Лабиринт - Яэко Ногами

благодарность, ты бы, вернувшись, готов был работать за двоих, за троих. А ты вместо этого что? Строишь такую рожу, будто с пикника вернулся!

— Виноват!

— Ну и нахал же ты, ну и скотина!

И он ударил Сёдзо по левой щеке.

— Ты свои привычки брось! Перемени характер!

— Слушаюсь!

— Пшёл!

— Слушаюсь!

Работы по укреплению рва в его юго-восточной части больше чем наполовину были закончены. Остальную половину было решено укрепить более тщательно. На северной стороне, где отлогие холмы переходили в высокие горы, местами проступала даже грунтовая вода. Даже в такое время года, когда почва везде пересыхала настолько, что превращалась в пыль, столбами поднимавшуюся к небу, здесь она оставалась влажной; край рва непрерывно осыпался и в любую минуту мог обвалиться. Солдаты должны были прежде всего поднять здесь насыпь и укрепить ее.

До сих пор они не так уж надрывались на этой работе, чтобы позволительно было ворчать. По другую сторону моста, вдали от казармы-" и сторожевой башни, солдаты чувствовали себя свободнее, а ежедневная работа под ласковым осенним солнцем для молодых, здоровых парней была, пожалуй, даже более приятной, чем игра в карты, маджан, шашки или шахматы. Но сейчас все, начиная от переноски земли и кончая заготовкой свай, было возложено на солдат. Людей проверяли все строже, и рабочих из деревни О. становилось все меньше. Из предосторожности местные жители и близко ко рву не подпускались. И в то же время начальство очень торопилось закончить ремонтно-строительные работы. Старший ефрейтор Хама затем и ездил в К., чтобы выпросить солдат в помощь отряду. Он вернулся на день позже Сёдзо и привез с собой около десятка солдат. Однако почему надо было так торопиться с завершением работ — никто из рядовых не знал. Только командованию и двум связистам было известно, что один из отдельно действующих отрядов, находившийся в таком же укрепленном пункте в 350 километрах к северу, недавно был окружен примерно двумя тысячами партизан и весь уничтожен. Партизаны прорыли со дна внешнего рва туннель и подвели мину.

Андзай и Мори по-прежнему держались особняком от перепачканных в земле солдат; они дежурили возле своей рации в башне. Что же касается строгого соблюдения тайны, то они вели себя по-разному. Андзай держал язык за зубами, а Мори любил похвастать своей осведомленностью и часто выбалтывал разного рода новости. Но теперь и он держал язык за зубами. То, что произошло с тем отрядом, неровен час, могло случиться и с ними. Мысль, что такая история может произойти, страшила этого сына угольщика, который до сих пор одинаково спокойно слушал и сообщения о высадке англо-американских войск в Нормандии, и сообщения, что немецкие войска оставили Париж, и джаз из Гонконга. Страхом отчасти объяснялось и то, что о взрыве в соседнем укрепленном районе здесь еще не знали, хотя обычно любая, даже самая неприятная новость, как бы ее ни скрывали, через некоторое время все равно становилась известной.

Сёдзо был назначен в команду по рубке леса. Роща, что виднелась на холме, хоть немного уже и поредела, потесненная казармами и огородом, но все еще была достаточно густа. Здесь было не то, что в Северном Китае, где близ деревень или на кладбищах встречаются лишь небольшие рощицы, но такой сплошь поросший лесом холм был редкостью даже для этих мест—к югу от реки Янцзы. Другие отдельно действующие отряды почти везде испытывав ли затруднения с водой — явление здесь обычное. В некоторых местах питьевую воду для отрядов носили кули, а тут колодец был сразу же за кухней и обеспечивал отряд чистой и вкусной водой. Этим они тоже были обязаны роще и поэтому очень берегли ее. Но теперь приходилось какую-то часть ее вырубить.

Почти все деревья в роще были лиственные; листья хоть и начали желтеть, но еще не опадали. Сырые стволы стояли тесной толпой и, казалось, поддерживали друг друга бесчисленными руками. Кроны настолько сплелись, что спиленное дерево не сразу падало. Солдатам приходилось влезать на соседнее дерево и оттуда обрубать перепутавшиеся верхушки и ветки. Правда, очищенные от сучьев стволы было легче и удобнее переносить. На сваи шли небольшие деревья, но если не обрубить сучья и ветви, то даже двое-трое солдат с трудом могли поднять ствол на плечи. Выросший в городе Сёдзо и не подозревал, что они такие тяжелые.

Срубленные ветви каштанов солдаты подбирали все до единой и относили на большую лужайку, превращенную в рабочую площадку. Еще не созревшие орехи они раскалывали топориком или молотком и жевали их жесткую мякоть. Когда попадались скороспелые крупные каштаны, их пекли в горячей золе. Конечно, делалось это украдкой от фельдфебеля и только в те дни, когда его не бывало в роще. Теперь он значительно чаще ездил в С.— надо было выпросить в полевых войсках кое-какое оружие, чтобы усилить огневую мощь отряда. Солдаты ничего не знали о том, что в трехстах километрах от них был полностью истреблен один японский отряд, и они старались получше провести каждый погожий денек. С перепачканными золой от печеных каштанов руками они, покуривая сигареты, сидели вокруг костра, словно это был их домашний очаг. А некоторые из них, проиграв всю ночь в карты или маджан, восстанавливали свои силы послеобеденным сном.

Сегодня фельдфебеля тоже не было. За работами по укреплению крепостного рва надзирал старший ефрейтор Хама. За рубкой же леса присматривал ефрейтор Хата. Этот здоровенный малый,- бывший борец из Экоина 205, ни умом, ни энергией не отличался, и солдаты его нисколько не боялись. Он немного напоминал Хаму. Только Хама любил выпить, а этот был отчаянным картежником. Почти всю эту ночь он провел за игрой, о чем свидетельствовали его помутневшие красные глаза. Как только наступил обеденный перерыв, он растянулся у костра, раскинув свои необычайно длинные руки и ноги, и, надвинув фуражку на лицо,громко захрапел.

Сёдзо и еще несколько солдат устроились под дубками, на краю лужайки. Если бы он мог спать, он бы тоже крепко заснул. По возвращении из К. он все время был необычайно возбужден — примерно такое состояние у него было в студенческие годы, когда он ночами готовился к экзаменам. Не будь он так взбудоражен, ему, несомненно, даже жаль было бы тратить время на сон и лишать себя удовольствия привольно поваляться в полдень под этими чудесными деревьями. Жесткие каштаны заставили его вспомнить и жареные каштаны с Кудзю, и старшего приказчика Якити с крупной, как у Будды, лысой головой, и