Вариант единорога - Роджер Желязны

Калифрики поднял руку. Нить с запястья, коснувшись нефрита, казалось, прошла сквозь него. Камень слегка качнулся. Спираль теперь закрутилась в противоположном направлении.

Глаза Разы округлились.

– Я совсем забыл, – тихо сказал он, – что вы волшебник и убили тигра-призрака.

– На самом деле я не убивал его, – сказал Калифрики. – Он все еще бродит поблизости. Я просто договорился с ним. Рассказчикам известно далеко не все.

Раза вздохнул и дотронулся до живота.

– Эта работа так трудна, – сказал он, – что иногда вызывает у меня боли в животе. Прошу меня извинить.

Он извлек маленький флакон из мешочка, висевшего на поясе, и Калифрики вновь поднял руку. Когда камергер, откупорив сосуд, поднес его к губам, Калифрики сказал:

– Подождите.

Раза опустил флакон.

– Да? – спросил он.

– Если я излечу вашу язву, – сказал Калифрики, – вы легко можете вызвать ее к жизни излишними волнениями и растравить ее избытком специй. Вы понимаете меня?

– Излечите ее, – сказал Раза. – Трудно выработать философское отношение к жизни перед лицом жестокой необходимости, а я и в самом деле люблю ароматную пищу. Но я попробую.

Калифрики вновь пошевелил запястьем, и Раза улыбнулся. Закупорив флакон, он убрал его в мешочек.

– Хорошо, волшебник, – сказал он. – Оставь золото. Возьми камень. И если увидишь белого тигра вновь, дай ему знать, что оказался здесь случайно и что сделка остается в силе.

Позже в саду, когда спустились сумерки, Алиса спросила его:

– Как вам удалось изменить камень?

– Окружность сечения нити составляет меньше трехсот шестидесяти градусов, – ответил Калифрики. – Отрицательное давление антигравитации воздействует на геометрию окружающего пространства. Этот отсутствующий угол является моим ключом в другие пространства. Я просто пропустил камень через высшее пространство.

Она кивнула.

– Кажется, я припоминаю, что меня учили чему-то подобному, – сказала она. – Но как вы исцелили язву?

– Я ускорил течение времени в окружающих тканях, позволив естественным процессам тела исцелить ее. Надеюсь, что он примет мой совет и научится защищаться как от работы, так и от искушения пряной пищей.

Они свернули в часть сада, которой еще не видели. Низкорослые цветы покрывали ровную почву вдоль извивающейся дорожки, по которой они шли. Внезапно все исчезло, осталась только тьма южной ночи с мириадами сверкающих звезд, которые наблюдали, как они входят в маленький дворик константинопольской виллы Калифрики.

– От вас все еще пахнет розами, – сказала она.

– От вас тоже, – ответил он, – спокойной ночи.

…Войдя в мой лес, монах со странным архаическим оружием за спиной ни на шаг не отстает от Алисы, положив руку ей на плечо. Она же, как я заметил, напугана. Моя последняя Алиса. Конечно, ей удалось сбежать. И где-то пропадать все это время. Она, безусловно, строила планы. Что она задумала для своего последнего набега, последнего вздоха октады? Ее целью было, конечно, освободить Нельсора. Нельсор… Даже сейчас я чувствую, как она тянется к нему. Это беспокоит. Она сильнее всех. Но с минуты на минуту она отвлечется. Они приближаются к моему любимому дереву. Уже скоро… Оно вращается на своих корнях, каждая ветвь – это стеклянная сабля. Но она падает на землю в точно рассчитанный момент, а монах мгновенно повторяет ее движение. Они ползут вперед, и дерево размахивает ветвями, никому не причиняя вреда, словно холодное пламя над их головами. Но дальше их поджидает Выстрел в Конце Дороги, где я добыл мою вторую Алису, да и Лунная Дорожка может оказаться для них роковой, даже несмотря на то, что они знают об опасности. И вновь она зовет – Нельсора?..

Весь следующий день Калифрики медитировал, положив перед собой на землю свой лук. Закончив, он пошел на берег моря и долго смотрел на волны.

Алиса встретила его по возвращении, и они устроили поздний ужин.

– Когда вы планируете отправиться в Убер? – спросила она после долгого молчания.

– Скоро, – сказал он, – если все пойдет, как задумано.

– Утром мы навестим мой корабль?

– Да.

– А потом?

– Это частично зависит от того, сколько времени займет работа на корабле.

– «Частично»?

– Думаю, потом мне захочется еще некоторое время помедитировать. Не знаю, сколько времени уйдет на это.

– Сколько бы ни ушло… – отозвалась она.

– Я знаю, что вы горите нетерпением, – сказал он, помолчав. – Но этим нельзя пренебрегать.

– Я понимаю.

Позже они вместе отправились в город, проходя мимо освещенных домов, магазинов, правительственных зданий. Многие звуки города затихли с воцарением темноты, но из некоторых заведений доносились крики, смех, музыка; скрипели проезжавшие мимо повозки, лошади цокали копытами; одни кварталы источали запахи специй, другие – духов, возле церкви пахло ладаном.

– Что вы делали, – спросил он ее, когда они сидели за столом, попивая терпкое желтое вино, – эти пять лет между бегством от Айдона и визитом ко мне?

– Путешествовала, – ответила она, – искала вас – или кого-то вроде вас, – пыталась определить поверхностное нахождение Нити. Выходило, что она привязана к этому миру, словно ее каким-то образом использовали. Я предположила, что тот, кому удалось приручить ее, и окажется тем, кто мне нужен. Я путешествовала вместе со слугами, несколькими крупными мужчинами, которые были всегда начеку – словно я была частью свиты знатного мужчины, а не хозяйкой собственной судьбы. В этом мире трудно быть женщиной. Я посетила Египет, Афины, Рим, много других мест. Наконец я услышала рассказы о человеке по имени Калифрики, которого нанимали папы, императоры, султаны. Я проанализировала рассказы. Это заняло много времени, но я могла позволить себе щедро расплачиваться за каждую крупинку информации. Следы привели меня сюда.

– Кто поведал вам эти истории?

– Поэт. Он называет себя Омаром, изготовителем шатров.

– Ах да. Хороший человек. Пил, правда, много, – сказал Калифрики, потягивая вино. – А здесь, в Константинополе?

– Священник по имени Базилеос.

– Да. Один из моих агентов. Удивляюсь, почему он не предупредил меня.

– Я пришла сразу же. Я спешила. У него не было возможности опередить меня посланием. Он велел мне спросить Стассинопулоса, но, придя к вам, я решила спросить вас по имени. К тому времени я уже подозревала, что у вас есть вторая личина, и была уверена, что такой человек, как вы, не захочет дать мне аудиенцию, если я назову его не тем именем. Я спешила. В течение пяти лет слышать их плач – это слишком долго.

– Вы слышите их сейчас?