«Жажду бури…». Воспоминания, дневник. Том 2 - Василий Васильевич Водовозов

Лесного института, где он состоял профессором. Я с удовольствием принял предложение, и доклад был прочитан. Это было последнее наше свидание. Вскоре после этого он умер207.

Воспоминание о нем осталось у меня очень сложное, и разобраться в его личности я не могу, хотя в течение четырех лет видался с ним почти ежедневно. Что его толкнуло на газетную дорогу? Был он человек профессорского типа (притом был профессором добросовестным, знающим, но довольно заурядным); общественные инстинкты и интересы людей этого типа находят удовлетворение в научной работе и к непосредственной общественной работе влечения не чувствуют. Близким газетным сотрудником какой бы то ни было газеты он никогда не был. Вдруг он почувствовал газетный зуд, причем пожелал не вступить в какую-нибудь существующую газету, но непременно основать собственную. И произошло это не тогда, когда общий предреволюционный угар опьянил многих ранее политически неактивных людей, а раньше, еще в 1903 г. Находилось это, вероятно, в связи с получением им 20 000 рублей от продажи своего небольшого имения (продал ли он имение для газеты, или газета явилась неожиданным последствием продажи, – этого я не знаю). Но ведь 20 000 рублей можно истратить и на что-нибудь другое, а не только на газету; к тому же у Ходского была жена, которая, вероятно, могла бы помочь ему в этом (жена эта скоро умерла, когда издавалась «Наша жизнь»). К тому же для газеты 20 000 – сумма совершенно ничтожная; с нею начинать газету – это верное выбрасывание денег на ветер, и только совершенно исключительные условия революционного момента сделали ее достаточной для начала.

В 1903 г., когда Ходский начал хлопоты о газете, для ее возникновения требовалось разрешение Главного управления по делам печати, каковое давалось с очень большим трудом. Требовались долгие утомительные хлопоты, требовалась большая предварительная энергия. Ходский проявил ее. Обнаружить такую энергию могли люди двух категорий: или люди с большим газетным зудом, газетчики по призванию, или же дельцы, рассчитывающие на большой доход либо от ее ведения, либо от перепродажи разрешения в другие руки. Ни того, ни другого мотива я не могу приписать Ходскому.

В Главном управлении его спрашивали:

– Вы хотите создать новые «Русские ведомости» в Петербурге? Нам довольно неприятностей с одними в Москве.

– Нет, «Русские ведомости» сами по себе, а я сам по себе208.

Наконец, газету разрешили.

Как составить редакцию? И вот тут передо мной – вторая загадка.

Сам Ходский – человек очень умеренных воззрений и притом не без сумбура в голове. Он никогда не входил ни в какую политическую партию, не входил в силу недисциплинированности своей натуры, которую сам принимал за своеобразие своих убеждений. Ни в каком случае нельзя поместить его «левее кадетов»; он был либо кадетоидом, либо – и это ближе к истине – правее кадетов, и, может быть, издававшаяся им «Русская земля»209 была ближе к его действительным убеждениям, чем «Наша жизнь». И тем не менее он обратился к людям, которые почти все принадлежали к радикальному течению и после образования партий оказались «левее» кадетов. В большом числе он пригласил людей, лично ему знакомых по Саратову, откуда сам был родом; частью это были люди, в то время почти совсем неизвестные в литературе: Жилкин, Неманов (ныне близкий сотрудник милюковских «Последних новостей»), Португалов; из людей, уже тогда известных, имелись Прокопович, Кускова, В. С. Голубев. Затем, частью по самостоятельному выбору, частью по рекомендации вышеназванных, он пригласил некоторых лиц, с которыми у него близкого знакомства не было: Богучарского, меня и некоторых других.

Что заставило его выбрать такой контингент сотрудников? Конечно, очень легко сказать: он почувствовал веяние эпохи и понял, что эти люди могут создать ему успех. Но такая мотивировка слишком шаблонна, слишком элементарно-грубая, чтобы быть верной; к тому же за Ходским я не могу признать такого тонкого политического нюха. Это совсем не Суворин210 и не член суворинской семьи211. Тут несомненно было что-то более глубокое. Редакцию он подобрал, следовательно, индивидуально, но вполне удачно в том отношении, что она сразу спелась и оказалась однородной и дружной. Но затем он сразу предоставил все дело в ее руки на коллегиальных основах, сохранив за собой хозяйственное верховенство и положение ответственного редактора с правом цензурного вето, которым пользовался не всегда благоразумно. Избирать редактора он предоставил редакции и признал даже право браковать его собственные статьи, которым мы иногда и пользовались.

Значит ли это, что он обладал товарищескими чувствами, был человеком коллегиальным? Напротив. Товарищем он был дурным, иметь дело с ним было тяжело и неприятно. Он отстаивал каждую мелочь очень упрямо, раздраженно, неприятным тоном и только в случае очень решительного требования с нашей стороны уступал. Но неприятный осадок оставался после каждого с ним спора.

В денежных вопросах он был очень экономен, можно сказать – скуп. Жалованье и гонорары у нас были значительно, раза в полтора ниже, чем в «Сыне Отечества», не говоря уже о старых богатых газетах, как «Новое время». На всякое требование, вроде посылки корреспондента на войну с необходимо высокими путевыми расходами, он шел крайне неохотно, хотя это для газеты было совершенной необходимостью. Но вместе с тем в делах денежных он производил впечатление безукоризненно честного человека. Я уже рассказал выше, как он поступил во время запрещения газеты в начале 1905 г. Когда газета приближалась к гибели и у нас начались задержки в выдаче жалованья, он каждого сотрудника предупреждал:

– Газета находится в тяжелом положении. В настоящее время я не могу уплатить вам всего, что я вам должен, и несомненно это будет продолжаться еще некоторое время. Если газета оправится, вы получите свое сполна. Если не оправится, я вам уплатить своего долга не смогу. Решайте сами, оставаться ли вам в газете.

Я добрый десяток раз работал в гибнущих предприятиях и никогда такого отношения не встречал. Всегда издатели ввиду предстоящей гибели начинали давать неисполняемые обещания, лгать, увиливать, уклоняться от разговоров. Одних никак нельзя было поймать: они назначали время и место свидания для денежного разговора – и в назначенные время и место не являлись; другие говорили: «Простите, это случайная временная заминка, на будущей неделе я вам все пришлю по почте»; «Ах, действительно, я обещал уплатить на этой неделе; простите, понадобилось произвести экстренный платеж; на будущей неделе непременно». Третьи предоставляли объясняться с конторщиками, которые ничего сказать не могли, и т. д. Честные, откровенные заявления Ходского составляют совершенно исключительный уникум, и потеря мною за «Нашей жизнью» довольно значительной