Расскажи, как живешь - Агата Кристи

Ходят слухи, что он уже спустил не только все полученные от нас деньги, но и хабар от рабочих из его деревни.

— Знаете, во времена эль-Барона… — мечтательно начинает шейх.

Но Макс ловко уводит разговор от мешков с золотом, спросив у шейха, где расписка о получении им от нас шестидесяти сирийских фунтов.

— Правительство потребует эту бумагу, — уверяет он.

Тут и шейх в свою очередь быстренько уходит от неприятной темы и говорит, что он привел с собой родича, у которого что-то стряслось с глазом. Тот ждет во дворе. Не могли бы мы осмотреть его и что-то посоветовать? Мы выходим наружу — там кромешная тьма.., рассматриваем глаз с помощью фонарика. Картина просто страшная — сплошное кровавое месиво. Мы говорим, что нужно немедленно обратиться к врачу. Шейх кивает. Его родственник собирается ехать в Алеппо. Не можем ли мы дать ему письмо к доктору Алтуняну? Макс усаживается писать письмо и, подняв голову, спрашивает:

— Так вы говорите, он ваш родственник?

— Да.

— Его имя?

— Имя? — Шейх в полном недоумении. — Как же его имя… Пойду спрошу.

Шейх снова выходит в темноту. Выясняется» что его родственника зовут Махмуд Хассан.

— Махмуд Хассан, — повторяет Макс, записывая.

— А может быть, — вдруг спрашивает шейх, — вам нужно его имя по паспорту? Тогда Дауд Сулиман.

Макс в некотором недоумении спрашивает, как же больного зовут на самом деле.

— Да как хотите, так и зовите, хваджа, — милостиво разрешает шейх Наконец письмо составлено, шейх забирает свою винтовку, благодарит нас, благословляет и скрывается вместе со своим странным спутником во мраке ночи.

Полковник и Кочка затевают спор по поводу романа Эдуарда Восьмого с миссис Симпсон[65], потом переходят к обсуждению брака как такового, после чего каким-то непостижимым образом выруливают к проблеме самоубийства!

Тут я не выдерживаю и ухожу спать.

Сегодня сильный ветер. К полудню он усиливается еще больше. Это уже настоящая пыльная буря. Наш архитектор, пришедший на курган в тропическом шлеме, из-за него чуть было не погиб. От резкого порыва ветра шлем съехал на затылок, так что ремешок сам собой затянулся у бедняги на шее. Мишель, как всегда, спешит на выручку.

— Forca! — кричит он и тянет что есть силы.

Бедняга Кочка багровеет и начинает задыхаться.

— Beaucoup forca[66], — ободряет Мишель Кочка чернеет. Его едва успевают спасти.

В конце рабочего дня вспыхивает яростная ссора между воинственным Алави и Серкисом, нашим плотником. Как водится, из-за какой-то ерунды, но, того и гляди, это кончится бедой… Макс вынужден вмешаться и провести воспитательную работу. С каждым днем, уверяет Макс, он все больше вживается в роль директора школы, — так что нравоучительные нотации получаются у него уже сами собой. Он уже мастерски овладел искусством демагогии.

— Неужели вы думаете, — вопрошает Макс, — что я и хваджа полковник, и хваджа архитектор всегда думаем одинаково, что у нас у всех одни и те же мысли? Неужели вы думаете, что нам не хочется поспорить? Но разве мы кричим друг на друга или размахиваем ножами? Нет! Все это мы откладываем до лучших времен, когда вернемся в Лондон! Здесь у нас на первом месте работа! Работа, и только работа! Мы должны держать себя в руках!

Алави и Серкис потрясены до глубины души, ссора потушена, теперь их взаимная вежливость просто умиляет, — когда, к примеру, они церемонно пропускают друг друга в дверях!

Мы купили велосипед — поразительно дешевый японский велосипед. Он поступает в полное распоряжение нашего Али, и тот страшно горд тем, что ему поручили дважды в неделю ездить в Камышлы за почтой. Он выезжает на рассвете — очень счастливый и очень важный, чтобы успеть возвратиться к чаю. Я с сомнением качаю головой и говорю Максу, что путь до Камышлы неблизкий — сорок километров. Пересчитываю на мили: двадцать пять миль туда, столько же обратно. Мальчишке это не под силу.

— Отчего же, — возражает Макс, проявляя, на мой взгляд, редкую душевную черствость.

Ближе к чаю ухожу искать Али.

— Бедный мальчик, должно быть, совсем выбился из сил.

Но его нигде нет. Димитрий наконец понимает, кого я ищу.

— Али? Так он вернулся полчаса назад из Камышлы и поехал в деревню Гермаир, в восьми километрах отсюда, там у него приятель.

Вот оно что! Я окончательно успокаиваюсь, увидев, как ловко Али прислуживает за столом. Он весь сияет и выглядит очень посвежевшим, никакой усталости! Макс ухмыляется и таинственным шепотом произносит:

— Помнишь Свисс Мисс?

Ну как же можно ее забыть? Свисс Мисс была одной из пяти щенят-дворняжек на первых наших раскопках в Арпачиа, близ Мосула. Мы дали всем пятерым клички: Клубок, Буджи, Белый Клык, Озорница и Свисс Мисс. Буджи умер юным от обжорства. Однажды кто-то из бригадиров принес нам так называемый «кулич» — что-то вроде кекса, их едят на Пасху в некоторых христианских сектах. Это угощение оказалось слишком тяжелым для желудка. По крайней мере всем нам от него стало нехорошо, и, опасаясь за желудок нашей маленькой гостьи, которая за чаем принялась уписывать кулич за обе щечки, мы поспешили отдать остатки щенку. Буиджи с жадностью набросился на щедрый дар — и тут же умер.

То была блаженная кончина — завидная участь! Среди остальных четырех Свисс Мисс — была признанной фавориткой Хозяина. Она являлась к Максу на закате, когда заканчивалась работа, а он, в благодарность за преданность, ласково чесал ей шею. После чего все собаки выстраивались возле кухни в шеренгу под предводительством Свисс Мисс. Макс выкликал каждую по имени, и они получали свой обед.

Однажды Свисс Мисс в какой-то переделке сломала ногу и чуть живая приковыляла домой. Однако выжила. Когда пришло время отъезда, я просто не знала, как быть. Хромая, она погибнет без нас! «Единственный выход, — настаивала я, — пристрелить — нельзя же обрекать ее на голодную смерть». Макс не желал об этом слышать. Он уверял меня, что Свисс Мисс не пропадет. Я возражала: здоровые-то собаки, возможно, не пропадут, но она — калека, как она сможет добывать себе пропитание? Мы тогда крепко поспорили с Максом. В конце концов он меня убедил, и мы уехали, сунув старику садовнику некоторую сумму и умоляя его позаботиться о собаках, «особенно о Свисс Мисс».

Особой надежды на то, что он выполнит нашу просьбу, у меня не было. Целых два года потом меня преследовали мысли о несчастной псине, и я корила себя — надо было проявить твердость. И вот проезжая в следующий раз через Мосул, мы заглянули в дом, где жили два года назад. Дом казался вымершим. Я тихо сказала:

— Где-то теперь наша Свисс Мисс?