Жизнь вопреки - Олег Максимович Попцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда через твою жизнь проходит несколько эпох развития страны, ты невольно начинаешь сравнивать – когда было лучше, когда хуже. Всякое новое время надеется на своё превосходство, но…
В хрущёвские, брежневские и горбачёвские времена значимость Союза писателей была очевидной. Бесспорно, КГБ мешало нарастанию этой значимости в общественном сознании. Ибо оно начинало обретать силу вольнодумства. Оно, естественно, присутствовало во все времена. Вольнодумство во времена хрущёвской оттепели, брежневского застоя, горбачёвской перестройки было разным. Его параметры были иными. Но оно было. И на этом вольнодумстве держался авторитет творческих союзов. Сейчас, вспоминая эти времена, понимаешь, как мир творческой интеллигенции из значимого, ибо его значимость была выстроена ещё в сталинские времена, превращался в ничто. И то же самое Переделкино, городок писательских дач, был создан именно тогда. Власти было выгодно сосредоточить интеллигенцию – учёные это, или писатели, или художники – в одном месте, что бесспорно упрощало наблюдение за ними. Ибо в те времена КГБ имело специальное подразделение отслеживания повседневной жизни творческих союзов.
Я был главным редактором, журналистом, секретарём Союза писателей Москвы, секретарём Союза писателей России и имел возможность обустроиться в Передел-кино и, конечно же, получить квартиру. Но я от этого отказался, в отличие от многих моих коллег. Почему? Ответ простой – я не люблю быть кому-то должным. Это лишает тебя независимости, поэтому я поехал в Тарусу и там, в начале 1970-х, купил старый деревенский дом. Затем я его осовременил, приблизил к цивилизованному виду, я терпеть не могу роскошь этих загородных замков и трёхметровых заборов вокруг них. Тем более у меня никогда не было денег на создание этих загородных помешательств, вилл! Да если бы и были, то ничего подобного строить бы не стал, всё должно быть удобно, цивилизованно, красиво, сдержанно и достойно. Главное богатство творца – независимость.
Мне не нужен кооператив «Озеро», члены кооператива и соседи в должностях министерств или президентского окружения, тем более что я им тоже не нужен. Возвращаясь мысленно в те годы и вспоминая своё долголетнее редакторство, как-никак более 24 лет, это вам не хухры-мухры. У кого-то треть, у кого-то половина творческой жизни, это как бог повелел, кому сколько лет писательских пристрастий отпустить. Со временем ты понимаешь, что истинное писательство – это не затворничество, нет, это запрограммированное одиночество. С одной стороны, ты от него страдаешь – всё зависит от твоей натуры, с другой – это формула твоей творческой свободы. Редакторство было зоной прикосновения к писательскому миру, и круг моих единомышленников в писательском мире был неким контактным полем писателя-редактора, при этом всегда существовало некое отрезвляющие «но» – ты тоже писатель, и очередной твой роман – это смена мест согласных, ты появляешься в журнале «Октябрь», «Знамя», «Юность», «Новый мир» в качестве автора, а это уже совсем другая история. И все эти замечательные имена, прошедшие через мою жизнь: Виль Липатов, Федор Абрамов, Владимир Солоухин, Булат Окуджава, Белла Ахмадулина, Римма Казакова, Роберт Рождественский, Анатолий Ким, Егор Исаев, Юнна Мориц, Алексей Проханов, Василий Шукшин, Владимир Аксёнов, Владимир Померанцев, Виктор Астафьев, Василий Белов, Игорь Золотусский, Владимир Цыбин, Константин Симонов, Даниил Гранин, Андрей Вознесенский, Олжас Сулейменов, Давид Самойлов, Кирилл Ковальджи, Юрий Нагибин, Расул Гамзатов, Натан Злотников. Замечательные публицисты – Анатолий и Сергей. Это великая благость, которую создали эти люди при твоём участии.
Писательская стезя – это запрограммированное одиночество, и общительным писателя делает не его творчество, а труд и деятельность вне пределов письменного стола. Был ли писательский мир моим миром в момент моего редакторства? И да, и нет. Надо быть частью этого мира. Редакторство продолжительностью в 24 года. Круто, не правда ли?
Мне и моей команде не давала покоя политика. Бесспорно, сильной стороной журнала «Сельская молодёжь» всегда считалась публицистика, она сделала журнал популярным в широких кругах населения, социально-острым и неудобным для власти. Бесспорно, такие политические события, как хрущёвская оттепель, затем перестройка и полная противоположность ей – брежневский застой или социализм с человеческим лицом, политизировали писательский мир. Интеллигенция во все времена была носителем идей оппозиционности, и журнал органично вошёл в этот мир.
Я часто задавал себе вопрос: что такое оппозиционность? Отрицание политических догм? Поиск своего пути? Критика управленческой неумелости? Всё так. И тем не менее оппозиционность нечто большее, чем повседневный скандал как некая самореклама – мы есть, и мы ещё вам покажем.
Оппозиционность – это умение увидеть мир со стороны, пребывая внутри этого мира, при этом не отталкивая его от себя, тем самым признавая свою принадлежность к этому миру. Равно как и свою ответственность за всё происходящее в нём. Всегда признавая крест бед этого мира – твой крест. Именно такое качество отличало многолетно выдающихся русских писателей, деятелей науки, искусства и культуры. Они всегда были в меньшинстве. Не потому, что их было мало, а потому, что интеллигенция численно всегда меньшая часть общества, тем ответственнее её деяния.
Журнал «Сельская молодёжь» проповедовал эту идею. Возможно, поэтому его неудобность для власти была столь очевидной, что её приходилось принимать как реальность бытия. А значит, вопреки всему находить общий язык с властью. Жизнь продолжается, а потому надо уметь жить и учить этому умению своих читателей. Только так возможно превратить своё меньшее в нечто большее.
И что бесспорно, авторы журнала помогали нам это делать. Автор ищет в журнале единомышленников, то же самое обретает журнал в поиске авторов. Я никогда не публиковался в собственном журнале. Это было мое правило. Для других сотрудников подобного запрета не существовало. В качестве сотрудников – заведующих отделами, работников секретариата, литсотрудников – я подбирал прежде всего талантливых людей, многие из них вошли в литературу, значимую публицистику не как сотрудники
