ПОСЛЕДНЯЯ БАШНЯ ТРОИ (журнальный вариант) - Захар Оскотский

– Маршрут? - спросил автонавигатор, и на его экране появилась карта Петрограда, пронизанная пучком огненных линий. Они расходились из одной точки на северной обитаемой окраине у железнодорожной станции Ланская, где находился мой офис, и вновь сходились в точку в южной части, в конце Лиговского проспекта, у значка, обозначавшего здание "ДИГО".

– Самый короткий, - сказал я, - через Каменный остров.

Я охотно выключил бы Антона и сам повел "Цереру", чтобы отвлечься от своих мыслей. Но путь пролегал через центральную часть города, а там разрешался проезд только на автонавигаторе под контролем системы "Центр". Обмануть ее было невозможно. Стоило в зоне ее действия перейти на ручное управление, как она тут же глушила твой двигатель.

– До Каменноостровского моста можешь вести сам, - напомнил моим голосом добросовестный Антон.

– Ладно, - ответил я, - веди ты, с самого начала. - И скомандовал: - Поехали!

Заурчал мотор. Антон вывел "Цереру" со стоянки, некоторое время двигался по пустынному Ланскому шоссе с его редкими уцелевшими домами и высокими деревьями, потом перебрался на параллельную Торжковскую улицу, сохранившую чуть больше построек, и прибавил скорость. На немногочисленных в окраинной части города рекламных экранах искрились и менялись какие-то сюжеты. Мелькнула узкая дымящаяся канава Черной речки, а затем с Ушаковского моста открылся простор Большой Невки. Посреди ее течения тоже парила темная вода, но у берегов кое-где уже белел заснеженный лед.

Руль слегка поворачивался передо мной туда-сюда. Чтобы чем-то заняться, я вытащил пачку сигарет, на ощупь выбрал настоящую (слезоточивые тверды, как карандаши) и закурил. Мы выехали на Каменный остров. Когда-то в здешнем парке находились резиденции городских чиновников и санатории, а теперь на их месте стояли гостиницы-пансионаты. В одной из них проживал я сам, отсюда каждое утро отправлялся в свой офис и сюда возвращался вечером.

Движение здесь становилось оживленнее. Я курил и разглядывал машины, катившие с окраины в город, в одном направлении со мною. Празднично сверкая в лучах низкого ноябрьского солнца, они вытягивали за собой белые, яркие в морозном воздухе струи пара. Сквозь тонированные стекла не было видно водителей. Наверное, одни из них, подобно мне, уже включили автонавигаторы, а другие, пока не пересекли городскую черту, ехали на ручном управлении. Но все держались ровно, без суеты и спешки, никто никого не пытался обогнать. В их совместном полете была достойная, разумная осторожность деловых людей, знающих цену своему бессмертию, ощущались оптимизм, уверенность, подчеркнутая взаимная корректность. И посреди этого великолепия мчался в неизвестность странноватый субъект: не то корреспондент, не то любитель-сыщик, вооруженный игрушечным револьвером, раздраженный и мрачный. Впрочем, со стороны в своей роскошной машине и я должен был выглядеть не хуже других.

"Церера" взлетела на Каменноостровский мост над пустынной Малой Невкой. За мостом начинался собственно город. Дед рассказывал, что в его время в Петрограде проживали до пяти миллионов человек. Сейчас осталось меньше полутора. Город сжался, как проколотый воздушный шарик, до своих границ первой половины прошлого века. Опустели и были заброшены громадные районы советских новостроек - от Шувалова до Мурина, от Пороховых до Веселого поселка, Лигово, Юго-Запад, Ульянка, Дачное, Купчино. Когда-то они назывались "спальными", в каждом обитало до полумиллиона народу. Теперь их именовали "собачьими": по мере ухода людей в них разводилось все больше бездомных собак. В конце концов собак переловили и извели, а название осталось.

"Церера" скатилась с моста и втянулась в поток транспорта, чинно двигавшийся по Каменноостровскому проспекту. Здесь уже действовала навигационная система "Центр", которая вела каждую машину по заявленному маршруту.

С самых первых метров проспекта можно было почувствовать, что теперь мы действительно оказались в городе: то слева, то справа запрыгали, отделяясь от фасадов зданий, пестрые голографические рекламы. Они были рассчитаны на автомобилистов и короткими ударами били в подсознание. Навстречу тем, кто двигался по тротуару пешком, выскакивали рекламы более медленные, для осмысленного восприятия.

Когда-то один мой знакомый открыл, что в диапазоне скоростей свыше десяти километров в час и меньше тридцати вся эта чушь вообще не действует, и стал прорываться сквозь рекламные джунгли на велосипеде. Но потом велосипеды, как и любые средства передвижения, которые нельзя оснастить автонавигаторами, в центральной части города запретили.

У меня Каменноостровский проспект вызывал мрачные воспоминания. В моей памяти он связался навсегда с расположенной у здешних Пяти углов больницей медицинского университета. Сорок пять лет назад, летом 2040-го, в ней умер дед Виталий…

…"Скорую помощь" тогда я вызвал к нему с трудом. Едва заслышав про его возраст и пенсионный страховой полис, диспетчеры огрызались: "В поликлинику!" - и бросали трубку. Не помню, сколько раз я им звонил. Не помню, что я им кричал. Наконец, явилась бригада и увезла его в больницу, а я примчался туда следом. Ко мне вышел врач - полный, в белом халате и белой шапочке, с обвислыми, как складки теста, белыми щеками, похожий на сонного повара.

– Обширный инфаркт, - сказал врач. - Он без сознания. Пока мы его подключили к аппаратуре - искусственное кровообращение, вентиляция легких, но скоро придется отключить.

– Почему? - тупо спросил я.

Врач слегка пожал круглыми плечами:

– Ему девяносто два года и у него полис пенсионера.

– Не отключайте, я все оплачу!

Белый врач смотрел на меня без всякого интереса. Мне было двадцать лет, а выглядел я еще моложе.

– У меня есть деньги! - я вытащил кредитную карточку.

Врач покосился на нее, и впервые в его сонных глазах отразилось нечто, похожее на сочувствие. Это была карточка государственного кредита на высшее образование. Я только что закончил третий курс, мне оставалось учиться еще три года, а потом десять лет я должен был выплачивать свой долг, возвращая его государству с процентами. Карточка служила только для расчетов за обучение, но в исключительных случаях ей дозволялось оплачивать экстренные медицинские услуги.

– Да вы хоть представляете, сколько стоит каждый час работы такой аппаратуры?

– Не отключайте!

– Его все равно уже не спасти, а вам надо жить, учиться.

– Не отключайте, я буду платить!

Врач снова пожал своими полными плечами, колыхнулись его мучнистые щеки. Он повернулся и ушел.

Эта сцена повторялась потом ежедневно в течение целой недели. Менялись только дежурные врачи.