Бабушка не умерла – ей отключили жизнедеятельность - Михаил Эм

Пэри: У вас слишком много женщин, повелитель! Вы скоро забудете и разлюбите свою маленькую Пэри.

Калиф: Женщины, не стану скрывать, у меня были. Но все они остались в прошлом, ты уж мне поверь.

Пэри: Я вам не верю.

Калиф: Не веришь мне, своему калифу? Да как ты… Хорошо, Пэри, успокойся. Заверяю тебя в своей искренней и самозабвенной любви. Я люблю тебя, Пэри… А ты – любишь ли ты меня столь же страстно и преданно, как я тебя?

Пэри: Любить вас – моя обязанность, о повелитель. У нас и в должностной инструкции об этом написано.

Калиф: Нет, я спрашиваю о том, ЛЮБИШЬ ЛИ ТЫ МЕНЯ?

Пэри: Как скажете, повелитель.

Калиф: Любимая.

Пэри: Милый.

Калиф (растроганно): Попробуй изюм. Он вкусный.

Берет с подноса изюминку, пододвигая к Пэри поднос с остальными фруктами.

Пэри: Вы такой заботливый.

Калиф: Это что! Я калиф, я еще и не то могу. Проси у меня, что пожелаешь, все обещаю исполнить.

Пэри: Мне ничего не нужно, хотя…

Калиф: Выкладывай, выкладывай, не стесняйся!

Пэри: Я не решаюсь.

Калиф: Нельзя быть такой скромницей, Пэри. Я повелеваю тебе.

Пэри: Ну, если повелеваете. Мне бы хотелось, чтобы меня ненадолго, хотя бы два-три раза в неделю, выпускали из гарема.

Калиф давится изюминкой.

Калиф: Я не ослышался? Повтори, что ты сказала.

Пэри: Хочу, чтобы меня выпускали из гарема на базарную площадь. Мне нужны хорошие румяна. Здесь, в гареме, таких не достать.

Калиф: Попроси евнуха. Он купит.

Пэри: Ах, нет, только не евнух! Он же мужчина, он не сможет правильно выбрать.

Калиф: Какой же евнух мужчина?

Пэри: Я имела в виду, не женщина. Так вы распорядитесь, чтобы меня выпускали? Я ненадолго, на полчасика, туда и обратно. Мне нужны особые полуденные румяна, я не смогу объяснить евнуху, какие. Я бы сама потолкалась среди торговцев и выбрала.

Калиф: Это совершенно исключено – толкаться среди торговцев.

Пэри (мрачно): Ну вот, так и знала.

Калиф: Обиделась. Скушай изюминку, любимая. Каждая напоена солнечными лучами, падавшими на нее в течение лета.

Пэри: Не хочу сухофруктов. И не заговаривайте мне зубы, я все равно пропускаю ваши льстивые слова мимо ушей. Вы меня не любите, только притворяетесь.

Калиф: Точно обиделась.

Пэри (заламывая руки): Я покорная рабыня, делайте со мной все, что захотите. Можете хоть голову отрубить.

Калиф: О, Аллах, снова про голову, я этого не вынесу, в конце концов! Чувствую, все закончится трагически: я и в самом деле отрублю кому-нибудь голову.

Пэри (рыдая): Рубите! Рубите! Лучше быть с отрубленной головой, чем наложницей в вашем ужасном гареме.

Калиф: Надеюсь, это гипербола?

Пэри: Вы меня не любите, а пользуетесь моим телом! Я для вас никто – так, одна из рядовых наложниц.

Калиф: Тоже не соответствует действительности. Ты нравишься мне гораздо больше рядовых наложниц, поэтому тебя нельзя называть рядовой. Ты любимая наложница повелителя, Пэри.

Пэри: Я вам не верю, не верю, не верю!

Калиф: Если не веришь моим словам, могу издать специальный декрет. В нем черным по белому будет написано, что ты любимая наложница калифа. Каждый из декретов скрепляется большой печатью Дивана, между прочим.

Пэри (продолжая заламывать руки): Не верю ни вам, ни вашему декрету!

Калиф: Большой печати Дивана тоже не веришь?

Пэри: Печати особенно!

Калиф: Хорошо, решим дело полюбовно. Я дозволяю тебе раз в неделю выходить на базар в сопровождении евнуха, а ты разрешаешь мне подстригать волосы на твоем лобке. Стрижка лобка меня здорово заводит.

Пэри: Волосы на лобке? Нет, ни за что! Это же извращение.

Калиф: Ничего не извращение.

Пэри: Нет, извращение.

Калиф: И это говорит женщина, которая не более получаса тому назад…

Пэри: Ах, вы, мужчины, ничего не понимаете – меня обсмеют!

Калиф: Но почему?

Пэри: У нас в гареме это не принято. Волосы на лобке нам, по расписанию, подстригает евнух. Он знает, как.

Калиф: Я начинаю завидовать этому калеке… чуть не сказал – коллеге. Что же, в таком случае аудиенция закончена.

Тянется к халату.

Пэри (быстро): А вы правда разрешите мне выходить на базарную площадь дважды в неделю?

Калиф: Правда… Постой, я же сказал: один раз в неделю!

Пэри: Одного раза мало, повелитель.

Калиф: Аллах с тобой, пусть будет дважды. А сейчас иди ко мне, любимая. Я уже трепещу в предчувствии того райского наслаждения, которым ты намерена меня одарить. Неси поскорей ножницы.

Пэри убегает за ножницами.

Хотя кто бы мне объяснил, чем одно райское наслаждение отличается от другого, и с какой стати меня, словно колдовством, тянет к этой взбалмошной девчонке, а не к какой-нибудь другой, более образованной, красивой и умеренной женщине. Правду говорят мудрецы, любовь – штука иррациональная.

Сцена 3

Калиф выходит из опочивальни. При виде его, евнух опускается на колени.

Евнух: О, величайший из великих, могущественнейший из могучих, знаменитейший из прославленных…

Калиф: Можешь не продолжать. Скорей разожги кальян – я вымотался, будто не слезал с лошади в течение суток.

Евнух: Лошадка была послушной, не брыкалась?

Приносит и разжигает кальян.

Калиф: О, Пэри была на высоте. Какая же она гибкая, трепетная и соблазнительная! Это ты обучил ее всяким эротичным па?

Евнух: Всего лишь показал несколько движений.

Калиф: Молодец, достоин поощрения. В следующем году подниму на Диване вопрос об увеличении финансирования гарема.

Евнух: Спасибо, о щедрейший.

Калиф: Послушай, евнух, ты случайно не знаешь, какого размера пенис у бухарского эмира?

Евнух: О, любопытствующий…

Калиф: Не знаешь, значит. А курнуть хочешь? На, кури, будем затягиваться по очереди.

Курят по очереди.

(Продолжая прежнюю мысль). А как она двигает бедрами! Скажи, отчего другие наложницы так бедрами не двигают? Не мог бы ты показать несколько движений и остальным девушкам?

Евнух: Это у Пэри природное.

Калиф: Я так и думал. Аллах знает, как это у нее получается. К слову, я разрешил Пэри дважды в неделю выходить на базар, в твоем сопровождении. За ее безопасность ты, евнух, отвечаешь головой.

Евнух: Это уж как водится.

Калиф: Я опять упомянул голову? Похоже, начинаю заговариваться. Ладно, забыли и затянулись… Но Пэри, Пэри – эта юная наложница почему-то все время стоит перед глазами. Разве так бывает, евнух? Вот она проплывает перед тобой в танце, обнаженная, или примеряет перед зеркалом блестящие побрякушки, или занимается с тобой любовью. Ничего из ряда вон выходящего, а вместе с тем понимаешь: эта женщина – назначенный тебе Аллахом фатум… А ты, евнух, когда-нибудь испытывал чувство, что женщина, с которой ты занимаешься любовью, есть назначенный тебе фатум?

Евнух: Куда уж мне заниматься любовью.

Калиф: Прости, как-то не подумал. С языка слетело.

Евнух: Я привык.

Калиф: Все забываю спросить тебя, евнух. Ты ведь в гареме давно, еще отцу моему служил. А как ты пошел в евнухи? Ну, с чего все началось?

Евнух: Это долгая история, о любопытнейший из познавших.

Калиф: Я весь внимание.

Евнух: Да будет вам известно, о внимающий, что родился я в зажиточной крестьянской семье, которая, тем не менее, ко дню моего шестнадцатилетия окончательно разорилась. Отец, надумав сделать в коровнике ремонт, взял у менялы кредит и не смог по нему расплатиться. Проценты все нарастали и нарастали, пока в один несчастливый день не превысили стоимость всего нашего хозяйства со всеми его орудиями и животными. От непосильных тягот отец заболел и умер. Тогда, не успели заплесневеть лепешки со скудного поминального стола, меняла распорядился отобрать у нас дом со всем, что в нем было, и продать в счет погашения долга. После расплаты с менялой у нас с матерью осталась лишь жалкая лесная лачуга, которую мы когда-то использовали для хранения дров. В этой лачуге мы и стали жить, питаясь лесными ягодами и кореньями.

Однажды, бродя по лесу в поисках съестного, я споткнулся о длинный и гладкий, торчащий из-под земли столб. Удивившись, я попытался вытащить этот непонятный столб из земли, что после нескольких безуспешных попыток мне наконец удалось. И как только я его вытащил, в том месте, где от вытащенного столба образовалась в почве глубокая дыра, разверзлась земля и из-под нее выскочил огромный и страшный дэв, держащийся за свою ступню.