Человек Чубайса - Геннадий Прашкевич

Он оглядывался.

Под пальмой за круглым столиком смаковали китайское пиво вездесущие немцы в желтых пробковых шлемах и в белых рубашках. Над ними в перьях пальмы возились невидимые тропические птицы. Время от времени они мелко капали вниз, тогда немцы дружно восклицали: «Майн гот!» – но ни один не пытался отодвинуться в сторону. Только одна совсем молодая немка время от времени умоляюще вскидывала взгляд на странного человека в ярком малиновом костюме. Трубников, перехватив очередной взгляд, начинал сопеть, ворочаться и пускать слюну, как уже упоминавшаяся собака академика Павлова. Официанту, подававшему острое мясо, он рассеянно заметил:

– Я тебя где-то видел…

– Он подавал первое, – успокоил Трубникова Семин.

Трубников засопел еще сильнее, но, в конце концов, кивнул.

Теперь, когда волшебный амулет-ладанка был на нем, Трубников ничего не боялся и стопроцентно доверял Семину. Правда, он ни слова не сказал Семину о том, что несколько раз звонил из Дели в Энск. Ни слова не сказал о том, что его агенты по дешевке скупили все многочисленные долги крепкой прежде фирмы «Строинвестсервис». Ни слова не сказал о том, что Нюрка окончательно перебралась в Москву, а Иваныча-старшего со скандалом поперли из администрации, а что касается Иваныча-младшего, то после очередного запоя он угодил в психушку.

Ничего этого говорить Семину Трубников и не собирался.

– Ты въезжай, въезжай, – долбил он Семину. – Мы живем в эпоху перемен. Мне никакой Калашников ныне не страшен, но я не хочу, чтобы моих людей стреляли, как зайцев. Пусть все будут живые. Давай организуем настоящую охранную фирму, ты ее и возглавишь, у тебя опыт есть. Русский человек – универсальный человек. Он и с управлением государства справится и сам унитаз починит. Бросай свои поганые погонные метры. Создашь особую Службу безопасности, будет в городе хоть одна крепкая служба. Въезжай, тебе менты начнут отдавать честь. Будем много путешествовать.

– В инвалидном кресле?

– Какая разница? – Трубников снова погладил ладанку.

Хотя Колдун отдал волшебный амулет совсем бесплатно, путешествие в вечные леса Хилас обошлись Трубникову в немалые деньги. Напоминая об этом, шумно возились на пальме невидимые тропические птицы и немцы вскрикивали «Майн гот!», но не догадывались отодвинуться, а молодая немка достала, наконец, Трубникова. «Наверное, она хочет знать, как называются эти птицы», – сопя, предположил он. И, пуская слюну, спросил:

– Пушту, как называются эти птицы?

– Просто птицы, – c улыбкой ответил Пушта.

Он был горд: он сидел с белыми сахибами за одним столиком.

– Такого не может быть. У каждого живого существа должно быть название.

– Такова Индия.

– Нет, Пушта, – возразил Трубников. – Даже в Индии такого не может быть. Пойди и узнай название птиц.

Пушта послушно улыбнулся и ушел разыскивать хозяина ресторана.

Текла по раскаленной солнцем улице нескончаемая, непрерывная, как река времени, толпа. У этих людей, с ужасом подумал Трубников, тоже, наверное, как у индийских птиц, нет имен. Они просто родились и живут, как взвесь в зацветшей банке. Одни частицы садятся на дно, другие долго кружатся в жидкости. Действительно, Пушта прав, какой смысл давать имя каждой пылинке? Куда они идут? Зачем все это? Зачем зной, шум? Зачем рикши, зачем их голые черные пятки? Зачем раскрашенные фаэтоны и тележки, зачем расписанные краской мототакси? Зачем нелепый регулировщик в белых крагах?

Трубников внимательно следил за ни на секунду не прерывающимся бесконечным потоком людей, пытаясь выделить из него какое-то отдельное лицо, какую-то отдельную фигуру, но живой поток был так плотен, так непрерывен, что казался единым организмом. Трубников с усилием вдыхал влажный тяжелый воздух и тут же выдыхал. Воздух от этого становился еще более жарким и влажным, и начинал горчить. Вот, значит, какие новости, сопя и дивясь миру, думал Трубников. Вот, значит, какие новости, ужасался он.

И в этот момент его взгляд выделил из общего живого потока некую отдельную желтую крытую коляску без стекол.

Как в дурном сне, когда нет сил пошевелиться, сбросить с себя наваждение, Трубников увидел, как заученно и просто сердитый человек в белой чалме (говорят, на чалму сикхов уходит не менее шести метров белой материи) выхватил откуда-то (наверное, из-под деревянного сидения) горячий, видимо, на ощупь автомат Калашникова и открыл беглый огонь прямо по открытой террасе.

Самое поразительное, что ничего в мире не изменилось.

Толпа шла и шла.

Ровно, мерно, как шла до этого.

И рикша все в том же ритме вскидывал голые плоские ступни.

Его не интересовало, чем занят его сердитый пассажир в белой чалме.

Трубников видел, как в полуобороте бросился на него Семин, сбивая на пол. И как летели в воздух осколки битой посуды. И как один из трех пожилых интеллигентных индусов, вскрикнув, перевернулся вместе со стулом, стирая со столика белыми одеяниями то ли кровь, то ли острый соус. «Что-то мне не нравится в этом ресторане», – шепнул Трубников, оказавшись под столиком. «Соус, наверное», – мрачно буркнул Семин.

Все кончилось.

Рикша и сердитый сикх с автоматом Калашникова исчезли.

А бесконечная толпа все катилась и катилась по горячей, прокаленной солнцем улице и на прохладной террасе хлопотали шумные смуглые люди с медицинскими сумками в руках.

Тогда Трубников, ошалев от удачи, заорал:

– Действует! Действует!

И торжествующе уставился на оцарапанную случайной щепкой щеку Семина:

– Этот сикх выпустил в нас весь рожок, но в меня не попала ни одна пуля! Въезжаешь?

Андрей кивнул.

– Нет, это не птица симург, как я думал, – услышали они рассудительный голос Пушты. Или он все пропустил, ничего не заметил, или он действительно многому (не только русскому языку) научился в загадочном Пакистане. Даже не взглянув на молча работающих санитаров, он ткнул рукой в пальму: – Хозяин утверждает, что это не местные птицы. Он утверждает, что они прилетают со стороны севера. Еще он утверждает, что у них действительно есть название – искитимский дрозд. А Искитим, утверждает хозяин, это дикая местность, в которой они водятся. В Индии Гондвана, – пояснил он, – а в Сибири – Искитим.

– Нет, Пушта, Искитим это не местность, – торжественно заверил Трубников. Он страшно жалел, что Пушта не видел сердитого сикха, открывшего такую отчаянную пальбу по живым людям. – Искитим – это небольшой город в Сибири возле ее столицы Новосибирска, – пояснил он. – В нем живут русские люди. В Индии – индусы, а в Искитиме – русские и татары. Въезжаешь? А эти дрозды, Пушта, они самые что ни на есть коренные русские птицы. Даже скажем так, русские сибирские. И в твою Индию они прилетают просто, как на свободный рынок. Ну, еще, понятно, морозы.

Пушта, улыбаясь, смотрел на Трубникова.

Он никак не мог понять, почему сообщение о каких-то там искитимских дроздах вызвало столько радости и торжества у толстого пыхтящего белого сахиба в слишком теплом, хотя и в красивом малиновом пиджаке и в удивительном кожаном поясе, на котором висело много очень полезных, недостижимых для обычного человека вещей.

Кто-то, наверное, удивился бы этому вслух, но не Пушта.

Такова Индия.

Часть IV

Новогодняя метель

Первая новость, которую я услышал в Новосибирске, была отвратная, вторая еще хуже, о третьей и говорить не стоит. А потом была четвертая, пятая, и так далее. Они шли единым потоком, я не успевал перевести дыхание. Впечатление было такое, будто все в Энске кинулись взыскивать с меня долги. Крах был полный. Повисли серьезные валютные кредиты. Ко всему прочему, Нюрка действительно свалила в Москву, а Иваныч-старший угодил под следствие. В маляве, переданной на волю, он трогательно напоминал, что сильно надеется на меня. Если я правильно понял, заботился он о младшем. Но младший уже месяц находился в психушке, встречаться с ним у меня не было ни малейшего желания, как, кстати, и с Трубниковым, скупившим долги «Стройинвестсервиса». А свободные деньги в те дни, когда я находился в Индии, умный Иваныч-младший вложил в разработку золотого месторождения. Видимо, младшему обещали немедленную отдачу, но там даже документы не были оформлены надлежащим образом. Это стало ясно после того, как я сам побывал на старательской деляне под Комсомольским.

Деляна действительно существовала, но реально это были пустые отвалы начала пятидесятых годов, на которых ржавел допотопный экскаватор и копошились какие-то подозрительные личности. Скорее всего, Иванычу-младшему подсунули карту давно отработанного участка. В комариный хорошо запомнившийся денек, слегка присыпанный теплым грибным дождичком, на деляне появился официальный представитель Амана Тулеева, губернатора Кузбасса. Этот человек окончательно развеял мои иллюзии.

Скупив долги «Стройинвестсервиса», Трубников всячески давил на меня, пытаясь заманить в свою фирму. Кроме Трубникова, давили кредиторы, КРУ копало под использование бюджетных средств, выявляло приписки. Хотя за это отвечал заказчик, мою судьбу это не облегчало: господин Ульянин, избранный в главы районной администрации вместо Иваныча-старшего, энергично общался с судами, пытаясь вытрясти из меня хоть что-нибудь. В конце месяца позвонили из банка: на наши счета был наложен арест.