Предпоследняя жизнь. Записки везунчика - Юз Алешковский

Михал Адамыч, как всегда, попробовал примирить споривших иронической байкой.

«Все, джентльмены, не так уж и страшно, если въехать в печальный факт того положения вещей, что жизнь на земле вообще нелегка, адских же обстоятельств в некоторых развитых странах тоже выше крыши на душу и на тело населения… худо-бедно, но застойный наш ад перестраивается… скажу больше, ему успешно трансплантируются некоторые райские качества… взгляните: почти не осталось чертей рогатых, ранее не смоливших свечки в ненавистных им храмах Божьих… видны и иные признаки прогрессивных перемен… больше того, многие адские стороны быта приватизируются… в прессе, с легкой руки Володиного дружка, пошел базар насчет попадания светоносной нашей страны под кавказо-мангальское иго… массе грешников можно выехать из российской преисподней в якобы забугровый рай, где ишачат почище, чем тут, правда, за приличные бабки и в более чистой окружающей среде… что касается духовной жизни, то, будем справедливы, власти не отняли выходных, наоборот, праздников у нас стало больше на душу населения, чем в Китае и полувырезанной Руанде… неукоснительно празднуем Новый год, затем Рождество, различные Хануки и Рамазаны… после дневных пыток в маслах кипящих, смело охлаждаемся льдами хоккея и фигурного катания… с суровым молчаньем на устах отмечаем даты рождения и смерти вечно живого — поэтому и незахороненного — любимого трупа палача собственного народа № 1… не следует забывать о Неделе Триумфа Семи Смертных Грехов… между прочим, каждому из нас дано почетное право на несение бессрочного наказания, объявленного делом чести, славы, доблести и геройства… ежегодно совершаем массовое переплывание Стикса, то есть туда — в честь легендарного подвига Иуды, и обратно — в честь его же суицида на осине… обе годовщины считаются одновременным историко-диалектическим событием, поскольку без одного из них никогда не было бы второго… а праздники убийства родителей и тринадцатого года, совмещенного с годовщиной начала империалистической войны, переросшей в гражданскую?.. всего такого не перечислить… извините, но на задворках сознания складываются еретические мысли, что таперича праздничных дней стало намного больше, чем самих грехов… нас поддерживает во дни сомнений и раздумий мудрый лозунг: «Кто всегда грешит, тот никогда не покается»… над колдоебинами отвратительных дорог висят портреты Каина работы известного академика мертвописи, с крылатой фразой первоубийцы — «Нашему брату к смерти не привыкать!»… а ведь мы не учли Дней Победы взяточников, людоедов, насильников, проституток, сутенеров, наперсточников, выделывателей паленого спирта, аферистов, строителей пирамид, мастеров военного искусства, растлителей, палачей, сочинителей ужастиков, псевдоясновидящих, блох, клопов, слепней и клещей желтой прессы, доносчиков, изобретателей ядов, создателей бактерий, конструкторов сверхбомб, бюрократов-садистов, юных расчленителей трупов, торгующих ВОГами (внутренними органами граждан)… не забудем День Неизвестного Скотоложца, виновного в варварском растлении юных поросят и козочек, а также в садистическом глумлении над старой черепахой, имевшей несчастье родиться в День Освобождения крестьян от крепостного права…»

«Это не страна, — привела меня в себя знакомая Г.П. Элизабет, Лиз, — это ранее неизвестный ни Богу, ни дьяволу, ни науке круг ада… совершенно не могу понять, как могли вы столько лет терпеть этот адский режим?.. мы, американцы, не потерпели бы его и года».

«Вот, не дай бог, попадете в лапы своих прекраснодушных утопистов, разных Ягод, Ежовых, политбюро, госплана, — сказал я, — мгновенно поймете, что с адом, построенным на крови и костях, невозможно бороться по одной простой причине: пикнуть не успеете, вам тут же заткнут глотку, потом сгноят в пустыне Аризоны или на урановых рудниках».

«Ну, знаете, такого никогда не допустят ни наша Конституция, ни религия!.. вы очень плохо знаете наш народ, Владимир».

«Зато я представляю себе широту возможностей Гомо сапиенса, которого, если вы читали Достоевского, хотели всего лишь немного подморозить, затем так его переморозили, что три четверти века медленно он оттаивал и наконец-то отморозился… здравствуй, оттепель, здравствуй, старость счастливая, музыка Пахмутовой, слова дяди Степы».

«Вот именно, — продолжала раздражаться Г.П., — разве это не безобразие, которого не было ни при Достоевском, ни при красножопых виновниках народной катастрофы… подумать только — вокруг сплошные пробки, «роллс-ройсы» наезжают на «мерсы», «опелей» обгоняют «линкольны», убийства, разбой, рэкет, блядство… бывшие нищие жлухтают винище из подвалов кардинала Ришелье — пять штук баксов за бутылку… повсеместно разворовываются миллиарды, взятые в долг за бугром… менты бледнеют от страха перед урками… инфляция стала Гулливером, а народ лилипутом — вот что происходит… конечно, я за смертную казнь, но вы, господа и слуги народа, избавьте уж нас от показательных, как в Китае, телерасстрелов бандитов и мафиозников… поверь, Лиз, не одна я считаю, что только так, чисто по-китайски, можно ликвидировать отморозочно-оттепельную преступность на низшем уровне, а потом кончать с ней все выше, и выше, и выше, если, конечно, получится».

«Любишь кататься на русских горках — люби и на тележке их перевозить», — ввернула Лиз, поднабравшаяся нескольких наших чудовищно перевираемых ею пословиц и поговорок, типа «утро гораздо интеллектуальней бурной ночи», «сколько веревочке ни пролонгироваться, нефтяные шейхи, подкармливая исламский терроризм, качали и будут качать баксы из карманов налогоплательщиков».

Не знаю почему именно, но дамочка эта вызывала во мне отвращение — не стал бы ее пилить даже за ящик джина и коллекцию литовских твердокопченых колбас.

Наконец мы оказались на даче; забыл сказать, на ней при наших наездах в город оставалась сторожить пожилая тетка из соседней деревеньки.

Накрыли новенький журнальный стол, поддали; когда Лиз — фригидная, по-моему, серая мышка с нездоровой кожицей на мордочке — вышла пописать, Г.П. спросила:

«Какого черта, Володенька, так холодны вы с приличной, главное, необходимой для вывоза валюты и кое-каких моих вещичек дамой?.. будьте с ней, прошу вас, подобродушней».

«Послушайте, вы уверены, что эта дама вас не кинет?»

«Святые угодники, это очень приличная женщина, очень… интуиция никогда меня не подводила».

«Ваша интуиция далека от финансовых дел… прошу вас, пожалуйста, не доверяйте этой Лиз».

«Вы несказанно меня расстроили, но как же мне теперь быть?.. если я доверяю, то проверять — не в моих правилах».

«О'кей, положитесь во всем только на меня, повремените с рискованной передачей Лиз всего, что имеете… во-первых, я поговорю с крутым покупателем на все остальные ваши вещички, затем гарантированно перепулим валюту… проверку Лиз беру на себя».

«Володенька, поступайте как знаете, больше я не думаю ни о чем… быстро поцелуйте, только так, чтобы я задохнулась от счастья… потом мне необходимо ожить для дальнейшей жизни с вами и устройства Котиной судьбы».

Между прочим, Лиз так долго курила на терраске, словно добивала свеженачатую пачку; нет, решил я, даже с Моной Лизой, если б такой же была она дымягой, ни в жисть не трахнулся бы, — это же не женщина, а гунявая консервная банка, провонявшая тремя поколениями окурков.

Потом все мы снова поддали, побаловались икоркой и родимой, которая получше норвежской, семгой, как сообщила Лиз, «посольской торговой точки из»… потом поочередно помлели в танго… надо сказать, не лицо, но тело у серой мышки было вполне стройненьким, вполне выхухолевым, только вот слишком мускулистым, как у мужичка, который старательно компенсирует накачанными до отвратительного выгибона бицепсами неудачную свою низкорослость и общую корявость тела… ни хера не поделаешь, раз там у них, согласно Котиной частушке,

все устои задрожаливсе болты расслабилисьбабы шибко возмужалимужики обабились…

Мышка явно ко мне липла, но я решил уйти в глухую стратегическую защиту, заняв прочные оборонительные рубежи, — так выражаются большие мастера презираемого мною до блевотины «военного искусства».

Совершенно неожиданно завалившись на дачу, выручил меня Эдик, хозяин мебельного… терпеть не могу неожиданных визитов… Лиз, вдрабадан уже косая, набросилась на него… я был спасен от приставаний и ясных намеков на штурмовую групповуху.

Бутылки шампанского, которые приволок незваный гость, так и выстреливали пробками в потолок, прямо в то место, где хранилась моя заначка; выбрав момент, я попросил Эдика, разобравшись с Лиз, бесшумно слинять… с меня, говорю, пузырь коньяка за выручалово, подробности при встрече… но будь осторожен: связишка с забугровым кадром чревата хвостами и прочей головной болью.