В водовороте века. Мемуары. Том 3 - Ким Сен

— Что вы, разве это выходит из нормы? Вы не знаете, как поставлено дело у япошек… Как только получает офицер должность хотя бы командира батальона, сразу же начинает важничать верхом на коне. Я, мол, большой начальник. А чем хуже командиры наших партизанских отрядов? В военной книге написано, что воевода «войск в красной одежде» Квак Чжэ У тоже ездил верхом и командовал отрядами Армии справедливости. Чтобы командовать войсками, все-таки надо быть внушительным и величавым.

— Откуда вы достали эту лошадь? Уж не рабочая ли это лошадь из крестьянского двора?

— Что вы говорите? — взмахнул руками работник Шилипинского правительства. — Такого быть не может. Это не рабочая лошадь, а верховая. Помните вы того старика, батрака по своему происхождению, который был избран в члены Шилипинского правительства?

— Конечно, помню. Я же выступал в его поддержку на собрании.

— Это его подарок вам, командир Ким. — Никак не верится, что у него могла быть такая великолепная лошадь, — ответил я, внимательно осматривая оседланную белую лошадь со стременами и поглаживая ее.

С какой стороны ни смотри, она была крестьянской рабочей лошадью. Мне никак не верилось, что в такой глуши, как Шилипин, мог жить крестьянин со. столь великолепной белой лошадью. Более того, нельзя даже подумать, что тот старик, который батрачил у помещика, мог иметь такую замечательную белую лошадь, словно декоративную.

Однако тот пожилой работник Шилипинского правительства настаивал на своем, называя лошадь декоративной. Он, видимо, беспокоился, что если я узнаю правду, если подтвердится, что это рабочая лошадь, то я не приму такой подарок и велю вернуть лошадь обратно.

Теперь я не могу даже припомнить, как звали того старика, который дарил мне белую лошадь. Кажется, по фамилии его называли Паком.

Предложение старика Пака принять в дар белую лошадь было связано с трогательной историей его жизни, которую нельзя вспоминать без волнения.

Этот рассказ начинается с той поры, когда старик Пак, батрачивший у помещика, навсегда распрощался с его домом. Ввиду преклонного возраста старик не мог больше работать, и хозяин выбросил его на улицу. При этом он «рассчитался» со своим батраком за наемный труд белым жеребенком, родившимся в его конюшне всего несколько месяцев назад. Придавленный после рождения кобылой, жеребенок не мог резвиться на дворе и целыми днями лежал на подстилке в конюшне. Жеребенок был очень слаб, ел неохотно. Он был очень тощим. Неизвестно было, когда он подохнет-сегодня или завтра. Давая батраку такого жеребенка, скупой помещик делал вид, что преподносит ему королевский подарок.

Старик Пак, взяв больного жеребенка на руки, со слезами на глазах вернулся в свою хибарку. Несколько десятков лет гнул он спину на помещика. Чем только не занимался все эти годы! Не гнушался никакой работой. И вот теперь такое вознаграждение — полудохлый жеребенок. Очень обидно было этому человеку. Оказывается, мир устроен так жестоко и несправедливо! Горю обиженного старика не было конца…

Старик Пак, живший одиноким бобылем — без жены и без родных, начал заботливо выхаживать своего жеребенка, который стал для него самым драгоценным существом.

Незаметно жеребенок вырос и превратился в красивую белую лошадь. Когда Пака терзало одиночество, он подходил к лошади, гладил ее, жаловался на свою судьбу, сетовал на невзгоды. И ему казалось, что белая лошадь была для него и сыном, и дочерью, и другом.

Всю жизнь старик Пак подвергался оскорблениям и унижениям, его ставили на одну доску со скотиной, обращались к нему как к лошадям и волам, он даже привык всяческие унижения и презрение считать делом естественным. Если люди относились к нему, как равные к равному, он даже испытывал какую-то неловкость.

И вот пришло время, когда этот бедный старик был избран в члены правительства Шилипинского партизанского района. Считаю, нет надобности здесь подробно останавливаться на том, что он переживал в тот день, сколько пролил слез от волнения. Считаю, нетрудно догадаться об этом. Наглядным выражением того является белая лошадь, которую Пак привел на площадку у правительственного здания вечером того дня.

— Уважаемый председатель! — сказал он. — Прошу передать эту белую лошадь командиру Ким Ир Сену. Впервые за свою долгую жизнь я почувствовал себя человеком, достойным уважения. Этим я обязан ему. Сердце мое переполнено чувством благодарности, но не в состоянии выразить это словами. Поэтому я решил подарить ему любимую лошадь, которую я выходил и несколько лет откармливал. Прошу передать ему мое искреннее чувство уважения.

Это была просьба старика Пака к председателю народно-революционного правительства.

Когда мне рассказали об этом, я понял, что неудобно отказываться от белой лошади.

— Я должен был бы отказаться, но просьба его такая искренняя. Прошу передать старику Паку, что я принимаю подарок и очень благодарен ему. Непонятно лишь одно — зачем вместе с подарком нагрянуло так много народу? — обратился я ко всем, приняв вожжи из рук работника Шилипинского правительства. — Думаю, хватило бы одного кучера.

— Всем нам так хотелось хоть разок увидеть вас сидящим на лошади, уважаемый командир Ким, — ответил тот работник правительства с серьезным выражением на лице. — Вот и пришли представители от бойцов и населения. Уважаемый командир, поскорее садитесь в седло!

Бойцы 2-й роты тоже присоединились к ним, стали уговаривать меня поскорее сесть на лошадь. Пришлось уступить просьбам. После этого все возвратились в Шилипин, довольные тем, что увидели меня верхом на лошади.

Я был несказанно благодарен старику Паку за его сердечность и почтительность, но я не решался ездить верхом, хотя и прошло уже несколько дней. Возникло опасение, что если я буду ездить верхом и щеголять на белой лошади, то это, возможно, придется не по душе жителям, а рядовые бойцы начнут относиться к командирам без особого уважения.

И я передал лошадь Ли Ын Ману, работавшему в оружейной мастерской. Это был тот боец, что привез к партизанам купленный им ящик с браунингом, чтобы его приняли в партизанский отряд. Он был человеком решительным и отважным, но у него открылась огнестрельная рана, после чего ему пришлось ампутировать ногу.

Медицинскую операцию Ли Ын Ману сделал Чан Ун Пхо — врач партизанского района, больница которого была расположена поблизости от батальонной казармы в Сяолишугоу. Будучи единственным лицом, представлявшим медицинские круги Сяованцина, Чан являлся универсальным врачом, специалистом по терапии и хирургии. Он один лечил все другие болезни.