Война роз. Буревестник - Конн Иггульден

– Вы отдаете себе отчет в том, что король Франции находится всего в нескольких милях отсюда? Мы с ним словно братья. Сохраните мне жизнь, и жители этого города не подвергнутся наказанию.

– Вы даете обещание? Клянетесь честью? – спросил Томас.

– Да, клянусь честью!

– А как насчет остального Мэна? Вы оставите эту землю в покое? Уведет ли ваш король отсюда свою армию?

Де Рош заколебался. Ему хотелось ответить утвердительно, но это была бы настолько откровенная ложь, что он не осмелился. Его голос дрожал от отчаяния.

– Мсье, к сожалению, не в моих силах уговорить короля сделать это.

– Очень хорошо. Да пребудет с вами Господь, милорд.

Томас вполголоса отдал команду лучникам, стоявшим рядом. Французский барон вскрикнул и поднял руку. Одна из стрел пронзила его ладонь.

– Обыщите тела, – распорядился Томас, ощущая страшную усталость. – Перережьте им глотки на всякий случай. Нельзя допустить, чтобы остались свидетели.

Люди в темных одеждах буднично приступили к делу, как будто резали свиней или гусей. Один из рыцарей задергал ногами, когда его прижали к земле, но это продолжалось недолго.

Возникший из темноты Рован с висевшим на плече луком подошел к отцу. В лунном свете его лицо выглядело очень бледным. Томас хлопнул его по плечу.

– Неприятная работа, – сказал он.

Рован кивнул, бросив взгляд на груду мертвых тел на дороге.

– Французы разозлятся, когда узнают.

– Ну и замечательно, – отозвался Томас. – Я хочу, чтобы французы разозлились так, что у них помутился бы разум, и они напали бы на нас, как это было при Азенкуре. Я был тогда еще мальчиком, Рован. Едва достиг возраста, позволявшего мне носить воду для сэра Хью. В тот самый день я начал тренироваться в стрельбе из лука и занимаюсь этим по сей день.

Лондон оказался слишком большим, чтобы его можно было сразу впитать в себя. Маргарита и ее муж проехали верхом от Титчфилдского аббатства до Блэкхита, где она впервые увидела Темзу, а мгновением позже – первый в ее жизни вздувшийся труп, плывший по течению.

Стоял холодный ясный день. На ярко-синем небе не было ни единого облачка. Ее встречали мэр и олдермены[12], облаченные в синие мантии с алыми капюшонами. Среди участников процессии царила атмосфера праздничного веселья. Маргариту подвели к огромному паланкину на колесах, в который были впряжены лошади в белых атласных попонах. С этого места она ехала туда, куда ее везли, и при каждом удобном случае бросала сверху вниз взгляд на своего супруга, ехавшего верхом сбоку от паланкина. Маргарита с изумлением смотрела на гигантские толпы, сопровождавшие процессию. Она даже не подозревала о существовании такого количества народа. Казалось, весь город бросил дела, чтобы посмотреть на нее. Люди толкались, вскарабкивались на крыши домов, забирались на плечи друзей, лишь бы хоть на мгновение увидеть Маргариту Английскую. От приветственных криков у нее заболели уши. Она ощущала их кожей.

Город полностью встал, когда процессия достигла огромного моста через реку, соединявшего столицу с южными графствами и побережьем. Маргарита старалась не таращить глаза подобно сельской девушке, но Лондонский мост производил невероятное впечатление, представляя собой едва ли не целый город, протянувшийся над водой на своих побеленных кирпичных арках. Мимо нее проплывали десятки мастерских и жилых домов, построенных прямо на мосту. Там имелись даже общественные туалеты, и она покраснела при виде нависавших над рекой досок, снабженных круглыми сиденьями. Она открывала для себя одну странность за другой, и вдруг посредине моста паланкин остановился. По обе стороны теснились трехэтажные здания, на мостовой была устроена небольшая площадка, наподобие сцены, усыпанная свежесрезанным камышом. На ней стояли в ожидании две женщины – разукрашенные и одетые, как греческие богини. Маргарита с изумлением смотрела, как они приблизились к ней и возложили ей на плечи гирлянды цветов.

Одна из них начала декламировать стихи, перекрикивая шум толпы. Маргарита успела понять только то, что она воздает похвалы миру, как вдруг щелкнул кнут, и сцена осталась сзади. Она оглянулась, чтобы посмотреть на Иоланду, ехавшую верхом в дамском седле рядом с мужем Фредериком. Встретившись взглядом, сестры с трудом сдержались, чтобы не рассмеяться от удовольствия и удивления.

У Маргариты уже давно не было крошки во рту. Организаторы путешествия упустили из виду эту маленькую деталь. Запах улиц в некоторой мере подавлял ее аппетит, но к тому времени, когда процессия достигла Вестминстерского аббатства, она уже ослабла от голода. Лошадям, везшим паланкин, дали возможность отдохнуть в последний раз, и Генрих взял ее за руку, чтобы ввести внутрь.

Было странно ощущать тепло его руки. После свадьбы в Титчфилдском аббатстве она не знала точно, что ее ожидает в ближайшем будущем. В последующие дни она практически не оставалась наедине с молодым королем. Уильям и согбенный лорд Сомерсет, казалось, старались уводить от нее короля при каждой удобной возможности. Спала она в одиночестве, а когда интересовалась, с каждым разом все настоятельнее, где король, почтительные слуги отвечали ей, что он отправился в ближайшую часовню, чтобы провести ночь в молитвах. Она уже начала подумывать, не правда ли все то, что говорил ей отец об англичанах. Во Франции не так часто встречались женщины, остававшиеся девственницами в течение недели после свадьбы. В тот самый момент, когда он вводил ее по белым каменным плитам в старейшее аббатство Англии, Маргарита сжала руку Генриха, чтобы привлечь к себе внимание мужа, и увидела в его глазах выражение счастья.

Она едва сумела подавить вздох восхищения, увидев интерьер, гораздо более обширный и величественный, чем даже в кафедральном соборе Тура, под сводчатым потолком из камня. Вверху, в холодном воздухе, кружили воробьи, и Маргарите показалось, что она ощущает присутствие Бога в открытом пространстве.

Все места на деревянных скамьях древней церкви были заняты. При виде такого количества людей у нее подкосились ноги, и Генриху пришлось поддержать ее за талию.

– Осталось не так долго, – произнес он с улыбкой.

Появившиеся перед ними епископы с золотыми жезлами подвели их к двойному трону, где они простерлись ниц перед алтарем и получили благословение, прежде чем занять подобающие им места на глазах тысяч людей. Блуждавший взгляд Маргариты уткнулся в самодовольное лицо отца, сидевшего в первом ряду. Радость ее несколько померкла, но она принудила себя чопорно кивнуть ему. Она, конечно, догадывалась, что любой отец захочет присутствовать на церемонии коронации своей дочери, но его не было на свадьбе, и он не потрудился сообщить ей о своем намерении приехать в Англию.

Некоторые из присутствующих ели и пили, наслаждаясь праздничной атмосферой. Желудок Маргариты содрогался при виде холодных жареных цыплят, которых передавали по рядам. На плечи ей надели широкую белую с золотом мантию, и архиепископ начал церемонию, заговорив на латыни.

Казалось, она сидит уже целую вечность, боясь пошевелиться. Ей не запомнилась ни одна клятва, которую она дала как супруга и королева. По крайней мере, защита безопасности королевства не принадлежала к числу ее обязанностей. Архиепископ все говорил, и его слова заполняли окружающее пространство.

Маргарита отчетливо ощущала вес короны, водруженной на ее голову. Она инстинктивно подняла руку и прикоснулась к холодному металлу – в тот самый момент, когда собрание разразилось аплодисментами и радостными криками. У нее все поплыло перед глазами, и она закусила губу, чтобы не лишиться чувств. Итак, она стала королевой Англии. Генрих взял ее за руку, помог спуститься с трона и повел между рядов обратно к выходу.

– Я чрезвычайно доволен, – сказал он, стараясь перекричать шум. – Мы нуждались в перемирии, Маргарита. Я не могу проводить каждую ночь в молитвах. Иногда мне нужно спать, и без перемирия я опасался худшего. Теперь вы королева, и я могу прекратить мои ночные бдения.

Маргарита в смущении взглянула на мужа, но он улыбался, и она склонила голову, продолжив свой путь по залитому солнцем Лондону, сопровождаемая взглядами тысяч и тысяч людей.

Деревья уже покрылись зелеными почками, а Томас все еще дрожал на холодном, почти зимнем ветру. Он тосковал по теплу, хотя и знал, что вместе с ним в Мэн придут французы. Минул месяц с того дня, когда его люди убили французских рыцарей и их барона. Даже Стрэйндж был вынужден признать, что сладкий вкус мести в корне изменил настроение людей. Численность их отряда возросла вдвое за счет тех, кто уже готовился покинуть Францию.

Томас искоса взглянул на сына, лежавшего на животе в зарослях колючего кустарника, и усмехнулся. Рован превратился в настоящего мужчину. Он боялся за парня, но и не мог отослать его – по крайней мере, сейчас. Слишком многие верили Томасу и полагались на него. Ему было хорошо известно, что подумали бы люди, отправь он сына в Англию. Половина из них тотчас разбежалась бы.