Джо Р. Лансдейл. Повести и рассказы. - Джо Р. Лансдейл

Я думал, что игла, возможно, испортит пластинку, но, как только она коснулась ее, музыка зазвучала так же, как в магазине. Я сел на кровать и послушал ее три или четыре раза. Затем взял гитару и попытался сыграть то, что слышу. Я знал, что не смогу этого сделать, потому что хоть звук и не усиливали с помощью электроники, он звучал именно так. Но вот в чем дело — я смог ее сыграть. Я видел ноты, они заполонили всю мою голову. Я вышел, купил эти блокноты и записал туда все, чтобы моя голова не взорвалась, потому что каждый раз, когда я слушал пластинку и пытался сыграть эту песню, ноты, как сверчки, прыгали у меня в голове.

Все это время, что мы разговаривали, я следил за тем, чтобы музыка не замолкала.

— Я забыл о предстоящем концерте, — продолжал Тути. — Сидел здесь и играл до утра. К полудню следующего дня я смог добиться такого же звучания, как на пластинке. А поздно вечером мне стало нехорошо. Не знаю, как это объяснить, но мне стало казаться, что что-то хочет откуда-то высвободиться, и меня это очень напугало. От этого страха все мои внутренности будто связались узлом.

Не знаю, можно ли описать это лучше. Это было очень сильное ощущение. Потом, пока я играл, эта стена разделилась так же, как ты видел, и я увидел это существо. Только краем глаза. Но оно было там. В своем ужасном величии.

Я перестал играть, стена встала на место и закрылась. Я подумал: «Черт, мне нужно поесть или поспать». И я так и сделал. Потом снова вернулся к гитаре. Я мог играть, как сумасшедший, и я начал импровизировать, добавлять что-то новое. Хотя я не чувствовал, что делаю это сам. Будто кто-то помогал мне.

В конце концов, когда мои пальцы стало сводить судорогой, они стали болеть и кровоточить, а голос стал скрипучим от пения, я перестал играть. И все же мне хотелось слышать эту музыку, и я завел пластинку. Но музыка была уже другая. Это был Джонсон, но слова были странные. Это был не английский. Эта запись напоминала церковные псалмы. И тогда я понял, что на этой пластинке был Джонсон — так же несомненно, как и то, что я был в этом номере. И что это монотонное пение открывало проход для этой штуки в стене. Все было так, как и сказал тот парень. Оно напоминало крысу, сующую нос в красное горячее мясо. Но теперь у меня возникло ощущение, будто я и есть это мясо. В следующий раз, когда я слушал пластинку, там звучал голос не Джонсона. А мой голос.

С меня было достаточно. Поэтому я взял пластинку и понес ее обратно в магазин. Место было таким же, как в прошлый раз, и, как и тогда, я был единственным покупателем. Парень посмотрел на меня, подошел и сказал: «Ты уже хочешь отменить сделку. Я точно знаю. Все хотят. Но этого не будет».

Я посмотрел так, будто сейчас наскочу на него и надеру ему задницу, но он глянул на меня в ответ так, что я почувствовал себя слабым котенком.

Он улыбнулся, достал из коробки другую пластинку, забрал ту, что принес я, положил ее в коробку и сказал: «Ты заключил сделку. Но за капельку твоей души я отдам тебе эту пластинку. Ты открыл проход, теперь крыса должна есть мясо. Ей не нужно ничего, главное, чтобы или ты, или пластинка воспроизводили эту музыку. Теперь крыса должна есть, что бы ты ни делал».

Сказав это, он взял мою руку и посмотрел на изрезанные струнами пальцы. Он захохотал так громко, что все в магазине задрожало, а затем сжал мои пальцы, пока они не стали кровоточить.

«Капельку моей души?» — спросил я.

Он сунул пластинку мне в руку, и, чтоб я сдох, если вру, но он высунул язык — длинный, как старая крысиная змея, и черный, как нора в земле, — и облизал мою шею. Почувствовав вкус, он улыбнулся и задрожал, как будто только что выпил что-то холодное.

Тути остановился, чтобы расстегнуть ворот рубашки и немного его приспустить. На его шее было такое пятно, будто кто-то прошелся по нему наждачной бумагой.

«Капельку», говорит, а потом всовывает эту пластинку мне в руку, которая истекает кровью из-за того, что он сжал мои пальцы. А потом я смотрю на пластинку — она толстая. Я щупаю ее, и оказывается, что это две пластинки, лежащие вплотную друг к другу.

И он говорит: «Я даю тебе еще одну, потому что ты был очень приятен на вкус. Возможно, с ее помощью у тебя будет больше времени на отдых, если игла проигрывателя вдруг соскочит или ты уронишь свой проигрыватель. Можешь считать меня щедрым и добрым стариком».

Мне ничего не оставалось, кроме как взять эти пластинки и вернуться сюда. Я не собирался их включать. Я чуть их не выбросил. Но потом та штука в стене, что бы это ни было, начала рыть проход. И с каждым разом он становился все больше и больше, так что я смог лучше ее рассмотреть. На пол выпала эта красная тень. Я думал сбежать, но не хотел оставлять ее на свободе, и в глубине души я знал, что, куда бы я ни пошел, она пойдет за мной.

Для самозащиты я завел эту пластинку. Довольно скоро я стал играть ее уже на гитаре. Когда я был достаточно напуган и понял, что существо все еще пытается пролезть, я начал играть сильнее, и дыра в стене закрылась, а та штука вернулась туда, откуда пришла. На какое-то время.

Я решил, что мне нужно подстраховаться. Как видишь, я проиграл обе пластинки, на них было одно и то же, это был мой голос, хотя я не записывал эту песню и даже не слышал ее раньше. Но я знал, что за ноты я написал. Это были ноты песни, которую я играл в самом начале, но задом наперед.