Тень среди лета - Дэниел Абрахам

— Хочешь, пойдем в бани? — спросила она.

— Да, — ответил он. — Надо идти. Остальные скоро подойдут.

— Уверен, что не хочешь ничем со мной поделиться?

Он открыл рот, и она почти увидела, как на его губах завяла очередная шутливая отговорка. Его широкие ладони сжали ее за руки.

— Не сейчас, — ответил Итани.

— Но как-нибудь однажды, — сказала она.

На его продолговатом лице промелькнуло что-то вроде испуга, но он все-таки улыбнулся.

— Хорошо.

За вечер Итани понемногу развеялся. Они посмеялись с друзьями, вместе выпили, попели песни. Потом одной ватагой отправились из бань к чайным, а оттуда — к опустевшим пляжам у конца набережной. Широкие полосы ила отмечали высохшее устье реки, протекавшей там много поколений назад. Когда пришла пора прощаться, Итани проводил Лиат к Дому Вилсина. Всю дорогу его рука приятным весом лежала у нее на плечах. Когда они ступили во двор с фонтаном и Гальтским Древом, грянул хор сверчков.

— Ты можешь остаться, — тихо сказала Лиат.

Итани повернулся, притянул ее к себе. Она заглянула ему в глаза и прочитала ответ.

— Значит, в другой раз? — спросила она, стыдясь мольбы в собственном голосе.

Он наклонился и уверенно поцеловал ее. Она обхватила его голову, словно чашу, из которой пила. Ей отчаянно хотелось удержать его, быть рядом, заснуть в его объятиях. Однако Итани попятился, мягко высвобождаясь из ее рук. Лиат сложила руки в прощальном, с нотой сожаления, жесте. Итани ответил такой замысловато-нежной позой — благодарности, просьбы о терпении, преданности, — что вышло сродни поэзии. Затем он отступил назад, все еще глядя на нее, и растворился в тени, куда не проникала луна. Лиат вздохнула, встряхнулась и побрела к себе. Предстоял долгий день. До церемонии оставалась всего неделя.

Лиат заметила, что не одна, только добравшись до двери комнаты. Беременная Мадж поджидала ее в коридоре. На ней была широкая сорочка, едва прикрывавшая грудь, и обрезанные до колена штаны, какие носят рабочие. Тугой живот выглядывал наружу и лоснился в лунном свете.

К удивлению Лиат, островитянка приняла позу приветствия. Вышло неловко, по-детски, но узнаваемо.

— Здравствуй, — произнесла Мадж. Из-за акцента слово едва удалось разобрать.

Лиат тут же ответила сообразной позой, чувствуя, как расплывается в улыбке. Мадж чуть не светилась от радости.

— Ты учишь наш язык! — обрадовалась Лиат. Мадж задумалась, потом пожала плечами — это было понятно и без слов.

— Здравствуй, — произнесла она снова, повторяя усвоенную позу. Ее лицо говорило: больше ничего не знаю. Лиат кивнула и с улыбкой взяла девушку за руку. Мадж переплелась с ней пальцами, и они, словно две девочки-подружки, направились в гостевые покои, куда Мадж поселили до окончания сделки.

— Хороший задел, — произнесла Лиат по дороге. Она знала, что островитянке ее слова ничего не скажут, но все равно решила их озвучить. — Продолжай в том же духе, и мы еще сделаем из тебя светскую даму. Дай только срок.

7

Два дня спустя, закончив работу и отправив друзей развлекаться, Ота вышел из барака и задумался. Городские улицы с закатом оживились, запестрели. Теплый оранжевый свет окутал стены и крыши, первые звезды зажглись в кобальтово-синем небе. Ота стоял посреди улицы, наблюдая вечерние перемены. В воздухе, как язычки пламени, заплясали светляки. Нищие с наплывом прохожих запели по-иному. Справа раскинулся веселый квартал в вечных ярмарочных огнях. Впереди лежала набережная, хотя сейчас ее не было видно за рядами бараков других домов. А где-то слева, далеко за городской чертой, большая река несла воды с севера.

Ота медленно потер ладони, глядя, как небо алеет, а потом становится серым. Солнце скрылось, над городом засияли звезды. Где-то чуть к северу, вверх по холму, сидела у себя в комнате Лиат. Позади стоял хайский дворец.

По мере удаления на север менялись и улицы. Рабочий квартал сам по себе был некрупным, и Ота быстро оставил его позади. Бараки уступили место купеческим лавкам и лоткам вольных торговцев. За ними лежал квартал ткачей: в окнах горел свет, а на улицах допоздна слышался перестук челноков. Ота, минуя встречных, прошел Бусинную улицу и Кровяной квартал, где лекари и шарлатаны принимали болящих и раненых, торгуя своими услугами. В Сарайкете все было предназначено на продажу.

Дворы знати со стороны выглядели, как целые деревушки. Улицы возле них расширялись, стены становились выше. Огнедержцы, сохранявшие для них огонь, были одеты лучше, нежели их товарищи из бедных кварталов. Ота замедлил шаг на перекрестке, ближайшем к Дому Вилсина. Пройти чуть вперед задворками, и он окажется рядом с комнатой Лиат. Пробраться туда — пара пустяков. Он постоял на углу, словно полузабытая статуя времен Империи, отсчитал десять ударов сердца, потом, сжав кулаки, отправился дальше.

Дворцы возвышались на холме отдельным, внутренним городом, обиталищем небожителей. Запахи сточных канав, пота и жаркого из чайных домиков здесь исчезали, сменяясь ароматами садов и благовоний. Дорожки из каменных становились мраморными, песчаными или гравийными, песни попрошаек перетекали в невольничьи напевы, почти не теряя мелодии. Залы собраний стояли либо пустые и темные, либо подсвеченные изнутри, словно лампады. Слуги и рабы сновали по дорожкам с тихой деловитостью муравьев, а люди утхайема, в одеждах, пламенеющих как закат, толпились в освещенных двориках, разыгрывая друг перед другом позы придворных политиканов. «Спорят, — догадался Ота, — кому выпадет честь затравить сына Удуна».

Притворившись гонцом, он спросил у одного из слуг дорогу и вскоре оставил дворцы позади. Путь пролегал в темноте, тропа петляла между деревьями. Позади еще виднелись утхайемские чертоги, но уединенное жилище поэта было в стороне. Ота прошел по деревянному мосту через пруд, и перед ним открылся простой, со вкусом выстроенный дом. На верхнем этаже горел свет. Фасадная сторона нижнего была настежь открыта, словно сцена, посреди которой на стуле, обитом бархатом, сидел юноша. Маати Ваупатай.

— Ну и ну, — тихо произнес кто-то. — Не каждый день к нам заходят громилы с пристани. Чаю попить, или по какому другому делу?

Андат Бессемянный сидел на траве. Ота немедленно изобразил позу извинения.

— Я пришел повидать Маати-тя, — произнес он с запинкой. — Мы… он и я…

— Эй! Кто тут еще? — выкрикнул другой голос. — Назовись!

Бессемянный искоса оглянулся на дом. По ступенькам, грохоча, спускался тучный человек в буром одеянии поэта. За ним шел Маати.

— Я — Итани из Дома Вилсинов, — ответил Ота. — Зашел проведать Маати-тя.