Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅) - Автор неизвестен

Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь и Сунь Сюээ тем временем суетились у смертного одра, обряжая покойника. Одна одевала ему шапку, другие халат, когда в комнату вошла Сяоюй.

– Матушка лежит без сознания, – сообщила она.

Юйлоу и Цзяоэр поспешили в спальню к Юэнян. Она лежала, держа руки на животе. Было ясно, что наступило время разрешения от бремени. Юйлоу велела Ли Цзяоэр остаться при Юэнян, а сама вышла, чтобы сейчас же послать слугу за повивальной бабкой Цай. Пока она отсутствовала, а Юэнян металась в предродовых муках, Ли Цзяоэр отправила Юйсяо за Жуи, сама же залезла в хозяйкин сундук, извлекла оттуда пять слитков серебра и отнесла их к себе. Вернулась она с бумажной подстилкой.

– Нигде не могла найти подстилку, – объясняла она. – Пришлось к себе идти.

Юйлоу, продолжавшая хлопотать около Юэнян, даже внимания на нее не обратила.

Юэнян продолжали мучить схватки. Вскоре пришла повитуха Цай. В то время как у Юэнян родился сын, обрядили Симэня, и дом огласился громким плачем.

Повитуха приняла младенца, отрезала пуповину и подала роженице успокаивающего питья. Потом она помогла Юэнян сесть на кан, и та наградила ее тремя лянами серебра. Старухе этого показалось мало.

– Помните, сколько в тот раз дали? – говорила она. – А вы Старшая хозяйка, сударыня, и у вас сын на свет появился. Добавьте по такому случаю, сударыня.

– Тогда было одно, теперь совсем другое, – отвечала Юэнян. – Тогда хозяин был жив. И на этом не обессудь. В третий день младенца мыть придешь, еще лян получишь.

– И кофту с юбкой в придачу, – добавила повитуха и удалилась.

Когда Юэнян немного пришла в себя, она заметила открытый сундук и обрушилась с бранью на Юйсяо.

– Ах ты, вонючка проклятая! – ругала она горничную. – Ты что, тоже чувств лишилась, да? Тут народ ходит, а у тебя сундук стоит открытый. Нет чтобы запереть.

– А я даже не видала, – оправдывалась Юйсяо. – Думала, вы заперли, матушка.

Юйсяо стала запирать сундук. Юйлоу при такой подозрительности хозяйки не захотела оставаться у нее в спальне и вышла.

– Вот какая у нас Старшая! – сетовала она Цзиньлянь. – Только что муж умер, а она уж домашним не доверяет.

Юйлоу и в голову не приходило, что Ли Цзяоэр уже успела стащить пять серебряных слитков.

Шурин У Второй и Бэнь Дичуань закупили у помощника областного правителя Шана набор гробовых досок и позвали столяров. Слуги перенесли тело Симэня в большую переднюю залу. Для составления свидетельства о смерти пригласили геоманта Сюя. Немного погодя прибыл шурин У Старший. Тем временем шурин У Второй с приказчиками хлопотали в передней зале. Одни снимали фонари, другие свертывали картины-свитки, третьи накрывали покойника бумажным покрывалом, зажигали перед ним светильник и ароматные свечи. Лайань был приставлен к траурному гонгу.

– Дыхание остановилось в утренний час дракона, – осмотрев руку Симэня, заключил геомант. – Злые духи не представляют опасности для домочадцев. – Он обернулся к Юэнян и продолжал: – На третий день совершите положение во гроб, шестнадцатого во второй луне выройте могилу, а по прошествии тридцати дней, через четыре с лишним седмицы, устроите погребение.

Геоманта Сюя угостили и, наградив, отпустили. Во все концы были направлены слуги сообщить траурную весть. Тысяцкому Хэ отвезли верительную дщицу и печать. Все оделись в траур, соорудили по сему случаю временные навесы, но говорить об этом подробно нет надобности.

На третий день буддийские монахи служили панихиду по новопреставленному с чтением поминального канона и сожжением бумажных денег. Все в доме от мала до велика были одеты в траурную пеньку. Зять Чэнь Цзинцзи, облаченный в полный траур, какой полагается сыну, потерявшему родителя, с траурным посохом в руке, стоял перед покойником и принимал соболезнования посетителей. Юэнян не выходила из комнаты, оставаясь с младенцем. Ли Цзяоэр и Мэн Юйлоу принимали посетительниц. Пань Цзиньлянь вела учет приносимых пожертвований. Сунь Сюээ, приставленная к женской прислуге, управлялась на кухне, где готовили чай и угощения. Счета были поручены приказчику Фу и шурину У Второму. Бэнь Дичуань ведал похоронными расходами, а Лайсин – кухней. Шурин У Старший с приказчиком Ганем принимали посетителей.

В тот день повитуха Цай мыла младенца, и Юэнян одарила ее шелковыми нарядами. Сына назвали Сяогэ[34]. По сему случаю некоторые прислали в подарок лапши долголетия. Среди близких и соседей пошли толки.

– У старшей жены почтенного господина Симэня сын родился, – говорили на улице. – Да в тот самый день и час, когда хозяин, отец его, дух испустил. Вот странное совпадение! Такое редко случается!

Однако не станем останавливаться на досужих разговорах.

Перейдем к Ин Боцзюэ. Услыхав о кончине Симэня, он пошел выразить соболезнование и оплакать побратима. Когда он плакал около усопшего, оба шурина наблюдали в крытой галерее за художником, писавшим портрет покойного. К ним вошел Боцзюэ.

– Какое горе! – воскликнул он после положенных приветствий. – Мне и во сне не снилось, что умрет брат.

Боцзюэ попросил пригласить Юэнян, чтобы выразить ей свое почтение и сочувствие.

– Сестра не может выйти, – говорил шурин У Старший. – Видите ли дело какое. У нее младенец в одночасье родился.

– Что вы говорите! – изумился Боцзюэ. – Прекрасно! Значит, у брата появился наследник, дом хозяина обрел.

Немного погодя вышел Чэнь Цзинцзи в полном траурном облачении и отвесил Ин Боцзюэ земные поклоны.

– Да, большое горе тебя постигло, зятюшка! – соболезновал Боцзюэ. – Не стало у тебя батюшки, а матушки – что вода стоячая. Хозяйство на тебя теперь ляжет. Будь осмотрителен. А дело какое подоспеет, на себя-то одного не полагайся. У тебя вот дяди есть. С ними посоветуйся. Не в обиду тебе будет сказано: ты еще молод, в делах не больно сведущ.

– Не то вы говорите, брат, – вставил шурин У Старший. – У меня службы на плечах. Некогда мне будет. А у него матушка есть. Пусть с ней больше советуется.

– Шурин, дорогой вы мой! – не унимался Боцзюэ. – Матушка матушкой, а как она вне дома распорядится?! Нет, шурин, советы все-таки вам давать придется. Как говорится, без дяди не вдохнешь, не выдохнешь. Матушка да дядя – нет ближе человека! Так что ты, шурин, и ближе и старше всех… А вынос назначен?

– Могилу рыть будут шестнадцатого во второй луне, – пояснил У Старший, – а погребение назначено через тридцать дней, по прошествии четырех с лишним седмиц.

Вскоре прибыл геомант Сюй. Он совершил обряд положения во гроб. Гроб забили навечно гвоздями и установили как полагается. Над ним был водружен траурный стяг с надписью: «Здесь покоится прах полководца Симэня».

В тот же день выразить свои соболезнования прибыл тысяцкий Хэ. После поклонения перед прахом Хэ Юншоу угостили чаем шурин У Старший и Боцзюэ. Он узнал срок погребения сослуживца и приказал солдатам оставаться в доме усопшего.

– И чтоб у меня ни один не отлучался! – приказал он. – Вплоть до самых похорон. Потом вернетесь в управу. – Тысяцкий обернулся к двум старшим и продолжал: – О нарушивших указание доложите. Они будут строго наказаны. – В заключение он обратился к шурину У Старшему: – Если кто откажется возвращать долги, дайте мне знать. Я приму принудительные меры.

С этими словами он отбыл в управу. Составленный им письменный доклад об открывшейся вакансии был направлен в столичное управление.

Тут наш рассказ раздваивается.

Перейдем пока к Лайцзюэ, Чуньхуну и Ли Чжи. Добрались они до Яньчжоу. В цензорате вручили письмо с подношениями. Цензор Сун прочитал письмо Симэня, в котором тот просил дать ему подряд на поставку изделий старины.

– Прибыть бы вам днем раньше, – проговорил он. – Только вчера разослал по областным управлениям.

Найдя в пакете десять лянов листового золота, цензор призадумался. Неловко ему было отказывать Симэню, и он предложил Чуньхуну, Лайцзюэ и Ли Чжи остановиться пока в приемной зале, а сам направил в Дунпинское областное управление гонца за только что отосланным туда документом. Оно было передано Чуньхуну. Цензор дал прибывшим лян серебра на дорожные расходы, с чем они и отбыли обратно в уездный город Цинхэ.

Дней через десять они въехали, наконец, в город, где и узнали от прохожих о кончине Симэнь Цина.

– Три дня как умер, – говорили им. – И панихиду служили.

Тут у Ли Чжи зародился коварный план.

– Давайте скроем подряд, – подговаривал он Лайцзюэ и Чуньхуна. – Скажем, цензор Сун отказал. А сами пойдем на Большую улицу к Чжану Второму. Если же вы не хотите, я вам дам по десяти лянов. Только молчите.

Лайцзюэ был не прочь поживиться, но Чуньхун от такого предложения уклонился, хотя и выказал туманное одобрение.

На воротах дома были развешаны бумажные деньги, монахи служили панихиду. Вряд ли кто смог перечесть всех родных и близких, собравшихся выразить соболезнование. Ли Чжи оставил попутчиков и направился прямо к себе, а Лайцзюэ и Чуньхун земно поклонились шурину У Старшему и Чэнь Цзинцзи.