Железная маска - Эдмон Ладусет

Глава XVII

ОСТРОВ СВЯТОЙ МАРГАРИТЫ

У средиземноморского побережья Франции высилась молчаливая и мрачная крепость, возведенная кардиналом Ришелье и перестроенная позднее господином де Сен-Маром.

Сен-Map первым предложил содержать там узников и использовать крепость Святой Маргариты в качестве государственной тюрьмы.

Чтобы лучше понять трагические события, местом действия которых и стала эта крепость, а также дать полное о ней представление, приведем отрывок из «Мемуаров» Ренвиля:

»…Под каждым бастионом находилась большая сводчатая зала, по периметру коей располагались десять пещер, также сводчатых, около восьми футов длиной, снабженных вмурованными в стены массивными железными кольцами. Свод залы опирался центром своим на мощный столб, все четыре стороны коего имели также железные кольца, по одному на каждую. Было в своде и забранное железной решеткой узкое отверстие, откуда закованным в цепи несчастным узникам спускалась в их застенок пища. Именно здесь жестокий Сен-Map обрекал своих жертв на лютую смерть, лишая их даже соломы для постели и заставляя спать на голом каменном полу среди смрада нечистот. Кормили же их лишь хлебом и водой, и только трупы бедных мучеников могли докинуть сии мрачные стены.

Камера, построенная Сен-Маром для Железной Маски, являла собой половину второго этажа квадратной башни, возведенной прямо на выходящих в море скалах, в коих вода морская вымыла большие и глубокие пещеры, денно и нощно глухо рокоча в них. На первом же этаже, лежавшем между скалами и застенком августейшего узника, и располагались те сводчатые залы, где в страшных муках угасали жертвы кровожадного губернатора.

Комната Железной Маски, прозванного тюремщиками Латуром, имела чрезвычайно высокий потолок и форму правильного треугольника, каждый же угол его усекали двойные колонны, образуя тем самым шестиугольник. Всё три угла оканчивались небольшими кабинетами. Один служил гардеробной; в другом спал один из двоих слуг, следивших за монсеньором Людовиком, в то время как бодрствовал второй; третий же кабинет занимал огромный камин готического стиля, чей вытяжной колпак был весь изукрашен разнообразными узорами и виньетками. Стены камина являли приятную Глазу тонкую резьбу по камню.

Побеленный свод пересекали выступы, сходящиеся а его середине, откуда свисала горящая всю ночь лампа. Единственное окно выходило на море и освещало помещение днем. Его рама со свинцовым переплетом и пыльным стеклам, открываемая лишь по особому распоряжению самого губернатора, запиралась на двойной засов.

Таково было место, где медленно протекала жизнь монсеньора Людовика. Лицо же его скрывала железная маска, снабженная потайной пружиной с секретом, столь остроумно запрятанной, что узнику было совершенно невозможно снять с себя сей шлем, серьёзно не изранив при этом лица… «

Через несколько месяцев после попытки побега из Пиньероля, монсеньора Людовика перевезли в крепость Святой Маргариты, где ему предстояло встретиться со своим самым беспощадным тюремщиком — Росаржем. В поисках беглецов мушкетеры заглянули в небезызвестную читателю хижину, где и нашли его, почти совсем раздетого и тяжело раненного.

Долгое время Росарж пребывал на волоске между жизнью и смертью, едва же поправившись, сразу присоединился к своему хозяину Сен-Мару, поклявшись самому себе, что посредством утонченной жестокости и коварства заставит монсеньора Людовика заплатить за все свои страдания, но особенно за позорное поражение от руки Фариболя.

В свою очередь, и монсеньор Людовик почувствовал, что с возвращением Росаржа над ним нависла беда. Слуга, бывший при нем уже несколько месяцев, имел как-то неосторожность проявить некоторое сострадание к узнику; той же ночью он таинственно исчез и был заменен другим.

Каждый раз, когда ему без объяснения причин меняли слуг, несчастного заключенного охватывало благородное негодование, которое из гордости и из-за невозможности что-либо изменить ему приходилось сдерживать.

Холодной зимней ночью 1687 года слуга, вот уже больше года опекавший монсеньора Людовика и сильно к нему привязавшийся, внезапно почувствовал себя больным и был вынужден отправиться в свою спальню, смежную с комнатой узника. Последний, полагая, что это лишь легкое недомогание, спокойно лег спать. В полночь в спальню, крадучись, проник Росарж, вытащил из постели умирающего слугу и уложил на его место другого, которого привел с собой. Проснувшись на следующее утро и увидев нового слугу, монсеньор Людовик догадался о происшедшем и попросил о встрече с губернатором. Сен-Map заставил себя ждать, но в конце концов явился.

— Я позволяю вам сесть, Сен-Map, — сказал ему узник. — Нам надо поговорить. Поистине, нужно быть законченным негодяем вроде вас, чтобы убить беднягу Шампаня. С тех пор как вы стали моим тюремщиком, уже трое слуг покинули меня одним и тем же путем…

— Одним и тем же, монсеньор? Хотя в чем-то вы правы: Пикара задушили, Бургиньона повесили, что же до Шампаня… я даже не знаю толком, как с ним обошлись.

И, повернувшись к стоящему на пороге комнаты Росаржу, губернатор спросил:

— Росарж, так что ты сделал с Шампанем?

— С Шампанем, господин губернатор? Я поручил ему сторожить рыб.

— Но ты позаботился о том, чтобы этот достойный человек ни в чем не испытывал недостатка в столь дальнем путешествии?

— О да, господин губернатор! Я снабдил его всем необходимым: тяжелым камнем и хорошей веревкой, привязанной к шее. Правда, бедняге не понадобится даже это, ведь, когда я пришел за ним, он уже не мог двинуть ни рукой, ни ногой…

— Что из этого! — воскликнул Сен-Map. — Лишняя предосторожность еще никогда не вредила. — И добавил, обращаясь к пленнику: — Теперь вы знаете, монсеньор, как сложилась судьба вашего друга Шампаня. Если у вас больше нет ко мне вопросов, позвольте нам удалиться: быть губернатором крепости — дело весьма хлопотное, оно постоянно требует личного контроля…

Подобная ледяная, издевательская манера поведения также входила в планы Сен-Мара.

Губернатор вышел, а Росарж еще нарочито долго гремел ключом в замочной скважине и возился с гигантскими засовами.

Дрожа от бессильной ярости, монсеньор Людовик прислушивался к звуку его удаляющихся шагов. Когда они стихли, он подошел к окну и оперся о его край локтями. Ставни были открыты, и свежий морской бриз немного успокоил узника.

Созерцая мирный пейзаж, он вспомнил о близких его сердцу людях: Ивонне, Сюзанне, Фариболе, Мистуфлэ… Что с ними сталось? Живы ли они? Вот уже несколько месяцев они не давали о себе знать…

В этот момент его внимание привлекла небольшая лодка, лавировавшая как раз под окнами его башни. Управляющий ею человек, судя по одежде, был рыбаком. Монсеньор Людовик машинально достал из-за отворота камзола белый платок и, просунув руку сквозь прутья решетки, помахал рыбаку; лодка сделала крутой поворот, но рыбак успел помахать ему в ответ. Тишину по-прежнему нарушал только рокот волн; видимо, часовые ничего не заметили.