Том 7. Последние дни. Пьесы, киносценарии, либретто. «Мастер и Маргарита», главы романа, написанные и переписанные в 1934–1936 гг. - Михаил Афанасьевич Булгаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чичиков внимательно посмотрел на него и, что-то обдумав, улыбнувшись, сказал:
— Ну изволь, в шашки я сыграю...
— Душа моя! — радостно вскрикнул Ноздрев и, поцеловав Чичикова, бросился в гостиную и через мгновенье возвратился с шашечным столиком и трубкой.
— Души идут в ста рублях, — усаживаясь за столик, заявил он.
— Довольно, если пойдут в пятьдесят... — сухо ответил Чичиков, вынимая бумажник.
— Ну что за куш пятьдесят... — презрительно сказал Ноздрев, — лучше я тебе в эту сумму включу щенка... — нагнувшись, он схватил с полу щенка и посадил его рядом с шашечной доской.
— Ну изволь, — согласился Чичиков.
— А сколько ты мне дашь вперед? — спросил Ноздрев, закуривая трубку.
— Это с какой же стати?
— Ну, пусть будут мои два хода вначале.
— Не хочу, я сам плохо играю.
— Знаем мы вас, как вы плохо играете, — сказал Ноздрев, делая первый ход.
— Давненько я не брал в руки шашек... — произнес Чичиков, двигая шашку.
— Знаем мы вас, как вы плохо играете... — говорит Ноздрев, двигая снова.
— Давненько я не брал... — отвечает Чичиков, делая ход.
— Знаем мы вас... — говорит Ноздрев и, набрав из трубки в рот дыму, пускает его Чичикову в лицо. Чичиков кашляет, на мгновенье отворачивается, а Ноздрев быстро продвигает вперед сразу две шашки.
— Давненько я не брал, — откашлявшись, продолжает Чичиков. — Э-э! Это, брат, что? — удивленно показал он на шашки. — А ну-ка, осади ее назад!
— Кого?
— Да шашку-то.
— Какую? — непонимающе спросил Ноздрев.
— Нет, брат, с тобой нет никакой возможности играть, — сердито сказал Чичиков и, встав, подошел к вешалке и начал надевать шинель.
— Ты не имеешь права отказываться, — сурово произнес Ноздрев. — Игра начата!
— Ты не так играешь, как подобает приличному человеку, — сказал Чичиков и, подойдя к окну, громко крикнул: — Селифан! Подавай!
— Нет, ты должен закончить партию... — медленно поднимаясь, говорит Ноздрев.
— Этого ты меня не заставишь делать, — хладнокровно сказал Чичиков и двинулся к дверям.
— Значит, не хочешь играть? — преграждая ему путь, с угрозой спросил Ноздрев.
— Не хочу.
— Подлец! — крикнул Ноздрев, размахнувшись рукой... и очень могло бы статься, что одна из полных щек нашего героя покрылась бы бесчестием... Но Чичиков схватил Ноздрева за обе задорные руки и задержал их.
— Порфирий! Павлушка! — в бешенстве заорал Ноздрев, с силой вырывая руки.
В дверях появляются два здоровенных мужика.
— Бейте его! — указывая на Чичикова, приказал им Ноздрев.
Порфирий и Павлушка, нехотя засучивая рукава, двинулись на Чичикова. Чичиков, отступая, схватил для защиты стул.
— Бейте его! — исступленно закричал Ноздрев.
Порфирий, шагнув, рванул из рук Чичикова стул.
Стул рассыпался. Павлушка было замахнулся для удара... Но Чичиков, ловко нырнув, увернулся и, пролетев мимо Ноздрева, скрылся в гостиной... — Вперед, ребята! — завопил Ноздрев.
Павлушка и Порфирий рванулись за Чичиковым. А Ноздрев, схватив со стены охотничий рог, трубит в него... В столовую врываются три борзых...
— Вперед! Ату? Пиль! — кричит им Ноздрев и вместе с ними бросается в гостиную...
Какой-то момент в столовой пусто... А где-то по комнатам, то приближаясь, то удаляясь, идет погоня... слышатся крики, лай собак, звук рога... полное впечатление псовой охоты... Наконец, в столовую врывается истерзанный, затравленный Чичиков, следом за ним борзые; спасаясь от них, Чичиков с ходу взлетает на стол, со стола на шкаф и на козлы...
С криком «ура!» влетают в столовую во главе с Ноздревым Порфирий и Павлушка.
— Ребята, на приступ! — орет им Ноздрев, размахивая рогом, как саблей, и лезет на козлы, «ребята» за ним.
Чичиков, отражая «приступ», тычет Ноздрева в морду малярной кистью... и прямо с козел бросается в окно...
Эп. 28.
— Гони! — прыгая в бричку, кричит он Селифану. Селифан стегнул, лошади рванули...
— Держи! Держи! — орет Ноздрев, выбегая с борзыми и «ребятами» на крыльцо, но тройка проносится мимо и мгновенно исчезает за воротами усадьбы...
Эп. 29.
Было уже темно, когда чичиковская бричка въехала в ворота гостиницы и остановилась во дворе, у самого крыльца. Чичиков был встречен Петрушкой, который в одной руке держал фонарь, а другой помогал барину вылезать из брички...
Эп. 30.
Войдя в номер и скинув изорванную шинель, Чичиков недовольно покрутил носом:
— Опять воняет... Ты бы хоть окна отпирал, олух! — строго заметил он Петрушке.
— Да я отпирал... а они... — зевая, пробормотал заспанный Петрушка.
— Врешь!.. — прикрикнул на него Чичиков. — Открой немедля, да тащи горячей воды и таз!
Открыв одно из окон и подхватив изорванную шинель, Петрушка вышел, а Чичиков, продолжая раздеваться, сердито ворчал, вспоминая Ноздрева:
— Экую баню задал!.. Смотри какой!.. Вот попадись к такому и пропадешь, как волдырь на воде...
Эп. 31.
Вымывшись и поужинав, Чичиков успокоился и даже пришел в приятное расположение духа. Накинув поверх ночной шотландской рубашки халат, он сидел на постели, освещенный свечами. Перед ним на столике стояла заветная шкатулка...
— Четыреста душ... Четыреста душ... — просматривая записи купленных крестьян, взволнованно бормотал Чичиков.
— Батюшки мои, сколько вас здесь напичкано! — воскликнул он, пробегая глазами имена и фамилии. — И что вы, сердечные, проделывали на своем веку? Как жили? Как перебивались? Вот ты, длинный, во всю строчку: Петр Савельевич Неуважай-Корыто? Мастер ли ты был, или просто мужик? И какою смертью тебя прибрало?..
Пробка Степан, плотник, трезвости примерной, — продолжал рассуждать Чичиков. — Чай, все губернии исходил ты с топором за поясом, а съедал за день на грош хлеба да на два сушеной рыбы... Где и как тебя господь прибрал?
Максим Телятников — сапожник. Хо-хо, сапожник, — тихонько рассмеялся Чичиков, — пьян, как сапожник, говорит пословица... Знаю, знаю тебя, голубчик... А вот как ты окончил дни свои, не знаю... Это что за мужик? Елизавета Воробей, — удивленно прочел Чичиков. — Фу ты, пропасть, баба! Она-то как сюда затесалась? Подлец Собакевич надул! — огорченно сказал Чичиков и вычеркнул бабу из списка...
Григорий Доезжай-Недоедешь, — прочел он дальше. — А ты, Григорий, что был за человек? Извозом ли промышлял? Иль, заведши тройку и рогожную кибитку, навеки отрекся от дома