Заказ на олигарха - Владимир Гриньков

– Я так сильно испугалась! – сказала Виктория и судорожно вздохнула. – Я никогда не испытывала такого сильного страха. Даже когда летала. Даже когда мы попали в турбулентный поток. Ты знаешь, что это такое?

– Нет, – ответил Китайгородцев.

– Это когда завихрения воздуха сильные и самолет трясет так, что он вот-вот развалится. Ну это как вода. Воздух и вода – физические законы для них одинаковые. И вот лодка может плыть по спокойной воде. А может в бурлящем потоке. Так и самолет.

– Да, я понимаю.

– Знаешь, я тогда с жизнью распрощалась. Я думала, что нам пришел конец. Но даже тогда мне не было так страшно, как сегодня. Потому что сегодня я увидела, как испугался Сергей.

Это она о Проскурове. Обнаружив его страх, она испугалась еще сильнее.

– Страх испытывают все, – сказал Китайгородцев. – Смелый не тот, кто не боится, а тот, кто сможет себя в руки взять.

– Это ты по службе стараешься? – заподозрила Виктория. – По соображениям профессиональной этики не хочешь о хозяине сказать худого?

– Сергей Алексеевич себя мужественно вел. Он был без оружия и все равно к бандитам вышел. Это поступок.

– А ты боялся?

– Да, – признался Китайгородцев. – Было страшно. Особенно когда понял, что в машине заперт и граната вот-вот взорвется.

Виктория долго смотрела на огонь, о чем-то думая. Потом сказала:

– Все боятся, ты прав. Про собаку слышал? Про охранную, которая у нас в вольере заперта. Когда стрельба и взрывы начались – померла. Разрыв сердца. Тоже жертва, если разобраться.

Проскуров вернулся уже под утро. Он тоже не захотел проводить остаток ночи в своем огромном доме, а пришел туда, где была Виктория.

Был он чернее тучи. То ли устал так сильно, то ли перенесенные на ночь встречи на него повлияли. Зашел на кухню, где коротал время в одиночестве Китайгородцев, одарил телохранителя тяжелым взглядом, ничего не сказал, хотел уйти, но вдруг сказал:

– Я сегодня с Шалвой разговаривал. С Тесадзе. Грузина жалко.

Его сын погиб в проскуровском доме.

– Завтра уезжаем, – объявил Проскуров. – Никаких отсрочек.

Приехавший ранним утром Хамза застал Китайгородцева у плиты, тот колдовал над парящей кастрюлей.

– Что у нас на завтрак? – без улыбки осведомился Хамза.

– Манная каша.

Вот тут Хамза рассмеялся.

Большой и мрачный дядя с пистолетом в кобуре и манная каша – не очень-то это вязалось друг с другом.

– Что нашел, то и варю, – буркнул Китайгородцев.

– Проскуров здесь?

– Да. Спит. Приехал два часа назад.

– Что говорит?

– Сегодня уезжаем.

– Почему заторопился?

– Нервы.

– А-а, понятно. Ты сам-то как?

– Нормально.

– На ногах всю ночь?

– Я подремал.

– Сейчас тебя сменю, – пообещал Хамза.

Сидел и смотрел в окно, за которым уже угадывалось восходящее солнце.

– Ты молодец, – сказал Хамза. – Ты их вычислил. Только поэтому мы и были готовы.

– Вы же сами загодя предупредили, – пожал плечами Китайгородцев. – И весь «Барбакан» давным-давно на ушах стоял.

– О чем предупредил?

– Про Лорию. Про то, как он в тюрьме сказал, что рядом с Проскуровым ходит убийца.

– Это выглядело как треп.

– Но вы, наверное, еще что-то знали, – предположил Китайгородцев.

– Нет.

– Правда? – не поверил Китайгородцев.

Ему до этого момента представлялось, что у Хамзы еще есть какая-то закрытая информация, только ему и известная, и Хамза до поры не хочет карты раскрывать.

– Ничего, кроме этой фразы, не было, – сказал Хамза. – Совсем ничего. Никаких зацепок. Я тебе подбросил эту фразу, чтобы побудить тебя искать. Я знаю, как ты ищешь. Как у тебя получается. Я подумал, что ты сможешь найти какие-то зацепки, если они вообще существуют. Ты их и нашел в итоге.

Несмотря на то, что Проскуровы легли спать в разное время, к завтраку все вышли одновременно. Поваров решили на работу не вызывать. Еду заказали в работающем круглосуточно ресторане. Китайгородцев ел свою манную кашу. И Петя к нему присоединился. Китайгородцев заподозрил, что дело тут не в любви к манной каше, а в демонстративном противостоянии сына и отца.

Петя сидел напротив Китайгородцева и нехотя ковырял в каше ложкой.

– Может, сахара добавить? – пришел ему на помощь Китайгородцев.

Поставил перед Петей сахарницу, стилизованную под бочонок.

Тот зачерпнул ложкой сахар…

Но в кашу его сыпать не стал…

А разглядывал задумчиво…

Перевел взгляд на сахарницу…

Разглядывал задумчиво…

Он сделал открытие…

Он примерялся…

Он белый, этот порошок…

Как сахар…

И собачка умерла…

От разрыва сердца…

Никакой там не разрыв…

Тут Петя словно очнулся и поднял глаза на Китайгородцева. Их взгляды встретились. И мальчишка отчего-то вдруг напрягся.

– Ты куда вчера ходил? – спросил Китайгородцев и прищурился, будто примерялся, как бы ему этак изловчиться и пронзить Петю взглядом насквозь.

– Куда ходил? – неприятно удивился осведомленности собеседника мальчишка.

– Рано утром. Перед самым нападением.

– Никуда я не ходил! – счел за лучшее все отрицать Петя.

– К вольеру? Где собака?

Точно, в той стороне вольер.

Китайгородцев видел вчера утром, как брел по росе Петя. В той стороне, куда он шел, ничего другого и не было. Один только вольер. И там вчера собака умерла.

Семейство Проскуровых, ставшее невольным свидетелем этого странного разговора, оставило свои тарелки и с напряжением прислушивалось. Петя, обнаружив это, обвел присутствующих взглядом затравленного волчонка и вдруг встал из-за стола.

Я насыпала отцу в еду специального порошка, написала в письме Swiss’да…

И когда отца не стало…

Это яд…

Белый, как сахар…

Яд был в том, последнем письме…

В конверте его не было…

Он носит его с собой…

Петя пошел к выходу. Убыстряя шаг. Сильно нервничал и непроизвольно спрятал руки в карманы брюк.

– Подожди! – сказал ему в спину Китайгородцев.

Даже не обернулся.

Китайгородцев бросился за ним следом. Проскуров поднялся со стула, все еще ничего не понимая. Петя, услышав за спиной шаги, бросился бежать, но было поздно. Китайгородцев нагнал его, схватил за руки, Петя рванулся, не удержал равновесия, упал. Китайгородцев его не отпускал, выдернул его руки из карманов, завернул их за спину.

– Что ты делаешь! – заорал изумленный Проскуров.

Китайгородцев не ответил, одной рукой удерживал мальчишку, другой обшаривал его карманы с лихорадочной поспешностью.

– Прекрати! – рявкнул Проскуров. – Ты с ума сошел!

В кармане брюк Китайгородцев нащупал пластиковый пакетик. Достал. Белый порошок.

– Это он? – спросил у Пети.

Мальчишка плакал. То ли от страха, то ли от того, что Китайгородцев, не церемонясь, причинил ему боль.

– Это тот порошок, который был в конверте? – не отставал Китайгородцев.

– Да, – сказал Петя сквозь слезы.

Тогда Китайгородцев бросил пакет на пол. Прямо под ноги подоспевшему на помощь сыну Проскурова.

– Это яд, – сказал Китайгородцев. – Должно быть, очень сильный.

Петя сидел на стуле, который поставили посреди комнаты. Голову он опустил и глаза прятал. Еще здесь был Проскуров, Хамза и Китайгородцев. Посмотреть со стороны – так оперативники допрашивают преступника. Проскуров, стоя у окна, одно за другим прочитывал письма Swiss’ды, которыми снабдил его Китайгородцев, сказав, что эти письма регулярно получал Петя. Дочитал, поднял глаза на Китайгородцева:

– Откуда это у тебя?

Нехорошо, конечно, что надо при Пете отвечать. Но было не до сантиментов.

– Я осматривал комнату вашего сына, – сказал Китайгородцев. – В его отсутствие.

– Вот урод! – проскрипел Петя, не поднимая головы.

Проскуров-старший готов был, кажется, с ним согласиться, но тут он вдруг сообразил, что у подобного безобразия могла быть какая-то веская причина.

– И что же заставило тебя… шарить по углам? – не сразу подобрал нужное слово Проскуров.

– Вам известно, что ваш сын задумывался о самоубийстве?

Проскуров в ответ сделал движение рукой, в которой были зажаты копии писем Swiss’ды. Здесь, мол, о чем-то таком упоминается, только я не понял, что к чему.

– Петр! Это правда? – спросил Проскуров.

Петя нервно дернул плечом. Пошли вы все к чертям собачьим – вот что это означало. Проскуров понял.

– Кто эта девица? – спросил Проскуров у сына. – Ты ее знаешь?

– Нет, – с нескрываемым удовольствием ответил Петя.

Хоть чем-то он сможет этим гадам досадить. Им нужна Swiss’да, но ничего они от него не добьются. Пускай даже пытают, он и под пыткой ничего не скажет, потому что сам не в курсе. Какая жалость! Обрыдаться можно!

– И ты действительно собаку отравил? – спросил Проскуров.

Наверное, он хотел другой вопрос задать. Хотел спросить, действительно ли Петя хотел его, отца, отравить. Но страшно было спрашивать. Даже не ответ услышать, а просто спросить – и то жутко.