Маркс-Эвелинг (по иронии судьбы — дочь Карла Маркса; Флобер язвительно относился к Коммуне). Женщине принадлежит и самый свежий перевод, вышедший из-под пера американской писательницы, автора коротких рассказов и переводчицы Пруста — Лидии Дэвис. Эти два перевода отделены друг от друга не менее чем девятнадцатью другими вариантами, большинство из которых выполнены мужчинами. Самые известные — переводы Фрэнсиса Стигмюллера и Джерарда Хопкинса; и хотя Стигмюллер сам немного сочинял, например, детективные романы (под псевдонимом Дэвид Кит), Дэвис — бесспорно лучший автор художественных произведений из тех, кто когда-либо переводил «Мадам Бовари». Это обстоятельство добавляет еще один вопрос к нашему списку: вам бы хотелось, чтобы великий роман был переведен хорошим писателем или посредственным? Не такой уж праздный вопрос, как может показаться. Наш идеальный переводчик должен быть писателем, способным подчинить себя тексту и личности более великого писателя. Писатели-переводчики с собственным стилем и мировоззрением могут прийти в негодование от вынужденного самоотречения; с другой стороны, замаскировать себя под другого автора значит проявить воображение, что, наверное, легче сделать более опытному писателю. Поэтому, хотя Рик Муди и говорит нам, что Лидия Дэвис — «лучший стилист-прозаик в Америке», а о Джонатане Франзене — что «мало кто из ныне живущих писателей может заставить слова на бумаге звучать громче», становится ли «Мадам Бовари» от этого более подходящей для перевода крупнейшего стилиста-прозаика XIX века с французского на американский английский XXI века? Рассказы Дэвис, обычно объемом от двух-трех строк до двух-трех страниц, глубиной и масштабом определенно отличаются от творчества Флобера; у нее можно найти как иронические зарисовки и возвышенные фантазии, так и меткий двухстрочник; если в них и пробивается французское влияние, то более позднего этапа (так, рассказ Дэвис «Гонка терпеливых мотоциклистов», как представляется, отсылает к Альфреду Жарри). Ее собственная жизнь явно просвечивает в некоторых рассказах, в то время как эстетика Флобера, как известно, построена на самоотречении. С другой стороны, творчество Дэвис отмечено такими изысканными флоберовскими приемами, как компрессия и ирония, а также изощренным чувством меры. И если Флобер с его инаковостью и исключительным упорством является «писателем в квадрате», то, как сказал мне недавно один американский писатель-романист, Дэвис — «писательница в кубе». Потрясающая ирония, которую, пожалуй, по достоинству оценил бы и сам Флобер, заключалась в том, что ее переводу «Мадам Бовари» выпала честь выходить в свет по частям в журнале «Плейбой», причем заголовок на обложке кричал: «Самый скандальный роман всех времен». Рекламный проспект американского издательства «Викинг Пресс» назвал Эмму «истинной отчаянной домохозяйкой» — каким бы насмешливым ни было это определение, оно не так уж далеко от истины. У романа «Мадам Бовари» — множество характеристик: эталон художественной структуры, вершина реализма, осквернитель романтизма, комплексное исследование крушения судьбы, но это также самый первый великий роман с эффектом пьесы Равенхилла «Шоппинг & Fucking».

По крайней мере, ни одному из всех его девятнадцати переводчиков не пришлось переделывать название; проблемы начинаются скорее с подзаголовка — Moeurs de province [Провинциальные нравы. — Пер. А. Ромма]. Вот что нам предлагают переводчики: «Provincial Manners» (Маркс-Эвелинг); «Life in a Country Town» (Хопкинс, 1948); «A Tale of Provincial Life» (Алан Рассел, 1950), «Provincial Lives» (Джеффри Уолл, 1992) и «Provincial Ways» (Лидия Дэвис). Никто, как видим, не попытался использовать для этой цели сходный подзаголовок романа Джордж Элиот «Миддлмарч» — A Study of Provincial Life. В нескольких вариантах перевода, в том числе, как это ни странно, у Стигмюллера (1957), эта строка просто вычеркнута. Подзаголовки могут казаться вычурными и старомодными (так, современное издание «Миддлмарч» от «Пенгуин» обходится без пяти напутственных слов Элиот), однако опущение их видится мне пусть и нестрогим, но отступлением от нормы. Многие переводчики (или издательства) опускают и следующие за подзаголовком слова романа — посвящение Мари Сенару; когда роман, на тот момент еще публиковавшийся частями, подвергся судебному преследованию, именно адвокат Сенар освободил Флобера от обвинений в оскорблении общественной морали и религиозных чувств. Лидия Дэвис, как добросовестный коллекционер, сохраняет и то и другое; но самое главное, она включает вступительную статью к первому изданию, посвященную литературному товарищу Флобера Луи Буйе. Но и здесь для переводчика открывается мир микропедантизма, ведь необходимо выбрать порядок следования данных частей: достоверность склоняет к первому изданию, начинающемуся с посвящения Буйе (по сути, промах типографа), а разум подсказывает обратиться к исправленному изданию 1873 года, которое открывается благодарственными словами Сенару.

Но затем перевод возводит микропедантизм в абсолютный, хотя и контролируемый процесс лингвистического творчества. Самое примитивное предложение полно риска; зачастую возможные варианты представляют разные процентные соотношения потерь. Неудивительно, что перевод «Мадам Бовари» занял у Лидии Дэвис три года — некоторые произведения требуют столько же времени для перевода, сколько требовалось для их написания, а какие-то — и того больше. На авторитетный перевод романа Леопольдо Алас-и-Уреньи «Регентша» — испанского аналога «Бовари» — у Джона Резерфорда, по его собственным подсчетам, ушло в пять раз больше времени, чем у автора на собственно написание произведения. «Перевод — странное предприятие, — отметил Резерфорд в своем предисловии, которого благоразумные люди решительно избегают». Возьмем простой пример с первых страниц романа Флобера. В детстве Шарль Бовари часто предоставлен самому себе. Он ходит на пашню, пугает ворон, пасет индюшек и учится бить в колокол. Флобер выделяет на эти занятия целый абзац, а потом подводит итог такой отроческой жизни двумя короткими предложениями, которые он намеренно помещает в отдельный абзац:

Aussi poussa-t-il comme un chкne. Il acquit de fortes mains, de belles couleurs [Так, словно молодой дубок, рос этот мальчик. Руки у него стали сильные, щеки покрылись живым румянцем. — Пер. Н. Любимова].

Смысл вполне ясен; здесь нет ни подводных камней, ни ложных друзей переводчика. Если вы сначала захотите сами попробовать перевести этот отрывок на английский язык, не торопитесь читать дальше. За последние сто двадцать пять лет было предпринято шесть попыток его перевести и не исказить:

1. Meanwhile he grew like an oak; he was strong of hand, fresh of colour.

2. And so he grew like an oak-tree, and acquired a strong pair of hands and a fresh colour.

3. He grew like a young oak-tree. He acquired strong hands and a good colour.

4. He throve like an oak. His hands grew strong and his complexion ruddy.

5. And so he grew up like an oak. He had strong hands, a good colour.

6. And so he grew like an oak. He acquired strong hands, good colour.

Все варианты содержат одинаковую информацию, однако во всех шести переводах повторяются только слова he, like и strong. Каждый из шести переводчиков, очевидно, задавал себе следующие вопросы (по шкале от закономерных мыслей до внутренних чувств):

• стоит ли разбивать абзац на два предложения или лучше объединить их в одно; если сделать одно предложение, то какой знак должен разделять две его части: запятая или точка с запятой;

• стоит ли вообще помещать этот отрезок в отдельный абзац: так, переводчик 1 оставляет его в конце предыдущего абзаца, что делает обобщение менее эффектным;

• обладает ли французское pousser большей силой, чем английское grow: отсюда в переводе 4 появляется глагол throve, а в переводе 5 — послелог-усилитель up;

• будет ли уместно перевести французский глагол acquit нейтральным английским had или was; или этот глагол предполагает действие и требует параллели с poussa. Отсюда acquired или grew — хотя если поставить здесь grew, нам придется поменять глагол в первом предложении: отсюда throve;

• необходимо ли, и возможно ли, сохранить баланс в структуре de fortes mains, de belles couleurs. Только переводчику 1 это удается, он согласуют обе части в единственном числе; остальные нарушают баланс оригинала;

• что делать со словосочетанием belles couleurs. Все шесть переводчиков едины в том, что сохранить множественное число невозможно. Но а) нужно ли развертывать структуру с помощью определений fresh и ruddy, а определяемое слово конкретизировать до complexion (это будет означать, что couleurs относятся только к лицу Шарля, однако еще на первой странице есть отсылка к его red wrists); или б) действительно ли закономерны изменения состояния кожи мальчика, так что абстрактное good отражает абстрактное belles?