Корни дуба. Впечатления и размышления об Англии и англичанах. (c иллюстрациями) - Всеволод Овчинников

На берегах Темзы любят подчеркивать, что так называемая социальная мобильность, то есть перемещение людей из одного класса в другой, происходит в Британии главным образом через систему образования. Правящая элита готова пополнять свои ряды теми талантливыми выходцами из других классов, кто сумел преобразить себя по ее облику и подобию, пройдя перековку на «фабриках джентльменов».

Но говорить, что английская система образования служит каналом для социальной мобильности, значит признавать, что она в гораздо большей степени остается каналом классовой сегрегации, воспроизводя и увековечивая сословную разобщенность.

Как почти все реформы 40-х годов, закон о народном образовании 1944 года был кульминационной точкой исследований, начатых в военные годы, и должен был послужить толчком к полной революции… на бумаге.

Теоретически все английские дети получают сейчас в той или иной форме среднее образование. В соответствии со своими способностями и склонностями они ходят либо в классические, либо в современные, либо в технические школы, и ничто не препятствует выпускникам любой из этих школ выдвинуться на высшие посты в государственном аппарате или в частном секторе, в политике или науке. Но практически просто никогда не случается, чтобы маршал авиации был выпускником технического училища: или чтобы управляющий Английским банком кончал современную среднюю школу; или чтобы торговец обувью имел классическое образование.

Современная средняя школа получает наименее одаренных детей, которые просто остаются там до шестнадцатилетнего возраста, после чего идут на производство. Технические школы явно выпускают больше квалифицированных механиков, чем оксфордских профессоров. Что же касается классического образования, то публичные школы и грамматические школы делят между собой лучших учеников, лучших преподавателей и выращивают рассаду для высших постов в стране.

Именно так увековечиваются два вида сегрегации, происходящей параллельно: одна по качеству, другая по социальному происхождению. Они идут рука об руку, ибо самое лучшее образование является в Британии одновременно наиболее дорогим, что порождает два четко разграниченных класса.

Таким образом, закон 1944 года не мог решить два типа проблем: во-первых, сделать образование достоянием масс; и, во-вторых, покончить с глубокой и изощренной сегрегацией, которая раскалывает страну надвое.

Глава 13

ДВЕ НАЦИИ

В наш век никого не удивишь автомобильными пробками. Но эта многомильная очередь старомодно-тяжеловесных машин запомнится на всю жизнь. Огибая с юга Виндзорский парк, к Эскоту медленно двигалась бесконечная вереница «роллс-ройсов» с пассажирами в чрезвычайно консервативных серых цилиндрах и чрезвычайно эксцентричных дамских шляпах.

Почему-то вспомнились полчища глубоководных черепах, которые, повинуясь неведомому инстинкту, в определенный день выползают не один из тихоокеанских пляжей откладывать яйца в приморском песке. Неужели в одном месте их может быть так много сразу? И какая загадочная сила отцедила эти сливки лондонского автомобильного потока, где «роллс-ройс» порой мелькает лишь как редкий образец обреченной на вымирание породы?

Неделя королевских скачек в Эскоте знаменует начало летнего светского сезона еще с тех пор, как королева Анна в 1711 году повелела соорудить ипподром близ Виндзорского замка.

Вообще-то в «высоком лондонском кругу» не принято выставлять напоказ ни свою знатность, ни свое богатство. Так что королевские скачки – это как бы повод разговеться от поста приличий, появиться на ярмарке тщеславия, что называется, при полном параде, чтобы продемонстрировать, а также ощутить собственную причастность к сливкам общества. (Не потому ли заветный жетон, дающий право входа в «королевскую ограду», имеет светло-кремовый цвет?)

Чтобы попасть на ипподром в дни королевских скачек, нужно иметь деньги. Но чтобы получить билет на привилегированную часть трибун – в «королевскую ограду» (внутри которой, в свою очередь, расположена королевская ложа), этого мало. Нужно заранее подать во дворец письменную просьбу о персональном приглашении. И уже дождавшись такового, на свой выбор покупать либо места в общем ряду, либо отдельную ложу. Стоит она до тысячи фунтов за сезон, но цена эта, утверждают знатоки, не столь уж велика, если сопоставить ее с расходами на туалеты, которые даме волей-неволей приходится изо дня в день менять всю неделю.

Но что значат подобные заботы и расходы в сравнении с пьянительной атмосферой причастности к избранному кругу? Серые цилиндры, экзотические шляпы и, конечно же, клубника со сливками, без которой, как и без шампанского, нельзя представить себе королевских скачек в Эскоте.

Пахнет конским потом, духами, сигарами. И еще, пожалуй, пахнет большими деньгами – как в вестибюле Английского банка, где служители почему-то носят такие же цилиндры и визитки, только не серого, а розоватого (как клубника со сливками) цвета.

Изящно изданная программа заездов позволяет судить о родословной каждой лошади, о ее цене. Что же касается родословной и состоятельности владельца, чье имя проставлено рядом, то это кому надо известно и без программы. Сливки Эскота – наиболее наглядная иллюстрация к докладу «Неравенство в современной Британии». Один процент жителей держит в своих руках четверть личной собственности в стране, 5 процентов владеют половиной ее. А 80 процентов населения, составляющие подножье социальной пирамиды, делят между собой меньшую долю, чем имеет один процент на ее вершине.

В «королевской ограде» Эскота принято, разумеется, говорить не о подобных статистических выкладках, а о породах лошадей. Однако остается вопросом, в чем больше преуспел Эскот за два с лишним века своего существования: то ли в выведении чистокровных скакунов, то ли в воспитании стопроцентных снобов? Ни один профессиональный режиссер не сумел бы придать идее классовых барьеров, идее социальной разобщенности, большую наглядность, чем это воплощено на ипподроме в Эскоте.

В годы лондонской эмиграции Ленину часто вспоминались слова Дизраэли о том, что в Англии существуют две нации, которые «управляются различными законами, следуют различным нормам поведения, не имеют общих взглядов и симпатий и не способны к взаимопониманию».

Дизраэли писал о двух нациях, когда страна была разделена на неимущих тружеников и титулованных земледельцев. С тех пор, разумеется, многое изменилось. Сильно разросся средний класс, то есть, по определению Энгельса, тот самый имущий класс, который на континенте принято именовать буржуазией. (Стало быть, когда англичане ведут речь о верхнесреднем и нижнесреднем классе, под этим надо понимать соответственно крупную и мелкую буржуазию.) Однако вследствие особенно глубокого отпечатка, который старая земельная аристократия наложила на образ жизни страны, на ее социальные институты, Британии до сих пор гораздо больше, чем другим западноевропейским странам, присущи классовые различия, сословная разобщенность.