Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эркин действительно чувствовал себя неловко из-за того, что поспорил с Женей. И главное – ведь на пустом. Не отвалились бы руки принести свой мешок сюда. Но Женя улыбнулась – значит, простила. И он радостно сгрёб всю охапку.
– Я мигом!
Женя и моргнуть не успела, как его уже не было в комнате.
Не замечая усиливающегося дождя, Эркин пробежал через двор к мужскому бараку, едва не столкнувшись в дверях с Фёдором. Оказывается, тот только что пришёл, узнал, что попал в списки, и не мог даже толком сообразить, куда бежать в первую очередь. Растерянно обругав Эркина, он побежал к камере хранения. Эркин, обратив на это столько же внимания, сколько на дождь, бросил свои вещи на кровать рядом с мешком, достал талон на ужин и побежал в столовую.
Столовая гудела, как никогда. Женя даже не следила за Алисой, снова и снова успокаивая Эркина, а заодно и себя, что всё будет хорошо, что кончилась наконец эта неопределённость, в Центральном будет легче… Эркин кивал и ел, не замечая вкуса. Не признаваясь самому себе, вернее, не осознавая этого, он боялся. Что в любой момент, в самую последнюю минуту, ему скажут:
– А ты куда лезешь? Знай своё место, ты…
И всё. И кончится этот сон. И не будет ни Жени, ни Алисы, ничего…
Эркин торопливо допил чай и встал, собирая посуду.
– Женя, ты завтра не ворочай тюки, я зайду за вами.
– Хорошо, – кивнула Женя.
Он, как всегда, как уже привык, проводил их до женского барака, попрощался пожеланием спокойной ночи, дождался, пока за ними закроется дверь, и уже тогда пошёл к себе.
Роман и Грег уже закончили сборы, Фёдор, непривычно серьёзный, перебирал свои разложенные на кровати и тумбочке пожитки, Ив, лёжа на кровати поверх одеяла, читал газету, а Алёшка уже совсем разделся и лёг, даже к стене отвернулся. Чтобы не видеть.
Эркин, как и остальные, вывалил всё из тумбочки на кровать и стал собирать мешок. Укладывал не спеша, так, и чтобы не помялось, и чтобы нести было удобно. Грег посмотрел на его работу и хмыкнул:
– Умеешь.
– Всё лето со стадом кочевал, – улыбнулся Эркин. – Привык.
– Привычка – великое дело, – кивнул Роман, засовывая свой мешок под кровать. – Ну, я на боковую.
– Да, завтра рано вставать, – Эркин ещё раз оглядел тумбочку, где уже ничего не было, кроме нескольких неиспользованных талонов – их надо завтра сдать, когда сухой паёк будут давать – затянул на мешке завязки и засунул его к ящику под кровать, взял полотенце и пошёл в уборную.
Сашка и Шурка, необычно серьёзные, стирали своё бельё под краном и даже не брызгались, но большинство ограничивалось умыванием, не желая рисковать: а ну как не высохнет? В мокром, что ли, ехать? Застудиться легко, а на хрен ты больным кому нужен? Это уж точно.
Эркин быстро умылся, но обтираться не стал, уступил раковину и вернулся в комнату.
Все уже лежали, только Фёдор заканчивал сборы, да Ив ещё читал. Эркин повесил полотенце и стал раздеваться. Когда он лёг, Фёдор положил свой мешок на тумбочку и вышел.
– Гаси свет, Ваня, – сказал по-русски Роман и по-английски: – Завтра дочитаешь.
– Ага, – совсем по-русски отозвался Ив, отложил газету и встал, щёлкнул выключателем и лёг. И по-русски почти без запинки: – Спокойной ночи всем.
– Спокойной ночи, – ответил, не открывая глаз, Эркин.
– Спокойной ночи, – в один голос сказали Роман и Алёшка.
– Всем того же, – Грег повернулся набок, звякнув пружинами.
Вернулся Фёдор, уверенно прошёл к своей кровати, быстро разделся и лёг. Наступила ночная, но не сонная тишина. Вздохнул и резко крутанулся на своей кровати Алёшка.
– Чудно! – сказал вдруг по-русски Роман и продолжил, перемешивая английские и русские слова. – Ждал вот, надеялся, а пришло – и страшно чего-то. Смешно даже.
– Я понимаю, – медленно сказал Эркин. – И… и будто жалко чего-то.
– Чего жалко? Прошлой жизни? – негромко спросил Грег. – Хотя… привыкли уже, конечно, и… и ведь жили. Хорошо ли, плохо ли, но жили.
– А мне одного жалко, – подал голос Фёдор. – Поздно я про отъезд узнал. Ну, вещи у меня там кой-какие остались, одежда там, ещё… Ну, долги так и не собрал. Хотя… ясно было уже, что замотает. Обидно, но… ладно. Будем живы, наживём. А вот знал бы, что на последний кон игра пошла, я бы их, гадов, раздел тогда… классически. Без оглядки бы работал, не держал себя. А так…
– А язык подвязать не хочешь? – перебил его Роман. – Без оглядки жить ему захотелось…
– По сторонам всегда смотреть надо, – негромко засмеялся Грег. – И назад, и вперёд.
– Это в бою, да? – спросил Ив, благо, разговор уже шёл только по-английски.
– В жизни, – ответил ему Грег. – Чтоб назад не оглядываться, сзади удара не ждать, тыл надо иметь, семью. Справа и слева по флангам друзья прикроют, а впереди… ну, тут уже сам смотри.
– Прикрой тылы, следи за флангами и на прорыв! – засмеялся Ив.
– Всё так, но, – по тону Романа чувствовалось, что он улыбается, – но война уже кончилась, Гриша.
– Что? – переспросил Грег. – Как ты меня назвал?
– Гришей, а что?
– Верно, – сразу сказал Фёдор. – Грег – это же Григорий, значит, Гриша.
– Спасибо, – сказал по-русски Грег и опять перешёл на английский. – Кончилась чужая война, Роман, а наша война ещё идёт.
– Чужая, да не совсем, – голос Фёдора необычно серьёзен. – Но ведь выжили. А значит, и проживём. Как думаешь, Мороз?
– Хуже, чем было, уже не будет, – задумчиво ответил Эркин. – Всё так, но… Нет, страшно, конечно, но обратного хода нет. Обратно только в Овраг, больше мне некуда.
– Не тебе одному, – с непривычной резкостью сказал Ив.
– И это верно, – хмыкнул Фёдор и по-русски: – Ладно, мужики, спим?
– Спим-спим, – Роман шумно вздохнул и повернулся, звякнув пружинами.
– Спим, – согласился Эркин.
Он лежал на спине, закинув руки за голову. Как всегда. Как привык. Как приучили в детстве. И слушал, как сопят, храпят и вздыхают во сне его… кто они ему? Друзья? Да, получается так. Но завтра они уедут в Центральный лагерь, а там… там они могут и не попасть в одну комнату. И из Центрального в Россию они же тоже не вместе поедут. Все говорят, что их будут по всей России распихивать, чтобы не скапливались в одном месте. И что же получается? Получается, что опять: только подружились и разлучили. А Ив? Ив остаётся. И ведь тоже… хороший парень, а больше не
