Вавилон - Маргита Фигули

— Моя мудрость против твоей, князь, словно маленький камешек против горы, а потому поступай, как находишь нужным.

Он отвернулся и, схватив ножницы, неверной рукой отрезал конец нитки, давая понять, что. прекращает спор.

Он продолжал вязать узел за узлом, как бы махнув рукой на весь белый свет. Но в душе огненной точкой тлела тревога. На своем веку он перевидал немало трагедий. И потому заранее страдал при мысли, что и с Устигой может приключиться беда. Упрямство Устиги причинило ему боль, как будто в душу насыпали раскаленных угольев.

Устига спокойно вернулся в комнату к Нанаи. Задернул за собой занавеску из грубой шерсти, закрывающую вход, и приблизился к ее постели.

Пока его не было, Нанаи вернулась в мыслях к Набусардару и к тому, что она говорила его гонцу в Оливковой роще. Гонец обещал подать ей весть в самом скором времени, если только господин его отнесется к этому благосклонно. Но дни проходили, принося новые события, а из Вавилона никто не являлся. Гамаданы отличались терпением, и она не уставала надеяться. Не сегодня, так завтра. Быть может, завтра.

Поэтому, едва Устига переступил порог, она спросила его:

— Долго ли ты будешь держать меня здесь?

— Завтра слуга отведет тебя домой, к отцу, нам повелевают сделать это наши обязанности. Не будь их, могло случиться иначе.

— Например…

— Ты могла бы решить сама, — ответил он и присел на край ее постели, — ты могла бы остаться здесь навсегда.

— Где «здесь»?

— Здесь, с нами, со мной.

— Я не знаю, где я, и не знаю, кто ты.

— Известно ли в роду Гамаданов слово «честь»? Этот вопрос поразил ее, как поражает внезапный луч света в темноте.

— Тебе известно, что я Нанаи, дочь Гамадана?

— Да, известно. Мне сказал это Сурма.

— Так знай же, что ни у кого еще не было сомнений в честности Гамаданов. За родину и честь каждый Гамадан готов отдать жизнь. Тебе, вероятно, известно и то, что я последняя в роду Гамаданов и не запятнаю его подлостью.

— Клянешься?

— Клянусь, — ответила она с решимостью, которая сделала бы честь мужчине.

— В таком случае можешь спрашивать о чем угодно, — сказал он, рассчитывая смутить ее своей откровенностью.

В смятении она подумала, что волей судьбы в этот момент приходят в столкновение по-братски близкие друг другу правда и честь. А как может правда бороться с честью, а честь с правдой? Ей показалось, что на пути к цели она чем дальше, тем больше сворачивает на кривые тропы.

Она глубоко вздохнула, приподнялась было, но снова упала на подушки.

— Я хотела бы знать твое имя, твое настоящее имя и кто ты. Издали я не раз видала тебя на пастбищах среди персидских торговцев и наших пастухов. Кто же ты?

И затаила дыхание, боясь, что он не скажет правду.

— Я Устига, — откровенно признался он.

— Устига?

Она изумилась, потому что Сурма много рассказывал ей об Устигах как о роде весьма известном и славном, и ей даже захотелось хоть раз в жизни увидеть кого-нибудь из Устигов. Ей и в голову не закрадывалось, что Устигой окажется персидский торговец, по просьбе которого звучали любовные песни в ее честь. Она удивилась и в то же время испугалась. Но когда первое волнение улеглось, она оглядела его более внимательно и потом проговорила уже приветливей:

— Да благословят тебя боги, князь Устига. Я знаю ваш род по рассказам. Мне казалось, что у вас должен быть орлиный взгляд, а у тебя глаза святого. Я воображала увидеть Устигу. с окровавленным мечом, а ты вместо меча коснулся меня сердцем. Я это чувствую, князь, и на твою искренность отвечу тем же… Теперь мне ясно, что сердце человека — оружие более совершенное, нежели меч. Ты положил рядом со мной кинжал, чтобы и я не была безоружной. Но тебе следовало прикрыть мое тело панцирем, чтобы я не осталась безоружной перед твоим сердцем. Теперь я понимаю, с кем мне довелось встретиться.

— Тебе и в самом деле нечего опасаться, дочь Гамадана. Никто из Устигов, даже после победы в сражении, никогда не оскорблял насилием женщин поверженного врага. Наш могущественный повелитель, царь царей, благороднейший потомок Ахеменидов, Кир, запретил это и в своей армии.

В первый момент его слова успокоили ее, но тут же рассердили.

— Не хочешь ли ты сказать, что ваш царь и ваш народ лучше нашего царя и нашего народа?

Он кивнул.

— Я убежден в этом, да и ты, Нанаи, не бойся взглянуть правде в глаза. Халдейскому царству, когда оно задыхалось под игом ассирийского владычества, история подарила Навуходоносора. Так почему бы судьбе не смилостивиться и над бедными персами, которых притесняют все? Она дала нам бессмертного Кира, который победит не только врагов Персии, но положит конец и вражде между людьми. Больше не будет ненависти, Нанаи, а только добро и любовь. Разве ты, любящая добро и справедливость, разве ты против победы добра?

— А почему, — не сдавалась она, — почему боги возложили это именно на персов?

— Потому, что все другие народы неисправимо испорчены, — ответил он. — Они погрязли в разврате, как Вавилон, любят роскошь, как. Вавилон, . творят мерзости, как Вавилон, тянут соки из бедноты, как Вавилон, подкупают судей, как Вавилон, бесчестят женщин, как Вавилон, взвешивают на фальшивых весах, как Вавилон, мерят укороченной мерой, как Вавилон, верят только в золото и драгоценности, как Вавилон…

— Довольно, князь! — прервала она его. — Довольно, у меня больше нет сил слушать тебе.

— Почему ты боишься правды, дочь Гамадана?

Только она одна знала, как велика ее любовь к Вавилону и как страдало ее сердце от речей Устиги. Она любила Вавилон, как любит беднейший из рыбаков жемчужину на своей ладони, найденную им на дне моря. В его глазах она. превосходит красотой и совершенством все на свете, он и не подозревает, что в руках другого эта жемчужина станет орудием порока. По словам Устиги, Вавилон грязнее самого грязного болота на свете. То же самое утверждают и евреи, которых царь Навуходоносор пригнал с собой в Вавилон после разрушения Иерусалима. Они будто бы затыкают уши, чтобы не слышать даже слово «Вавилон». Отворачиваются, чтобы не видеть Города Городов. Их пророки предсказали, что явится с севера огненная птица и спалит своими крылами безбожников, а Город Городов, гордость мира, превратит в груду развалин, в груду черепков.

Нанаи гонит от себя эти мысли и устремляет пристальный взгляд на Устигу. В голове у ней вихрь вопросов и сомнений, который она не в силах унять.

— Если ты так мудр, князь, — снова обращается она к нему, — объясни мне еще кое-что. Евреи в вавилонском плену бунтуют и верят, что за их муки Ягве, единственный, как они утверждают, владыка на земле и на небесах, нашлет на Вавилон порчу. Ты же говоришь: Вавилон должен пасть ради победы добра над злом, и у персов добро носит имя Ормузд. Вот и скажи теперь: кто же победит? Кто из богов станет повелевать людьми и другими богами, если народы воюют друг против друга и у каждого народа свой бог? Я с детства слышу, что побеждает тот народ, чьи боги могущественней. В книгах халдейских мудрецов написано, что боги Вавилона самые могущественные, потому Вавилон и правит миром. Как же наших всесильных богов одолеют слабые боги, как утверждаешь ты?

Устига улыбнулся и с готовностью ответил:

— Тех богов, которых создали себе народы, не существует, Нанаи. Но есть сила жизни, которая держится на любви и правде. Наш долг служить не выдуманным богам, а любви и правде.

— А где твой бог любви и правды, князь? И как мы должны служить ему?

— Он в каждом человеке, Нанаи. Служа ему, мы любим не только себя, но и других, творим добро не только ради себя, но и ради других.

— Вот как. — Она уступала ему против воли, потому что слова Устиги противоречили его поступкам. — Вот как, — повторила она, и щеки ее вдруг вспыхнули, когда она, пораженная новой мыслью, опять обратилась к Устиге: — А ты, князь, если ты веришь в любовь и правду, почему же ты поступаешь несправедливо? Что бы ты сказал, если бы халдей задумал лишить тебя родины, оросив ее землю кровью женщин и детей, предав огню и мечу твои дома, посевы, скот? Неужели ты принял бы все это как служение праведному богу, как победу добра над злом?

Он опустил глаза, но затем снова взглянул на Нанаи.

— Сегодня утром я сам пролил кровь, — заговорил он горячо. — Эсагила считает, что это несправедливо. Подумай, дочь Гамадана, тебе это тоже кажется несправедливым? Жрецы пустили в ход оружие против тебя, и справедливость покарала их моей рукой. Пойми, что я хочу сказать тебе. Кир и его народы выступают тоже как орудие справедливости, благодаря которому справедливость восторжествует в мире.

— Как тебе стало известно, что для этого боги выбрали именно Кира?

— Как мне стало известно? — Он задумался. — Я повидал мир и старался побольше узнать о нем. Я ходил по нему с открытой душой и смотрел на него широко раскрытыми глазами. И я понял, что без любви нет правды, а без правды нет любви. Вот почему я верю Киру.