Я убил Бессмертного (СИ) - Оро Призывающий "Оро Призывающий"

Что ж, в этой мифологии тварь была реальной.

Виссарион не был бы Виссарионом, если бы дал своим ученикам так просто уйти на тот свет. Он сделал из них нечто безумное, страшное. Собрав всю их мощь, накопленную при жизин, разумы и желания, он слепил… это нечто.

Долгие эпохи именно Сенат был самым главным страхом этого мира. Раз в столетие, иногда в несколько, он, словно великий потоп, накрывал мир и разрушал цивилизации, откатывая развитие на сотни лет назад.

Зачем? Просто побочный эффект, чистая ярость сотни заточённых и искажённых разумов. Виссариону это… не мешало.

Но так уж вышло, что это мешало мне. Один из циклов разрушения приходился на мой девятнадцатый год — как раз на то время, я как раз пытался объединить мир против Виссариона, и наличие Сената было немного не в кассу.

И я запечатал его — в этом городе. Почему я решил заточить Сенат, состоящий из душ погибших учеников Виссариона, именно в огромном алтаре, посвящённом тем самым ученикам?

Честно говоря, не помню. По-моему, это просто показалось мне довольно ироничным.

Я опустил взгляд к подножию монумента. Когда я последний раз был в этом городе, местные только начинали строить эту статую — награду за то, что я отсрочил очередной круг боли и разрушений. Но вот эта надпись на постаменте тогда уже была — я сам оставил её.

“Ступающий во власть Зла, иди вперёд, не сворачивая”.

Что ж, возможно, стоит проведать, не сдохла ли тварь за все эти годы.

Глава 20

— Похоже на какое-то предостережение, — Джонни с умным видом ткнул пальцем в надпись на постаменте. — Или пророчество. Или проклятие.

Я хмыкнул. Нет уж, даже хорошо, что ты не понимаешь языка, на котором начертана надпись. Так мне удобнее будет донести до тебя нужную идею.

Это место было моих рук делом, и, конечно же, я знаю, что с ним делать. Надпись, что я оставил, не была ни предостережением, ни пророчеством, ни даже проклятием. Она была скорее… пасхалкой?

Пожалуй, что так.

Глядя на клубившуюся вокруг тьму, я медленно вытягивал из памяти подзабывшиеся детали. Постамент и площадь перед ним были единственным местом в городе, свободным от этой тьмы, а дальше…

Трупов вокруг постамента было с два десятка, и больше половины перед смертью успели принять характерную позу молящегося. Распластавшиеся на земле, они будто до сих пор кланялись чему-то — правда, глядели они при этом не в сторону статуй, а от.

— Похоже, раньше тут было какое-то святое место, — осторожно, держа меч наготове, заметил кто-то из группы. Не уверен, кто именно — я их не различал.

Ну, да, святое. Типа того.

Вот только ещё при моей жизни в мире Виссариона оно… несколько исказило свою суть. Я же говорил, что тысячи, если не десятки тысяч, паломников приходили сюда, чтобы исполнить своё святое служение?

Моя надпись сыграла злую шутку. Не знаю, какому умнику первым пришло в голову принять её как прямую инструкцию, но у паломников появился новый сакральный обычай.

«Пройти Путь Зла, чтобы познать добро».

Фактически, я принёс в тот мир консеквенциализм. Оценивается лишь результат, методы не важны. Чаще всего, мои деяния были связаны с большими разрушениями и потерями — но при этом они неуклонно вели к итоговому благополучию. Избавление мира от Сената тому примером.

Что бы я ни делал, все мои деяния после Сената оправдывались некой благой и великой целью, о которой знаю только я. Это было даже удобно.

Впрочем, я не делал этого специально — я лишь вертелся как мог. Но люди сами сотворили из меня идола, воздвигнув статую и записав в летописи, как вознёсшегося ещё при жизни. Появились секты, последователи. Секты дробились на более мелкие ответвления, вера извращалась… и это только за те последние полтора года, что я здесь пробыл. Чем всё обернулось дальше, я даже представить себе не мог.

Даже с надписью меня поняли неправильно, посчитав, что я оставил некое «наследие» для своих последователей. Для самых верных и неуклонных, готовых следовать моим «путём зла». Вот только они не знали, что в конце пути их ждет… ничего.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Да даже сам путь им не суждено было пройти. До определенного момента ты ещё мог бы вернуться, а затем… обратный билет не принимается.

Всё-таки источником проклятия был сам Сенат и его сила. По мере того, как паломники приближались к центру ловушки, ненависть и безумие Сената проникали в них. Дойти до конца было практически невозможно. Ну, разве что если Сенат по какой-то причине пропустил кого-то добровольно — что, впрочем, было не в его привычках.

Но паломники, одержимые своей верой, шли и шли в этот город. Самоуверенные юнцы, мнящие, будто именно они станут избранными наследниками. Достигшие предела старики, отправляющиеся в этот путь в качестве последнего служения перед смертью, Глупцы, считающие проклятие Пути Зла лишь преувеличенным слухом. Случайные путники, не догадывающиеся о ловушке впереди.

Казалось, ещё год назад я видел их живыми, когда в последний раз заглядывал в это место. А сейчас же передо мной лежали лишь иссохшие мумии.

Так а что за ловушка? Как я и говорил, это место было задумано лишь как темница для Сената. Здесь нет награды в конце пути. Но есть защита от дурака, который — ну вот мало ли, найдётся такой — сможет дойти до конца и узнать, ЧТО там пленено.

Подобно течению реки, путь ведёт к своему окончанию. Пока ты идёшь в потоке — тебе ничего не грозит. Но стоит тебе пройти своебразный «порог», повернуть обратно не выйдет — против тебя обратится всё течение.

Вдохнув полную грудь, я ухмыльнулся. Некогда густой, тягучей, злой силы, совершенно не чувствовалось. Откуда бы не взялись эти тысячи лет, прошедшие между пленением Сената и сегодняшним днём — тварь уже не та, что прежде. А значит, даже моих едва начавших восстанавливаться сил должно было хватить.

Я посмотрел на дорогу за монументом. Когда я создавал это место, я и не думал, что всё так обернётся. Десятки иссушенных тел в разорванном тряпье лежали практически друг за другом, все как один протягивающие руки в сторону конца дороги, которого, разумеется, видно не было. Выглядело так, будто даже умирая, они пытались доползти до своего «осквернённого божества».

Лишь затем, конечно же, чтобы шаг за шагом приближаться к ещё большему безумию, которое излучал из себя Сенат. Разумеется, в Тумане они даже на людей-то походили весьма условно и больше были похожи на почерневшие сгустки фанатизма, как те слепки в форме людей, что находили при раскопках Помпеев.

Весь их вид словно насмехался над мной. Вот он — консеквенциализм в виде религии, а заодно напоминание о том, что ничего не остаётся без последствий. Я никогда не страдал приступами мук совести, жертвуя людьми ради достижения своих целей, но эти-то умерли не ради какой-то цели, а в итоге дурацкой шутки.

Так оно и случается.

Что ж; если дочь Крейна ещё может быть жива, то она явно на пути к Сенату. Иначе не сидела бы тут столько времени, пока шли поиски и собирался поисковой отряд. Забавно, что они набрали столько народу для поисков в месте, где количество вообще не играет роли.

Скорее всего, я встречу её где-то по пути. Надеюсь, живую.

— Похоже, — Джонни-лидер, не ведая ни сомнения, ни страха обошёл постамент сбоку и указал на широкую улицу, — они ползли туда. Думаю, нам в ту же сторону.

Как всегда в точку, Джонни.

— Идём быстрее, — Джонни буквально загорелся, напав на то, что по его мнению было верной дорогой к богатству, — будем первыми, кто дойдёт до цели!

И тебя даже не смутило то, что тела так хорошо сохранились?.. Впрочем, плевать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Прежде, чем мы ступим на Путь Зла, нужно забрать кое-что. То, что я оставил в качестве лазейки на случай, если захочу вернуться.

Дорога к месту заточения твари занимала по меньшей мере несколько дней. А я же не совсем отбитый, чтобы три дня идти прямо, даже не оборачиваясь. Я заранее позаботился об удобном способе обогнуть весь этот путь.