Млечный путь № 4 2016 - Песах Амнуэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В несколько месяцев Орседика расцвела и похорошела. От угловатой, голенастой девчонки не осталось и следа, теперь она могла бы украсить любой симпосий не хуже прославленной Фрины или Таис. И Архелая сжигало чувство брадобрея Мидаса, хотелось, чтобы все видели, каким сокровищем он обладает. Это было ново и странно. Прежде он имел многих женщин, в том числе знаменитых в Пергаме красавиц, любовью которых мог открыто похваляться, но быстро к ним охладевал. А вот собственную жену никому не может показать! Между тем в старину ни Приам, ни царь Алкиной, принимавший у себя Одиссея, не препятствовали своим супругам выходить к гостям. А Перикл так даже позволял наравне с мужчинами участвовать в философских диспутах.
И Орседика живо интересовалась его делами. В тихие семейные вечера Архелай рассказывал ей, как продвигаются работы, лепил из глины маленькие модели статуй, а однажды, поддавшись на уговоры, взял с собой на строительство, переодетую мальчиком.
Вышло очень забавно. Они дурачились, как дети, и целовались, спрятавшись за необтесанной глыбой мрамора. Потом Архелай повел ее осматривать город. С крепостной террасы он казался игрушкой на простертой ладони великана. По склону горы, как соты, лепились бесчисленные дома, тонкими руками расчерчивали синеву колоннады храмов и зеленые палочки кипарисов курились в перспективе дрожащего воздуха. Море вблизи берега было сплошь покрыто пестроцветной рябью парусов. От гавани по извилистой дороге с муравьиным упорством карабкались крохотные обозы, курчавя пыль, брели миниатюрные стада. Объемистое чрево Пергама день и ночь требовало пищи, и его спешили наполнить – тюками и бочками, мешками и амфорами, всем, что родит земля и воды.
Если акрополь был мозгом и сердцем города, средоточием духовной жизни, то рынок – его утробой. Здесь царила невообразимая толчея. Продавцы и покупатели, напрягая глотки, силились перекричать друг друга, торг велся разом на десятке языков и наречий. Между пышнобородых эллинов, облаченных в картинноскладчатые гиматии, сновали бритоголовые египтяне, обдавая змеиным прищуром узких глаз, мелькали по-птичьи яркие одежды азиатов. Варварские князьки, угостившись соком греческой лозы, отрыгивали сыто, горланили разудалые песни и с хвастливым шиком выворачивали мошну, скупая блестящие побрякушки для своих коней и наложниц. Зазывно смеялись жрицы дешевой любви. Звеня оружием, проходили царские воины. Не глядя по сторонам, пробегали рабы и носильщики с поклажей. Гуртовщики, остервенясь, бранили скот. И только рыночные служители в полинялых от солнца, запыленных и перепачканных мукой хитонах с невозмутимым видом взимали местовое и делали пометки на вощаных дощечках.
Чтобы не потеряться в толпе, Орседика крепко держала Архелая за руку, и ее горячие пальчики, подрагивая от возбуждения, царапали ему ноготками ладонь. Раскрасневшись, девушка смотрела на бурлящую вокруг незнакомую жизнь, где все ей было в диковинку, поражало и восхищало, пока Архелай, с серьезным видом, но посмеиваясь в душе, объяснял, откуда прибыл тот или иной товар, почему воск лучше закупать в Гелонии, а золото и меха – добытые в Рифейских горах, и какая выгода Пергаму от мены с другими странами.
Только правда, что всякая бочка меда имеет свою ложку дегтя – так и тут не обошлось без неприятности. Орседика прельстилась засахаренными фруктами и потащила мужа к лотку со сладостями, как вдруг рядом остановились роскошные носилки, из которых высунулся толстый перс с крашеной, завитой бородой. «Ты продаешь мальчишку? – на ломаном греческом спросил он Архелая. – Я дам хорошую цену!» И жирная, унизанная перстнями рука без церемоний ухватила Орседику за подбородок. Девушка вскрикнула и юркнула за спину зодчего. Архелай побагровел. Взгляд у него был такой, что несостоявшийся любитель мальчиков разом утратил охоту и, бормоча под нос не то извинения, не то проклятья, велел рабам нести его прочь, подальше от сумасшедшего грекоса. Но Орседика, напуганная и оскорбленная, едва сдерживала слезы, все удовольствие было испорчено, веселого настроения как не бывало. Чтобы утешить ее, Архелай накупил разных заморских безделушек, целую штуку переливчатой индийской ткани и, наконец, диковинного зверька, каких в Пергаме сроду не видали. Привезенный из Египта, он назывался кошкой и, если верить торговцу, у себя на родине почитался как божество, удостаиваясь после смерти бальзамирования наравне со священными останками царей. Зверек был такой забавный, что Орседика и думать забыла плакать и всю обратную дорогу улыбалась, прижимая к груди мурлычущий пушистый комочек.
С этих пор котенок сделался ее неразлучным спутником и с важной миной сопровождал хозяйку, когда она отдавала распоряжения по дому или возилась в саду, где выращивала всякие травы, составляя из них целебные мази, настойки и бальзамы, а ночами, сбросив надоевшую одежду, нежилась, нагая, при луне. В конце концов вторженец обосновался и на супружеском ложе, так что Архелай даже начал к нему ревновать и в шутку устраивал Орседике сцены: кто знает, на что способны египетские божества?
Так прошла зима. С каждым днем царский зодчий все больше привязывался к своей маленькой нимфе, прирастал к ней душой. Конечно, как между всякими влюбленными, между ними случались и размолвки, но то были мелочи, которые не могли надолго и всерьез омрачить небосклон их счастья. И все-таки иногда Архелай замечал, что как Орседика ни пытается это скрыть, ей не достает свободы, городские стены будто давят на нее и, подобно ручью, заточенному в каменный желоб, она тоскует по утраченному простору и прежней вольной жизни.
* * *
Как-то раз, уже в начале лета, Архелай был приглашен к жившему по соседству приятелю, скульптору Ликургу, на пирушку, которую тот устраивал в честь победы на состязаниях в колесничном беге. Ликург слыл искусным ваятелем, тонким ценителем красоты, однако больше гордился своими силой и ловкостью, наряду с привлекательной внешностью и богатством, снискавшими ему славу отменного любовника не только среди гетер, всегда охочих до щедрого клиента, но и женщин, чьи слабосильные мужья не умели потешить их на супружеском ложе. Гонки на колесницах были его страстью, и, получив высокую награду из рук самого царя – тоже заядлого конника, он не мог отказать себе в удовольствии отметить ее на широкую ногу. И теперь, возлежа на почетном месте, внимал расточаемым друзьями похвалам, благодушно усмехаясь в холеную бороду.
Застолье было на той счастливой стадии, когда вино развязало языки и взвеселило сердца, но еще не огорчило желудки, и каждый, не забывая себя, стремится сделать приятное другим. Впрочем, часть гостей, из числа менее стойких почитателей Диониса, уже покинула собрание, общая беседа начала потихоньку расстраиваться, а речи
