Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅) - Автор неизвестен

Юэнян не вышла. Певиц принимали Ли Цзяоэр и Мэн Юйлоу. — Мамаша вот что велела тебе передать, — шептали певицы па ухо Ли Цзяоэр. — Мы певицы, а раз хозяин умер, незачем тебе в одиночестве сидеть. Всякому пиру, как говорится, конец приходит. Мамаша наказывала, чтобы вещи свои ты незаметно передала Ли Мину. У нас они будут в сохранности. А ты дурочкой-то не будь! Как в гостях ни хорошо, а дома все лучше. Рано или поздно тебе все равно с этим домом расставаться. Совет этот крепко запал в душу Ли Цзяоэр.

В тот же день Ван Шестая, жена Хань Даого, одетая в траур, тоже прибыла в паланкине почтить покойного. Она сожгла бумажные деньги, расставила перед гробом жертвы, но никто к ней не выходил.

Ван Цзина, надобно сказать, рассчитали еще в первую седмицу, а другие слуги не решались доложить о прибытии Ван Шестой. Только ничего не подозревавший Лайань направился в покои Юэнян.

– Тетушка Хань прибыла с соболезнованиями, — докладывал он хозяйке. — Вас ждет, матушка. Дядюшка У велел вам сказать. У Юэнян так и закипела от зла.

– Убирайся отсюда, рабское твое отродье! — заругалась она. — Тетушка Хань, тетушка Дрянь! только ее соболезнований тут не хватало! Что ты, проклятый, эту сукину дочь не знаешь?! Она семьи разрушает, шлюха, отца с сыном ссорит, негодяйка, мужа с женой разлучает…

Лайань едва нащупал дверь и поспешил к гробу Симэня.

– Матушке доложил? — спросил его шурин У Старший.

Лайань что-то бормотал. После долгих расспросов он, наконец, признался, как его отчитала хозяйка. Шурин поспешно направился к сестре.

– Сестра! — обратился он к Юэнян. — Как ты так могла?! Зачем грубить! Есть плохие люди, но нет плохих обрядов. Помни, сколько наших денег в руках у ее мужа. К чему же ты так с ней обходишься? Нельзя так! Ты же свое достоинство теряешь. Если сама выходить не желаешь, других пошли. А так разве можно! Хочешь, чтобы тебя осуждали?

Юэнян на это ничего не ответила. Немного погодя Ван Шестую приняла Мэн Юйлоу. Они сели неподалеку от гроба. Ван Шестой было неловко, и после чашки чаю она откланялась.

Да,

Пожалуй всей Янцзы. водане смоет краски от стыда.

Ли Гуйцзе, Ли Гуйцин и У Иньэр, сидевшие в хозяйкиных покоях, слышали, как Юэнян на все лады поносила жену Хань Даого. А когда рубят сучок, целое дерево страдает. Не по себе им стало и, не дождавшись заката, они начали откланиваться.

– Погостите! — удерживала их Юэнян. — Вечером с приказчиками кукольное представление посмотрели бы. А домой и завтра успеете.

После долгих уговоров Гуйцзе и Иньэр остались, а Гуйцин отправилась домой.

К вечеру монахи разошлись. Собралось более двадцати человек. Помимо соседей, приказчиков и счетоводов были тут сват Цяо, шурин У Старший и У Второй, свояк Шэнь, Хуа Цзыю, Ин Боцзюэ, Се Сида и Чан Шицзе. Они-то и позвали кукольников. Под навесом были накрыты столы. Разыгрывали пьесу «Убитая собака помогает вразумить мужа», в которой персонажами выступали братья Сунь Жун и Сунь Хуа[3].

Гостьи расположились в помещении сбоку от гроба, откуда смотрели представление из-за ширм и спущенных занавесей.

За столом гостям прислуживали оставленные на ночь Ли Мин и У Хуэй. Немного погодя все приглашенные были в сборе. После принесения жертв под навесом зажгли свечи. Гости заняли свои места за столами. Грянула музыка и началось кукольное представление, которое окончилось только в третью ночную стражу.

Со смертью Симэня, надобно сказать, не проходило и дня, чтобы Чэнь Цзинцзи не заигрывал с Пань Цзиньлянь. То они строили глазки прямо перед гробом усопшего, то шутили за занавеской. Так случилось и на этот раз. Когда гости стали расходиться, женщины удалились в хозяйкины покои, а слуги принялись убирать посуду, Цзиньлянь бросилась к Цзинцзи и ущипнула его за руку.

– Сынок! — говорила они. — Нынче матушка даст тебе то. чего ты так желаешь. Пойдем к тебе, пока твоя жена в дальних покоях.

Обрадованный Цзинцзи бросился отпирать дверь. Цзиньлянь во тьме незаметно проследовала за ним. Ни слова не говоря, она разделась и навзничь возлегла на кан. Как утка с селезнем резвясь, она с Цзинцзи затеяла порочную игру.

Да,

Как по Небесному велениюпредались страстному волненью.Игру дождя и тучипродлили схваткой жгучей.

Два года продолжались их свиданья. Однажды наступил миг долгожданною слиянья. Тянулись годы ожиданья, пришли однажды согласие и лад. Она колышет талией, как ива гибкой; он неистово орудует нефритовым пестом. И слышны заверения в глубокой любви, раздаются клятвы верности вечной. Она щебечет иволгой, он целеустремленней мотылька. Игру прелестница ведет на тысячу ладов. Неистовствует дождь, стыдится тачка. Какие только чары не пускает в ход! Он тихо шепчет: «Милая моя!». Его обняв, она зовет: «Мой ненаглядный!».

Да,

Давно восхищался изяществом ивы,а ныне поддался пленяющим чарам.По-прежнему нежный, как прежде красивый,цветок багровеет, объятый пожаром.

Завершив задуманное, Цзиньлянь из опасения быть застигнутой поспешно покинула спальню и направилась в дальние покои.

На другой день, будучи под сладостным впечатлением пережитого накануне, Цзинцзи с раннего утра был уже у спальни Цзиньлянь. Она еще спала. Он наблюдал за нею через щелку в окне. Ее укрывало расшитое багряными облаками (одеяло. Напудренные ланиты казались изваянными из яшмы.

– Вот так управительница! — воскликнул Цзинцзи. — До сих пор почивает! Матушка Старшая велела убрать жертвы от Ли Чжи и Хуана Четвертого. Нынче сват Цяо жертвы приносит. Вставай! Я жду ключи.

Цзиньлянь велела Чуньмэй передать Цзинцзи ключи. Он же наказал горничной самой отпереть дверь наверху. Цзиньлянь тем временем высунулась в окно и слилась с Цзинцзи в поцелуе.

Да, сколько досталось емуАроматных уст нектара.Сердца сладостного жара.Тому свидетельством стихи:Отчего кукушка жалобно кричит?Слиты воедино любящих. сердца.Нету ароматней, сладостней ланит.Страсть в глазах блестящих, ласки без конца.Пальчики — бамбука нежные ростки,Разметалась туча шелковых кудрей,Серьги разлетелись — розы лепестки.Рот ее кораллов дорогих алей.На щеках играет утренний восток.Вспомнишь — и на сердце сладостный восторг!

Чуньмэй отперла дверь, и Цзинцзи пошел посмотреть, как будут переносить жертвы.

Немного погодя почтить покойного явился сват Цяо. С ним прибыли его жена и многочисленная родня. После принесения жертв перед гробом, свата Цяо угощали во временной постройке, где за столом рядом с ним сидели оба шурина и приказчик Гань. Их услаждали пением Ли Мин и У Хуэй.

В тот же день с соболезнованиями прибыла Чжэн Айюэ. Юэнян велела Юйлоу дать певице траурную юбку и поясную повязку, после того как та почтила усопшего сожжением бумажных денег. Айюэ приняли вместе с другими гостьями в дальних покоях.

– Чего же это вы мне-то ни слова не сказали? — увидев Ли Гуйцзе и У Иньэр, обратилась к ним Айюэ. — Хороши подружки! Я бы давно пришла. — Певица заметила Юэнян с младенцем и продолжала: — У Вас, матушка, и горе и радость в одно и то же время. Прискорбно, что так безвременно скончался батюшка. Но вы обрети наследника-кормильца, и он будет вам утешением.

Юэнян дала певицам траурные одежды и оставила их до вечера.

Третьего дня во второй луне, когда вышла вторая седмица после кончины Симэня, панихиду служили шестнадцать монахов из монастыря Нефритового Владыки во главе с настоятелем У. Ее заказал тысяцкии Хэ. Вместе с ним в принесении жертв участвовали дворцовые смотрители Сюэ и Лю, столичный воевода Чжоу, комендант Цзин, командующий Чжан, квартальный Юнь и еще несколько военных чинов.

Юэнян попросила свата Цяо, брата У Старшего и Ин Боцзюэ принять чиновных особ. Их угощали во временной постройке, где им пели Ли Мин и У Хуэй, но говорить об этом подробно нет необходимости.

К вечеру, когда монахи отслужили панихиду по усопшем, Юэнян распорядилась, чтобы дщицу и портрет Ли Пинъэр вынесли и предали огню, а сундуки и корзины с ее добром перенесли в дальние покои. Туда же, в услужение Юэнян, перешли Жуи и Инчунь. Сючунь отдали Ли Цзяоэр. А покои Ли Пинъэр заперли.

Да,

Не успели просохнуть и балки,расписные, резные порталы,А уже не увидишь у залывосхищенных гостей карнавала.

Тому свидетельством стихи:

Рассеялась дымкою фея дождя,а ручьи затопили ложбину.Только месяц белёсый меня подождалу немого утёса на шпиле.Только чувств перетёртых искомкан наждак.Только самообманом мы жили.

Изо дня в день суетился Ли Мин и доме Симэня, делая вид, будто помогает домашним. В действительности же он украдкой подговаривал Ли Цэяоэр, пока она не передала ему похищенные ценности, которые (ж отнес в «Прекрасную весну». Потом Ли Мин опять по два, а то и но три дня не уходил из дома (Симэня. Только Юэнян оставалась в неведении, и никто не решался сказать о происходящем в доме, так как брат ее, У Второй, давно водил шашни с Ли Цзяоэр.