Волки белые - Олег Валецкий

Тут надо мной из-за бруствера показалась голова Шкрабова. Тот сказал: «Держи подкрепление», и ко мне ввалился «Кики». Я и так был на взводе, и начал кричать на «Кики», чтобы тот дал мне гранату. Когда тот передавал ее, граната выпала из его рук в грязь и я, ругаясь, поднял ее, но бросать не стал, боясь остаться безоружным. Двойной мой рожок уже кончился, и я бросил его на землю, не зная, куда его сунуть, пришить в «лифчике» карман для него я забыл. Поставив новый рожок, принялся ждать. Вся траншея была в дыму, и что происходит, понять было трудно. Но неожиданно вокруг как-то стихло. В голове были разные мысли, самая оптимистическая — о том, что наши уже взяли траншеи и находятся где-то впереди. В то же время оставаться в ячейке мне не улыбалось, но вылезти можно было, только подтянувшись на руках.

Не дожидаясь получения осколка, я, подтянувшись, осмотрелся. Над нами не было ни души. Снег был весь утоптан и изрядно полит кровью, но на нем, кроме чьего-то автомата, никого и ничего не было. Было ясно, что пора сматываться или, говоря военным языком, делать отход. Понятно, что ошеломленный «Кики» себя упрашивать не заставил и вылез за мной из траншеи, прихватив, по моей просьбе автомат, а затем пополз назад. В траншее нас встретил по обыкновению невозмутимый, но довольно хмурый Хозяин. Он сообщил мне, что Шкрабов, Толик и Леня были ранены, но самостоятельно выбрались назад, и, хотя Толик и полз по снегу, оставляя кровавый след, никто ему не помог, кроме Хозяина. Все они сразу же были увезены в больницу. В траншее, кроме Хозяина, было еще несколько человек. В самом ее конце воевода, Лаки и пара мусульман из «радного вода» пытались вытащить уже мертвого Драгишу за ноги, но тот, упав там, где в прошлый раз чуть не накрыли Хозяина и прапорщика Колю, зацепился телом за куст: поэтому задача была не из легких. Драгиша, оказывается, когда увидел, что мы пошли в атаку, сам решил пойти нашим старым маршрутом. В общем-то, поступил он правильно: ударь мы с двух сторон в полную силу, где-нибудь и удалось пробить линию обороны противника, и у него началась бы паника. Драгиша подполз к тому неприятельскому бункеру, в который мы заскакивали в прошлый раз, и увидел там шестерых мертвых бойцов противника.

Едва он успел это сообщить воеводе по «Мотороле» и получить приказ возвращаться, как его накрыло очередью, и одна пуля попала в горло. Так Драгиша и пролежал минут 15–20, а оставшимся в траншее (мне, Хозяину и двоим бойцам Чено) надо было прикрывать Лаки и воеводу, возившихся с телом. В траншее стоял ящик с ручными гранатами, и мы стали поочередно кидать их. Тогда я был в большом напряжении, и это сказалось на моих действиях. В ящике, помимо обычных гранат М-52 с полным взрывателем, находились гранаты такие же, но с иным взрывателем. Наверху гранаты находился откручивающийся колпачок, под которым был маленький красный стержень, который следовало ударить о камень, а затем бросить гранату. Взрывы гранат стояли в моих ушах, и я боялся, что граната взорвется у меня руках. Когда закончились обычные гранаты, я взялся за эти, так что и первую, и вторую ударил о камень не сильно, и они, полетев к противнику, понятно, не разорвались. Присоединившийся к нам воевода показал мне, что их надо ударять сильнее, чтобы из взрывателей началось тихое шипение. Дело у меня пошло получше, и свои гранаты я методично и размеренно посылал по нескольким направлениям, чередуя броски с воеводой и каким-то парнем в черном берете. Но меня вывел из равновесия на этот раз один из бойцов Чено, сидевший в траншее. В то время как Хозяин стоял в полный рост и бил из автомата в сторону противника, прикрывая нас, тот боец решил заметить, что я должен посоветовать Хозяину не высовываться. Насытившись вдоволь всеми советами, я наорал на того парня, а затем сам встал и начал палить из автомата в полный рост. Тот ничего не ответил, ошеломленно посмотрев на меня. Впрочем, я сразу же успокоился, сказав ему пару ободряющих слов. Вдруг мы услышали, как со стороны неприятеля доносится чей-то высокий голос. Это уже были не воинственные крики, а скорее, какой-то плач, по-моему, женский. Противнику было уже не до войны и он, покинув свои ближайшие к нам позиции, видимо, ушел ниже. Идти вперед было можно, но некому.

Наша группа была выбита, ни я, ни Хозяин вдвоем траншею бы не взяли, да и приказов ни от кого никаких не было (как и желающих идти в атаку). Наконец, Драгишу отцепили от кустов длинной палкой и вытащили за ноги мусульмане из радного взвода. Когда они его проносили мимо, я увидел, что его уже побелевшее лицо лишь чуть-чуть забрызгано кровью. Так как все оставшиеся пошли назад, то за ними двинулись и мы с Хозяином. Когда я увидел, что мусульмане из радного взвода медленно идут на подъеме, рискуя вызвать на нас огонь, раздраженно рявкнул на них, хотя не имел таких привычек.

Я был зол на всех вокруг и никакого желания разговаривать и видеться с кем-то не имел. Выйдя на дорогу, мы с Хозяином, не задерживаясь, шагали по ней на свою базу. Через метров триста, там, где от дороги шел небольшой поворот на «Дебелое бырдо», по нам стал стрелять снайпер, в результате чего несколько пуль пролетело над нами, но мы даже не ускорили шаг.

По дороге назад я ощутил, как по моей левой ноге течет кровь. Чтобы проверить ногу, зашел в стоящий на дороге пункт военной полиции; когда снял штаны, увидел две небольшие дырочки от шариков черной наступательной гранаты — причем один шарик выпал из раны на моих глазах. Полицейский наскоро перевязал мне ногу, и я пошел дальше, хотя уже через несколько десятков метров повязка спала с ноги. Пройдя отель «Боб», я опять свернул с дороги, на этот раз в медпункт нашего батальона, где был уже куда более качественно перевязан. Никакого медицинского подтверждения своему ранению я не просил, чем удивил местного врача, заметившего, что многие у него просили такие подтверждения по любому пустяку: видимо, поэтому спустя несколько месяцев я обнаружил в своем личном деле уверение (подтверждение, по-русски) о своем третьем ранении. В медпункте мы задерживаться не стали, хотя меня, по крайней мере, там всегда хорошо встречали. Было тревожно за наших, и эти тревоги оправдались. Пока я ходил в свою квартиру поменять спортивные штаны, запачканные кровью, да и вообще переодеться, Хозяин пошел в штаб четы. Встретившись с ним, я узнал, что в больнице умер Толик. Приехав в больницу, мы застали невеселую картину. Леня был ранен осколками гранаты в ногу, Шкрабов получил пулю в левое плечо, а Толик умер от ранения, кажется, куда-то в живот. Кроме наших, в больнице был Йово, которого посекло осколками от гранаты, и Триша, с осколком минометной мины в ноге. Оказался в больнице и Чезаре, но уже по несчастному случаю. Чезаре в бою находился в отеле «Осьмица» и я уже не знаю, как и каким образом, но он оказался в нескольких метрах позади от гранатомета Папича, когда тот производил выстрел. Поток огня и песка ударил Чезаре прямо в лицо, и когда я увидел его через пару недель в больнице Коран, зрелище было очень тяжелое. Часть его лица была обожжена, и врачи едва успели спасти ему глаз, послав, в Белград в Военно-медицинскую академию. Потом, в разговорах с Сашей и (в основном) с Леней, я успел восстановить картину боя.

Оказывается, когда я вскочил в траншею, за мной туда попрыгали Леня и Йово. Сделали они это вовремя, потому что основной ход траншеи противника был полон вражескими бойцами (она была частично открыта), и, высунувшись из-за бруствера, они стали бить по нашим практически в упор. Наши не остались в долгу, но понятно, что долго так стрелять было нельзя. Пули летели во все стороны, и не знаю, какие потери имели там мусульмане, но у нас были ранены наверху Саша и Толик, внизу (от ручной гранаты) Йово и Леня. Леня успел вытолкнуть Йово наверх, но сам вылезти не смог и начал подскакивать на одной ноге и материть своих товарищей, посчитав, что его бросили. Кто-то его услышал, и чья-то рука помогла ему выбраться: он предполагал, что это был Толик.

Похороны Толика и Драгиши были назначены на 26 января. Народа собралось много, а на душе было тяжело. Отпевали их вместе в местной кладбищенской капелле, причем Толик лежал под нашим черно-желто-белым знаменем, а Драгиша — под черным четническим знаменем Новосараевского четнического отряда. Служил местный священник с Гырбовицы, протоиерей Воислав Шаркич, в просторечии звавшийся «поп Войо». Поп Войо хоть и был обычным священником, себя называл священником военным и постоянно ходил в разнообразной военной форме, которую получал по разным каналам, в том числе, от своего большого друга — воеводы. Основной обязанностью попа Войо было проведение похорон: там мы с ним и познакомились. В тот день он служил с особенным чувством, и Толик с Драгишей были похоронены со всеми воинскими почестями на кладбище Дони Миливичи. После похорон сербы поехали на поминки, а мы, русские, собрались помянуть Толика в той же квартире, где он жил. Что-то приготовили на быструю руку, где-то достали выпивку и вечером сели за стол. Выпили мы тогда хорошо, и без особых проблем. Саша Кравченко, являвшийся у нас «каптерщиком», поставил на магнитофон кассету с любимойю сербской песней Толика «Джурджевдан» (День святого Георгия), слова и мелодия которой были отнюдь не веселые. Возникла проблема с 350 немецкими марками, найденными в кошельке Толика, а также с его 7,62 мм пистолетом-пулеметом «Скорпион».