Совьетика - Ирина Маленко

Георгий уже отпил из своего бокала, когда тетя Женя заметила, что на столе одного бокала не хватает, и принесла из кухни новый. Так получилось, что при этом бокал Георгия оказался отодвинутым ко мне, и я схватила его поскорее, пока никто не видел, и начала из него пить.

– Ой, Женя, неудобно получается, – сказал мне Георгий своим неповторимым обворожительным выговором на русском языке, – Неудобно получается, я же уже пригубил…

Я заверила его, что мне это совсем не мешает. А сама потихоньку крутила бокал этот у себя во рту, чтобы уж наверняка прикоснуться к тому месту, которого касались его губы… Очень надеюсь, что он не заметил этого. Но Олеся была чернее тучи.

Правда,потом она успокоилась. Когда тетя Женя сказала о том, какие мы с ней уже стали большие, а Георгий, подмигнув, сказал нам обеим:

– Да, девушки очень красивые! Особенно весной.

Нас еще никто никогда до этого не называл девушками, и мы обе залились румянцем….

… Да, видимо, действительно, все что мы любим, идет родом из нашего детства. Вот что я думала, когда товарищ Сон подошел ко мне вместе с директором совхоза….

***

В Кэсон мы приехали, когда уже сгущались сумерки. За традиционными воротами с высоким порогом вдоль ручья протянулся ряд таких же традиционных домиков, построенных специально для туристов. У каждого из них тяжелая дверь с порогом, на котором запросто можно споткнуться в темноте, которая ведет во внутренний дворик, окруженныи с 4 сторон гостиничными номерами – корейскими комнатами на высоких деревянных настилах, где обувь полагается снять и оставить на улице. Внутри номера, окна которого традиционно затянуты бумагой – циновка на полу, сундук, в который прячут одеяла; валик под голову вместо подушки и корейское одеяло – мягкое и пушистое. Есть здесь и телевизор, но со светом были все те же проблемы, что в Саривоне, и я решила его не включать.

Мне уже скоро надо было уезжать на подготовку на озеро, а я все еще так и не знала, когда же приедут в Корею мои ребята. И очень из-за этого переживала. Но ведь Донал сказал мне, чтобы я корейцев не беспокоила…. И я их не тревожила своими переживаниями.

Но теперь мне снова не спалось, и на душе было муторно. Опять начинали подниматься на поверхность загнанные мною глубоко в подсознание страхи. Я чувствовала, что начинаю захлебываться в них. Может быть, товарищ Сон действительно выслушает меня, как он предлагал?

Я долго колебалась, пару раз вышла во дворик.Там было тихо, светила луна, и мощно стрекотали сверчки. Из домика шофера Хиль Бо – через затянутые бумагой окна – разносился мощный храп.

Наконец я не выдержала. Когда луна зашла за тучку, я босиком выбралась за дверь и в одной пижаме, накинув сверху шаль, чтобы не казаться неодетой, скользнула к двери товарища Сона.

Я не знала точно, что я скажу ему, когда его увижу. Я знала только, что мне очень тяжело, и очень надо его увидеть. Почему-то я была уверена, что он не спит. Замков на дверях тут не было – и никого это не удивляло!

Внутри была кромешная тьма. Словно в каменном мешке.

Он не услышал, как я вошла – бамбуковая дверь была открыта. Он спал -как и полагается, на полу, аккуратно, по-солдатски подоткнув под себя уголки одеяла «конвертиком». Мне стало ужасно стыдно и даже страшно, что мне могла прийти в голову такая дикая мысль – потревожить его со своими глупостями. Мало ли что из вежливости сказал человек! Вспомнилась любимая моя Лиза Бричкина – и я, чтобы избежать подобной ситуации и не сгорать потом со стыда, повернула к двери. Но не разглядела в темноте и задела столик, с которого с грохотом свалилась книга.

В ту же секунду товарищ Сон оказался на ногах, в считанных сантиметрах от меня. На нем был белый тельник – такой, как носил когда-то мой дедушка, и длинные белые кальсоны, какие я видела только в кино. Видимо, он хорошо ориентировался в темноте, потому что, к моему ужасу, сразу меня узнал.

– Товарищ Калашникова, что случилось?

Я была готова провалиться под традиционный пол ондур. Что я могла ему сказать? Что мне захотелось человеческого тепла? Что мне одиноко?

– Ничего не случилось… Извините меня, товарищ Сон… Просто Вы сказали, что если мне нужно будет поговорить по душам… Извините, что я не подумала, что Вы спите… ,- я сама чувствовала, какую ерунду я несу, и на душе от этого становилось все гаже и гаже. Гадко до такой степени, что продолжать я больше не могла. Слезы стыда фонтаном хлынули у меня из глаз, я повернулась и рванула к двери.

– Товарищ Калашникова… Евгения… Я уже проснулся. Не надо убегать.

Он назвал меня по имени? Я не ослышалась?

Я еще ничего не успела понять, когда теплые, сильные руки поймали меня и обняли за плечи. Не с какой-нибудь дурацкой «страстью», как в романах, а по-человечески, по-доброму, по-братски обняли. И еще через секунду я уже беззвучно рыдала в его крепкое, натренированное плечо. А товарищ Сон гладил меня по волосам и с приятным акцентом тихо повторял:

– Ну, ничего, ничего, Евгения- радость моя, все будет хорошо. Мы еще прикурим от солнца!

Ох уж это его знание идиом русского языка !

…Остаток ночи я провела у него. Мы почти не спали. Я рассказывала ему о своей жизни – откровеннее, чем рассказала бы священнику на исповеди, если бы была верующей. А он слушал – с душой, так как мало кто умеет слушать; не перебивая, не задавая слишком много вопросов, не осуждая. Как профессиональный разведчик. Время от времени комментировал или уточнял что-нибудь – и каждый раз не в бровь, а в глаз. Чувствовалось, что это был человек с огромным жизненным опытом.

Это было такое счастье – говорить на родном языке, не беспокоясь о том, точно ли подобрано выбранное тобой слово для передачи оттенков твоих чувств!

Мы лежали на его циновке, прижимаясь друг к другу под толстым и мягким корейским одеялом – даже не помню, как мы там оказались, но между нами не было ничего такого «клубничного». Рядом с таким человеком и мысли об этом не приходили в голову – до того с ним рядом было просто и хорошо на душе! Я прижималась к его плечу как к плечу кого-то близкого, родного. Товарищ Сон обнимал меня одной рукой, а другой все гладил мои волосы. От него пахло миндалем и сигаретами одновременно. И от каждого его прикосновения у меня по всему телу шли мурашки. Только не холодные, а теплые – если вам понятна разница.

Заснули мы только под утро. А когда я проснулась, его рядом не было. А одеяло было аккуратно подоткнуто вокруг меня «конвертиком», словно это сделала заботливая мама…

Я очень испугалась, что у него могут быть из-за меня неприятности. О себе я не думала. В конце концов, это я заварила такую кашу и была согласна за это отвечать, если нужно. Бог мой, да как мне такое в голову пришло – прийти к нему вчера вот так! Как я только осмелилась! И что он теперь подумает обо мне…Боже, как стыдно!

В состоянии сложных психических эмоций я не заметила, что мне пора вставать… тьфу ты! И я туда же!

Я осторожно высунула нос из-за двери… Во дворе было пусто, и судя по отсуствию обуви у дверей, все уже ушли на завтрак.

Я быстро на цыпочках перебежала в свою комнату, в соседнюю дверь и начала одеваться.

На завтрак я шла не чуя под собой ног. Что, если он уже сидит там? Какими глазами мне на него после этого смотреть?

Но мне повезло. Товарища Сона за столом не было, была только заканчивающая уже завтракать Чжон Ок. Она приветливо со мной поздоровалась.

– Доброе утро. А где товарищ Сон? – не выдержала я.

– Он рано встал и уже позавтракал. Говорит, очень хорошо выспался сегодня. А Вы?

От этого вполне невинного вопроса у меня чуть не застыла в жилах кровь. Может, она знает, что произошло?

– Лучше не бывает,? cказала я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал. Мне не шел кусок в горло…

…Когда я увидела товарища Сона возле автобуса, мне стало так жарко, что начало казаться будто вся улица видит, как я себя чувствую. И знает, где я была вчера ночью. Со стены на меня укоризненно смотрел портрет Великого Вождя.

Товарищ Сон увидел меня, улыбнулся – тепло, по-доброму, и легонько хлопнул меня по спине, когда я поднималась в автобус. Но ничего не сказал. А что,собственно, он мог сказать?

Всю дорогу обратно до Пхеньяна товарищ Сон сидел в автобусе впереди меня, и я не могла оторвать глаз от его коротко стриженного черноволосого затылка и смуглой до черноты шеи. Иногда он поворачивался к окну, и тогда мне был виден кусочек его гордого, мужественного профиля. Тут уж мне было впору прятать лицо. И я и прятала его – в книгу. Только для того, чтобы потом снова украдкой на него взглянуть, благо дорога из Кэсона была не ближняя.

Но один раз товарищ Сон неожиданно оглянулся и перехватил мой взгляд. Не успела я даже испугаться, как его лицо вспыхнуло словно фитиль в лампочке накаливания, и я почти физически почувствовала на себе его взгляд ответный – таким рентгеновским он был.

Господи! Да что же это творится?! С ума мы оба, что ли, сошли? Пора кончать это безобразие.