Грехи и молитвы - Ира Малинник

«Ты знаешь, что нужно».

— Сеньор, вам что-то известно. Я это чувствую. Как я могу вам помочь? В Ареццо моя семья, я должен думать о них. Я в ответе за них, поймите меня!

«Скажи ему, Томас».

— Нужна жертва! — Томас выкрикнул эти слова, и они ударились о деревья в роще, рикошетом отразились от листвы и рассыпались в воздухе незримой дымкой. — Нужна добровольная жертва, пока я буду читать молитву, ибо пока бежит кровь невинного агнца, слова молитвы обретают особую силу. Но я не знаю слов, Дарио, и я не хочу, чтобы кто-то пожертвовал жизнью, пока я буду стоять над умирающим, как дурак, и надеяться, что мои слова что-то изменят.

Дарио ничего ему не ответил. Перед его глазами встала семья: любимая жена и маленькие сыновья, которые ждут возвращения отца домой. Вправе ли он был оставить их навсегда? Но вправе ли он был рискнуть их жизнями и ничего не делать, надеясь, что найдется тот, кто добровольно отдаст свою жизнь в обмен на тысячи других?

— Дарио? — Томас тронул его за плечо. — Прошу, скажи мне, что ты не думаешь о том, чтобы…

— У меня семья, сеньор, — Дарио крепко сжал его ладонь.

— Верно, — Томас с облегчением улыбнулся. — Ты должен думать о них, верно?

— Всегда, сеньор. А теперь давайте-ка разберем сумки и поспим, пока солнце не встало. Если с рассветом мы тронемся в путь, то возможно, сможем найти приличный ночлег — последний перед Ареццо.

Томас согласно кивнул. Мысль об Ареццо пугала его, но он усилием воли заставил себя отодвинуть ее на самые дальние задворки сознания. Сейчас было не время беспокоиться о неизвестном. Им нужен был отдых — тот самый упоительно сладкий отдых перед чем-то неминуемо страшным, что могло лишить их жизни. Поэтому, едва Томас закрыл глаза, он тут же провалился в глубокий, крепкий сон, в котором не было ничего, кроме бескрайнего бархатного неба и безмятежно плавающих в нем звезд.

* * *

Карл Марино покинул гостеприимный дом старосты на рассвете и сразу тронулся в путь. Какая-то его часть отчаянно не хотела ехать в Ареццо и нашептывала ему: «Беги, беги как можно дальше, и тебя никто не найдет!» Другая его часть, наоборот, подстегивала гнать коня, мчаться в Ареццо что есть мочи, чтобы поскорее попасть в проклятый город и начать делать хоть что-то, что может помочь его жителям.

Пока лошадь Карла легко неслась по извилистым дорогам, он вспоминал отца Анджело, своего наставника. В особенности, один из последних разговоров со старым священником, незадолго до его смерти. В тот день, Карл особенно рьяно прибирал в церкви, и отец Анджело заметил рвение своего ученика.

— Тебя что-то тревожит, мальчик мой? — спросил священник, присаживаясь на скамью и наблюдая, как Карл наводит порядок на алтаре.

— Все в порядке, святой отец, — Карл проговорил ответ без запинки, точно он давно был у него наготове.

— Присядь, — отец Анджело чуть подвинулся на скамье, и Карл, поколебавшись, подошел и сел рядом. — А теперь, скажи, в чем дело?

— В моем брате, — глухо ответил Карл, не глядя на священника. — Я боюсь, что Паоло… придет за мной. Я слышал сегодня, как сеньора Карла говорила, что я грешное дитя, потому что позволил брату утонуть, а значит, он вернется, чтобы забрать мою душу.

Карл проговорил последние слова с трудом, давясь слезами, которые выступили у него на глазах.

— Ох, Карл, — отец Анджело обнял мальчика и притянул к себе, и Карл разрыдался у него в руках. — Послушай меня, и послушай меня очень внимательно. Перестань плакать, si? Мертвые не возвращаются в мир живых, ибо это противоречит тому, как задумал этот мир Господь. Нежели ты не доверяешь ему?

— Доверяю, — Карл икнул, и в его голосе все еще звенели слезы.

— Я знаю, мой мальчик, знаю. Ты не виновен в смерти брата, а те, кто так говорят, злые люди, чье сердце не ведает любви и добра. А даже если бы мертвые могли вернуться в наш мир, Паоло не винил бы тебя, потому что он был светлой душой и любил тебя. А ты любил его. Разве такая любовь может создать зло?

— Но, отец Анджело… А что, если меня захотят забрать силы зла? — Карл не рискнул произнести «демоны» при своем наставнике. — Сеньора Карла говорила, что на мне теперь их метка.

— Ты боишься демонов, Карл? — священник вдруг задал ему неожиданно прямой вопрос, к которому мальчик не был готов.

— Да, — Карл прошептал это еле слышно, словно стыдясь признаваться в такой постыдной слабости в храме Божьем.

— Я тоже, — неожиданно легко признался отец Анджело. Лицо священника приобрело неожиданно серьезное, и даже торжественное выражение. — Но я также верю в Господа и в его силу и знаю, что она достаточно велика, чтобы уберечь меня. В конце концов, Господь всегда одерживает победу над злом, разве не так? А так как он бережет детей своих, то и тебя он тоже всегда убережет от любого зла. А теперь утри слезы, мой мальчик, и давай-ка закончим здесь прибираться.

Карл вспомнил этот эпизод из своего детства помимо своей воли, но в глубине души, он знал, с чем было связано это воспоминание.

Ему было страшно.

После всего увиденного, после того, как он закрыл глаза маленькому Марко, лежащему на полу часовни, после рассказа Доминики, Карл хотел одного — сбежать. Ему хотелось очутиться где угодно, но оказаться как можно дальше от всего того зла, что неожиданно просто и легко расползлось по землям, которые, как когда-то считал Карл, были под присмотром Церкви.

И, тем не менее, Карл Марино гнал лошадь вперед.

Им двигало нечто большее, чем страх. То, что всю жизнь заставляло Карла гореть, то, что помогало ему в самые трудные часы и то, что никогда не позволяло ему опускать руки. Карлом Марино двигал чистый, незамутненный гнев.

Он злился на себя за слабость и на Церковь за бездействие. Он злился на деревенских жителей за малодушие и на демонов за то, что они вот так просто забирали людские жизни. Но больше всего, Карл злился на Белиала, потому что все началось именно с него.

Как глупо: простой священник злится на Принца Ада! Что может муравей против слона? И тем не менее, Карл гнал лошадь вперед. «Господь в каждом из нас, а значит, каждый из нас — отражение воли Его», шептал он про себя.

И если это истинно так, то против Белиала выступит сам Господь, верно?

* * *

Карл