Журнал «Вокруг Света» №02 за 2007 год - Вокруг Света
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В святилищах принято оставлять небольшие денежные подношения — надо опустить в щель или положить на стол три-пять-семь или любое другое нечетное количество рублей. Потом деньги извлекают и устраивают на них праздничный кувд. Кстати, когда пекут для него пироги, их тоже может быть от минимум трех до нечетной бесконечности, а верхнему, олибаху, положено быть с сыром. Остальные же — круглые, плоские и солнечные, могут начиняться чем угодно — свекольной ботвой, мясом... да хоть картофелем. Главное, чтобы в дзуаре они лежали веером — так каждый пирог сможет увидеть Тот, Кто смотрит сверху.
Лес рогов на крыше святилища «Ангел Дигории». Все эти животные были принесены в жертву Уастырджи
Кровь для ангела Дигории
Большинство культовых отправлений в религии алан — сугубо мужские. Традиционное осетинское общество вообще ориентировано на мужчину, а роль женщины преимущественно домашняя, что уж и говорить о ритуале: женщины не имели права входить в священные рощи и подниматься в высокогорные дзуары. Впрочем, и сильный пол проходит в этом смысле «строгий отбор»: скажем, к Николе Лезгорскому могут идти с подношениями только специально избранные жрецы. А вот нам с Ольгой повезло: мы получили уникальную возможность присутствовать на кувде — для этого нам сменили имена на Олега и Диму, соответственно, выдали головные уборы, в общем, из многих правил можно сделать исключение.
Но сначала предстояло добраться до высокогорного Дигори Изад («Ангела Дигории») — в святилище Уастырджи над селением Задалеск — и выполнить все необходимые предварительные ритуалы. Например, для кувда там приносят в жертву барана. Выбирают его так: приносящий жертву хозяин идет в отару и ждет, чтобы какой-нибудь наивный барашек вышел к нему сам. Тогда ему мажут рот солью, и он добровольно, на своих четырех, поднимается с владельцем в гору к дзуару. Жертвенное животное режут горлом на восток и стараются, чтобы кровь не пролилась на землю: ее нужно собрать. Шкуру с еще не остывшего барана мужчины снимают голыми руками: нож может касаться жертвенного животного только в освященных традицией местах. Я спросила Артура: что самое главное в жертве? Что именно подносят Богу — мясо, шкуру, внутренности? «Кровь», — сказал Артур. Всегда и везде главным остается одно и то же — кровь. Но кровь уходит по назначению, а в святилищах и иногда просто на деревьях остаются вещественные свидетельства принесенной жертвы: рога и черепа домашнего скота.
Жертвенного барашка режут горлом на восток, а шкуру снимают голыми руками
Когда мы наконец поднялись на гору для участия в кувде Уастырджи, лукаволицый красавец из местных поприветствовал меня: «Здравствуй, брат (я ведь стала «Димой», помните? — Авт.)! Давай знакомиться, я — Аслан. Выпей квасу!» Все в округе уже давно прослышали о нашей экспедиции — новости в горах разносятся быстро, и Аслан был как раз из тех людей, которые готовили баранину (ее иногда называют «шоколадом» — так нежна и гладка плоть жертвы). Барашка, час назад доверчиво лизавшего соль из рук хозяина, сварили в огромном котле, а потом перегрузили мясо в квадратный деревянный короб специальной лопатой. А вот то, что на вкус показалось квасом, доведенным до идеала, на поверку оказалось как раз национальным осетинским пивом домашнего изготовления. Это совершенно необходимый ритуальный напиток, без которого нет настоящего кувда. Как нет его без головы, куска кишки и сердца злосчастного барашка, а также деревянной чаши с двумя ручками-«рогами» — напоминании об Уацамонге, осетинской родственнице Святого Грааля. Все это разложено тут же, посреди стола.
Традиционно пиво для кувда готовят… с добавлением мяса! Хранясь годами, оно получает консистенцию холодца, и лишь когда в него добавляют дрожжи для брожения, разжижается. Потом субстанцию процеживают через мешковину, отбрасывают кости и мясо, и, пожалуйста, — напиток готов. Но ничего этого я не знала, когда пила вкусный сладкий квас.
Внутри святилища — белый лес рогов, принадлежавших жертвенным животным — не только домашним, но и добытым в исчезающих окрестных лесах. Исчезают не только леса, но и их обитатели — дикие копытные. Почти нет уже оленей и серн. Остались, правда, дагестанские туры, и немало — в основном благодаря эффективной охранной деятельности Национального парка Алания. Вообще, Дигори Изад — пример удивительного соседства объектов поклонения. Один из алтарей составлен из водруженных на шест оленьих рогов, на которых укреплена выцветшая православная икона. Второй — являет собой свисающую с потолка гроздь памятных артефактов: тут и важнейшая в осетинской бытовой культуре надочажная цепь, символ оберегаемого домашнего огня, и резные поделки. На балках деревянных настилов, поддерживающих рога и черепа, — вырезанные имена, фамилии и непонятные символы, напомнившие мне китайские иероглифы. На скальной стене — таинственный белый крест, несмываемый, неисчезающий, неизвестного происхождения...
Мы с Ольгой все осмотрели, все сняли и потихоньку вышли прочь. Чтобы все-таки не мешать настоящим мужчинам вести кувд — ведь для них это не редакционное задание, а настоящее таинство.
Дом Матери из Задалеска. Праздник, посвященный ей, отмечают в третью субботу июля
Первые женщины у Николы Лезгорского
Если дзуар Дигории Изад — место труднодоступное, но все же широко посещаемое, то добраться до цепи святилищ Николы (в осетинском языке буква «к» в имени «Никола» удваивается)— покровителя дигорцев и помощника Уастырджи, принимающего, по поверьям, зооморфную форму орла, — почти невозможно. Дзуаров всего пять, и тянутся они от Лезгора до перевала Ассий афцаг («перевал асов») Скалистого хребта. Право идти туда до сих пор имеют только некоторые местные мужчины, и почти никто другой не знает дороги… кроме нашего гида Кости! Последние этнографы из приезжих (Н.В. Басилов и В.П. Кобичев) поднимались на 2,5 тысячи метров к святилищам над селением Лезгор в 1973—1974 годах. Задрав головы кверху, мы пытались прикинуть расстояние, на которое предстояло взобраться. Возле горы парило облако, а на его фоне кружили ровно пять орлов — по одному на каждого участника экспедиции. Что ж, похоже, за нами наблюдают.
Перед походом к цепи дзуаров пекут особый хлеб, который нам довелось увидеть еще внизу, в Лезгоре. Круглый поддон для этого пирога составляет почти метр в диаметре, и можно только догадываться, как это солнце из теста и сыра доставляют к труднодоступным капищам, запрятанным в горных кавернах. В рамках ритуала нужно обойти их все, включая самый высокий, на перевале. «Капища» — не оговорка: ныне ассоциируемые с Николой Угодником святые места — безусловно, дохристианские, а, учитывая их связь с орлом, вспомним снова об общеарийском почитании этого символа силы. О Николе же рассказывают вот что: понадобилось как-то дигорцам собрать урожай за неким морем, да только застала их посреди волн страшная буря и грозила неминуемой гибелью. О ту пору от Бога возвращались все святые. Дигорцы увидели их на небе и вознесли отчаянные молитвы о спасении. Один же старик обратился прямо к святителю Николаю и пообещал ему в жертву всех белых баранов и всех белых быков долины. Неизвестно, что именно заставило Николу вернуться — щедрые посулы или страстная молитва, но он отделился от всех и перенес путешественников через воды. Так и стал святой Никола покровителем дигорцев.
В сами святилища мужчины нас все-таки не пустили, но, к счастью, фотографировать их можно и снаружи: неглубокие полупещеры, полные рогов и черепов, прекрасно «простреливаются» камерой. Правда, «пятачок» на уступе скалы перед верхним дзуаром минимальный. Чуть оступишься и будешь катиться вниз, вниз, вниз... Но нам было не до того: ведь мы стали первыми женщинами, увидевшими святая святых Дигории — древние камни, сложенные природой и людьми для того, чтобы дать убежище духам, которые охраняют эту землю.
Религиозный синкретизм: православная икона между рогов жертвенных животных
Дети Осетии
Спустившись из святилища, идем поклониться «Задалески Нана» — той самой Матери из Задалеска, которая в конце XIV века, во времена нашествия Тимура, спасла детей шестнадцати осетинских родов, выведя их тайными ходами из оккупированной страны. Сохранила нацию.
Люди в селении сами создали ее музей, и вот мы, уставшие и, казалось бы, полные впечатлений, заходим внутрь... и снова видим чудеса. Мальчишка лет пяти, сын смотрительницы, вбегает в комнату, где выставлены трогательно наивные восковые фигуры Нана и ее детей. Присаживается на лавку между двух из них. И образы сливаются: вот он, вечный ребенок этих гор, живой, спасенный. Я поднимаю глаза, снова вижу тряпицы, оставленные на счастье и удачу, тянусь за очередным платком, чтобы завязать его, и вижу рядом ту самую статуэтку, с которой скопирован памятник детям и взрослым Беслана. Мать из Задалеска сумела спасти детей. Что же, завяжем платок покрепче, загадаем желание и помолимся: «Пусть больше никогда... Никогда». Если я еще не верю, то — хочу верить.