Стерегущие золото грифы - Анастасия Перкова

ты большая мастерица, – начал юноша. – Что возьмешь за работу? Много ли?

– А что же? Судя по тем рисункам, что ты носишь, платить нечем? – поддела Суу.

– А что с ними? – Юноша удивился, приподняв плечо и оглядев его.

– Да не разберу, что там у тебя.

– На плече вот – лось, на груди – горностай. – Юноша пожал плечами.

– Ну да, ну да, – усмехнулась Суу. – Так есть чем платить-то?

Не дожидаясь ответа, она принялась с безмолвной молитвой готовить инструменты. Краску она запасла свежую. Столько съехалось народу на похороны, что отбою не было. Приходилось все держать наготове. Траур трауром, но люди, попав в большой стан, не преминут воспользоваться случаем, чтобы решить свои дела и заключить сделки.

– А, конечно, – спохватился юноша. – У меня есть шерстяная ткань, очень теплая и тонкая, неокрашенная только. Есть просто шерсть, веревки из конского волоса. Могу целую овцу дать, живую…

– Постой ты. На что мне овца? – Суу ухмыльнулась. – Торговать, что ли, приехал? Рановато, и не к месту сейчас. Да ты садись.

Вслед за тем, что нужно для ремесла, в руках Суу появилась красная тряпица с камнями. Юноша удивленно воззрился на нее.

– Не торговать. Выкуп привез, – объяснил он. – Хочу сосватать девушку из стана сейчас, чтобы до осени к свадьбе все приготовить.

– Что же у вас, девушек, что ли, нет? – спросила Суу, бросая камни.

– Есть. Да надо бы свежую кровь влить. Ну, ты понимаешь.

– А как же, понимаю… – рассеянно ответила Суу, убирая камни. – Руку правую давай. Ладонью вниз.

– Подожди. – Юноша разволновался. – Почему? Я хотел, чтобы вот здесь, прямо под лосем… Да ты же не спросила, что рисовать!

Он отшатнулся, увидев, что Суу уже протирает иглу муравьиной кислотой, чтобы не занести под кожу заразу.

– Здесь не диктуют, что и где рисовать, – жестко возразила Суу. – Приходят и сидят молча. Насчет платы пока не знаю, но без выкупа твоя невеста не останется, обещаю. Согласен? А нет – ступай прочь.

Юноша молча протянул руку. После первого укола шумно вдохнул: место было чувствительное. Из-под тонкой кожи брызнула кровь. Он сидел молча, неотрывно наблюдая, как игла гуляет по тыльной стороне ладони. Суу казалось, он смотрит не на ее работу, а на нее саму, и это заставляло волноваться. Когда юноша улыбался, его можно было назвать красивым, и он наверняка об этом знал. Она украдкой бросила взгляд на его лицо с правильными чертами, простое и мужественное. Оно было обветренным и смуглым от загара. Кто-то из кочевых пастухов, стало быть…

– Ты откуда? – обронила Суу охрипшим от молчания голосом.

– С Укока, – был ответ.

– Слыхала, там страшно холодно зимой, – сказала Суу просто так, чтобы не вернулось это странное, смущавшее ее молчание.

– Там даже в разгар лета иногда наледи по берегам рек и озер не тают. Хочешь узнать? – Юноша отнял руку, не давая Суу рисовать дальше. – Пойдешь за меня?

– Чего? – не поняла Суу, обмерев от неожиданности.

– Женой моей будешь? – повторил юноша.

И что проку с камней, если они не предупредили Суу о таком? Или переменчивая судьба совершила очередной виток именно в этот миг?

– Ты меня даже не знаешь, – буркнула Суу. – Руку дай обратно.

– Нет у меня времени узнать тут всех девушек, – рассмеялся новоявленный жених. – А такую умелицу привести к своим – большая честь для меня. К тому же ты с характером. Не заскучаю с тобой.

– Ишь какой, – фыркнула Суу, с остервенением возвращаясь к работе. – Не иначе, хвалиться моим умением вздумал перед вашими людьми. А я еще и скуку ему разгоняй.

Она не понимала, откуда напала на сердце такая злость и почему оно рвется наружу и стучит, как частые капли дождя по бересте. Простой и бесхитростный взгляд пронзал кожу Суу не слабее ее игл. Пока она не закончила, ни один из них не проронил ни слова.

– Это барс! – в испуге воскликнул юноша, когда Суу стерла с кожи лишнюю краску. – Каан над таежным зверьем. Я слишком незначителен для такого зверя. Почему?

– Так камни сказали, – устало ответила Суу. – Сам потом все поймешь. Замуж я за тебя не пойду, найди жену себе по возрасту. Я уже из тех, у чьего аила женихи толпами не собираются. А вот плату я тебе придумала. И за ней даже идти не надо.

Впереди кружил водоворот и угрожающе грохотали пороги, но бороться со стремниной не нашлось душевных сил, и Суу отдалась на волю течения. Юноша увидел все в ее глазах. Она благодарно улыбнулась – не пришлось произносить вслух. Прикосновение его руки дало понять, что все правильно.

Если бы Суу спросили, любила ли она его, она бы ответила, что нет. И это не было бы ни правдой, ни ложью. Она стремилась навечно сохранить испытанное в тот день чувство, но образ нежданного возлюбленного со временем оторвался от реальности и оброс фантазиями: таковы память и воображение, таково женское сердце. Предательство матери поселило в душе Суу страх разочарования в людях. Узнай она этого юношу лучше, вдруг он оказался бы глупым, или ограниченным, или совершенно чужим ей по духу, тем, кто ее не поймет? Так пусть навечно живет в ее мыслях обаятельный незнакомец с открытым пытливым взглядом. Незнакомец, чьего имени она не спросила.

Юноша ушел под утро, а вскоре Суу выведала, что он посватался к одной из дочерей местного охотника, даже не узнав, какую плату на самом деле оставил мастерице за ее работу. На следующую луну Суу догадалась, что в ее чреве поселилась теплая искорка света.

– Я знаю, что ты мне не родная, – без обиняков выдала Суу.

Мать замерла, ссутулившись, крепко сжав ладонями глиняный горшок, из которого вкусно пахло. Она собиралась угостить неожиданно нагрянувшую дочь лучшим, что нашлось в небогатом доме, ведь та приходила редко.

– Кто тебе сказал? – вымолвила мать. – Кроме меня и повитухи, никто не знает. А она бы не…

– Забываешь еще одного человека, кто не мог не знать. Ту, что отдала ребенка.

– Нет-нет, та женщина, что тебя родила… она умерла, – возразила мать. – Как и моя новорожденная малютка.

Суу взяла у матери горшок и с наслаждением втянула запах рыбы, засоленной с ягодами брусники. Она вынула пальцами кусочек и положила в рот.

– Так у тебя все же был ребенок? И кто его отец? – спросила Суу с набитым ртом.

– Ну вот же блюдо, Тюрген-Суу! Куда руками-то в горшок? – заворчала мать. – Умерла моя дочка, а отец ее и по сей день в стане живет. Не буду я тебе его показывать. Так бывает. Лучше тебе не знать о таком.

Суу опустила глаза и сделала вид, будто очень занята рыбой. Она уже знала о таком. По обходным тропкам нагнала ее судьба приемной матери. Только та в свое время, скорее всего, жалела и стыдилась. Суу не станет. Может, ее отец обманул мать. Суу же не обманывал никто. Она берегла глубоко внутри хрупкое воспоминание о том юноше и просила богов, чтобы они больше не соединяли их пути. Все хрупкое легко разбивается, а Суу этого не хотелось. Она закрывала глаза и видела его светлую улыбку. Этого было достаточно.

– Так ты знаешь, кто твои родители? – уточнила мать со страхом в голосе.

– Да, я знаю, кто мне дал жизнь. Но ты мне дала все остальное. Только ты – моя мать.

– Ох, девочка. – Она крепко обняла дочь. – Ты бы только чаще приходила. Я так тоскую по тебе.

– Прости, – искренно прошептала Суу. – Жить бы нам одним домом, да разные у нас ремесла – помешаем друг другу.

Она любовно оглядывала аил поверх плеча матери. Знакомый с детства старенький ткацкий станок, мотки ниток, корзинка с мелочами, нужными для шитья, – все это оказалось дорого сердцу.

– Я больше не буду пропадать, обещаю.

В конце лета явился Кызыл-Кан – весь в позолоте и вышивке, изукрашенный, как девица на выданье.

– Я не затем, что обычно от тебя хотят, – надменно начал он.

– Умираю от любопытства, – фыркнула Суу.

Кызыл-Кан засопел, сжал губы, но раздувать огонь обиды не стал.

– Я хотел ждать бродячих шаманов, но нет терпения. Ты гадаешь по камням. Мне нужны ответы.

– Я гадаю по своему делу. Судеб не предсказываю, – отрезала Суу.