Иван Кондарев - Эмилиян Станев

— Отец ваш то и дело открывает дверь и выглядывает на улицу, вот я и решил подождать вас здесь, — сказал он, с радостью всматриваясь ей в глаза.

— Мама не может быстро идти, и у нее тоже абрикосы… Извините, я отнесу корзинку и выйду…

Она улыбнулась ему пересохшими, дрожащими от усталости губами и, оставив его в ожидании, поспешно свернула в переулок за мостом.

Отец встретил ее у дверей.

— Вы бы там еще до полуночи сидели. Где мать?

— Идет. А я поторопилась, потому что надо сбегать к подруге и вернуть ей книгу.

Христина оставила корзину в доме и пошла к источнику отмыть от пыли ноги. Отец шел следом.

— Уж не повстречался ли тебе этот молодчик? Приходил днем; я сказал, чтоб оставил тебя в покое.

— Никто мне не встречался.

Бай Христо смягчился.

— Сварил мясную похлебку и стол накрыл, а вас все нет и нет. Остынет — будет ни то ни се.

Христина сбегала наверх, наскоро причесалась, надела чулки и другое платье. Услышав стук двери и сердитый голос отца, она улучила минуту, когда родители вышли в пристройку, и незаметно выскользнула на улицу.

В теплом сумраке пронзительно квакали лягушки. Кроткий вечер опустился над городом, отовсюду доносились знакомые звуки: стук дверей, звон посуды, лай собак, детские голоса. В блестящей глади реки отражалось светлое, будто стеклянное небо. На другом берегу среди темных силуэтов домов огромной черной свечой высился тополь.

Костадин беспокойно расхаживал по мосту.

— Отец отпустил меня на минутку. Соврала ему, что пошла отдать подруге книгу. — Увидев, что он нахмурился, она поспешно добавила: — Я пришла сказать вам, где ждать меня. После ужина я выйду в сад. Пойдемте, я покажу, где вам пройти.

Посмеиваясь над его смущением, она повела его по берегу. Они вышли к узкому оврагу, заросшему бузиной, волчьими ягодами и мелким кустарником. По дну, омывая скалу, журчал ручеек. Пахло бузиной, теплой сыростью и улитками. Узкая тропинка убегала в глубь оврага.

— Вот отсюда — вверх. Там в двадцати шагах вправо есть калитка в наш двор. Войдите во двор и стойте у самой калитки. Еще лучше — за калиткой, — сказала Христина, показывая на тропинку.

— А еще калитки там нет? Лучше покажите, чтобы не заблудиться.

— Нет, не заблудитесь. По мосту люди ходят, могут увидеть нас. Я должна вернуться, иначе отец рассердится. Слушайтесь меня, — сказала она просительно и так мило, что Костадин радостно встрепенулся, тронутый этой неожиданно возникшей между ними близостью. — Вы ведь тоже еще не ужинали. Ступайте поужинайте. Так будет лучше всего. Я приду, но не скоро. Надо будет немного подождать…

Она говорила почти шепотом. В сумраке белели ее зубы, большие глаза сияли. Костадин молча улыбался. Сердце таяло в сладостном ожидании.

— Вернуться домой? Поздно будет. Я сразу же пойду к калитке. Вы, зная, что я жду, не задерживайтесь, — также шепотом ответил он.

— Может быть, и задержусь, не от меня зависит… Когда наши лягут… Нет, вы идите поужинайте, зачем морить себя голодом?

— Это неважно. Сейчас куда важнее другое.

— А теперь отпустите меня. Чем раньше я вернусь, тем лучше. — Христина, отойдя в сторону, обернулась и сказала со смехом: — Помните — калитка справа, не то заберетесь к соседям. И не торопитесь. Отец иногда прогуливается по двору перед сном.

Она прошла по мосту и скрылась в переулке.

Старики были на кухне. На низеньком столике дымилась кастрюля с похлебкой. Бай Христо сидел за столом, накинув по привычке куртку.

— Садись, не торчи, как столб. Нашла время носить книги подружкам!

Христина покорно опустилась коленями на мягкую подушку и смиренно потупила глаза. Ей виделась сколоченная из штакетин калитка, вьющаяся к ней по двору тропка. Она боялась взглянуть на отца, чтобы не выдать себя.

Мать тяжело опустилась на колени рядом с ней. Бай Христо, перекрестившись, отрезал три ломтя хлеба. Мать разлила по тарелкам наваристую, сильно наперченную похлебку. Христина хлебнула и чуть не задохнулась. Она обмакнула кусочек хлеба в солонку, чтобы отереть им пылающие губы, и с беззвучным смехом взглянула на мать. Старая женщина с мученическим видом подносила деревянную ложку к губам. После пятой ложки у бая Христо вспотел лоб. Он отерся ладонью и, оглядев женщин, сказал:

— А с перчиком-то я, видно, хватил лишку.

— Пропади он пропадом! — промолвила старуха.

— Лютый оказался. Ешьте одним духом, не так жечь будет.

— Христина, дай мне водицы, — попросила мать.

Бай Христо хлебал долго, с остервенением, пока не съел все. Потом с жадностью разгрызал крепкими зубами хрящи и обсасывал кости. Кошка с черными пятнами на хвосте терлась о его колено. Привязанный к потолку и завернутый в холстину окорок висел над столом, как булава.

Старуха пожаловалась, что дверь в сторожке отсырела и плохо открывается и что кувшин разбился.

Насытившись, бай Христо разговорился.

— Этот шальной учителишка сегодня подкинул письмо нашей барышне. Только я поставил кастрюлю на огонь, он заявляется. Встречаю его как человека и говорю: брось свою затею, а он как окрысится на меня. Кто ему потакает: ты, барышня, или мать?

— Я говорила тебе, папа, что он мне никто.

Христина умоляюще поглядела на мать и опустила глаза.

— Если придет — не отворяйте ему. Ноги ему переломаю. И не дай бог, коли увижу тебя с ним! Коммунист! Взялся меня уму-разуму учить!

— Раз дочь на выданье — всякие лезут, — заметила старуха.

— Сука, что ли, твоя дочь?

Христина встала и отрезала от окорока два кусочка. Один она незаметно спрятала в шкафчик. Бай Христо, вдоволь напившись воды, вышел во двор.

Мать принялась мыть посуду. Христина положила припрятанный кусок ветчины на ломоть хлеба и, завернув в платок, пошла к себе в комнату.

Луна поднималась из-за шелковицы, в окна смотрелись первые звезды, далекое сияние сбегало с темнеющего неба.

Бай Христо сидел на стуле во дворе и курил.

— Поди спроси мать, куда она дела бредень. Когда еще велел вам починить его! Если не починили, садитесь сейчас же за дело. Утром пойду ловить рыбу.

Христина сунула платок за пазуху.

— Мы устали, папа, давай отложим до завтра.

— Я сказал: утром пойду рыбу ловить!

Христина спустилась в погреб, сняла с гвоздя свернутый бредень и спрятала его под корыто.

Мать долго и напрасно искала бредень, заглянула даже на чердак. Бай Христо светил ей лампой и ворчал не переставая. Наконец он угомонился и пошел спать. Старуха задула лампу на кухне и, тяжело передвигая натруженные ноги, с оханьем побрела к себе. Она спала в небольшой комнатке, выходящей окнами на улицу.

Христина тихонько спустилась по лестнице, замирая от страха и волнения.

На городских часах пробило девять. Христина встревожилась — не рассчитывала, что задержится так долго. Она прошла мимо стола во дворе, за которым несколько дней назад состоялась их первая встреча с Костадином, и в тени слив подошла к калитке. Светила луна. Костадина не было видно.

«Ушел, не дождался», — вздохнула она, сжимая в руках узелок с едой. Но в тот же миг услышала шорох за спиной и обернулась. Костадин ждал ее, притаившись под сливой.

Она приблизилась к нему и молча протянула узелок. Он улыбнулся, глаза его блестели.

— Принесла вам поесть.

Костадин подошел вплотную. Ей показалось, что он хочет что-то сказать, но не может и только улыбается. Он положил вдруг руки ей на плечи и неловко, грубо обняв, поцеловал в губы. Все это произошло как во сне. Узелок выпал у Христины из рук…

Небо сияло шелковистым блеском. Верещание сверчков слилось в едином звучании. Все вокруг, от теплой земли до самых небес, всколыхнулось в неистовом порыве к счастью, к блаженству…

Манол больше не говорил вслух о новой мельнице, но неустанно размышлял о том, как бы построить ее с наименьшими расходами. Он заприметил небольшую водя-» ную мельницу в Я ловцах, в двух километрах от города. Мельница принадлежала некоему Тодору Миряну.

Однажды Манол оседлал коня и отправился в Яковцы. Там он до мелочей разведал, чем владеет Мирян, во сколько можно оценить его движимость и недвижимость, есть ли у того долги и прочее. На обратном пути он остановился на холме возле деревни. Внизу, в тени дубовой рощи, виднелась мельница. Деревня раскинулась по обоим берегам речки, которая, описав широкую дугу в том месте, где на живописном лугу стояла мельница, дальше текла прямо, сверкая на стремнинах.

Манол стал терпеливо выжидать случая поговорить с Миряном. Случай скоро представился.

Как-то в субботу после обеда Мирян зашел в лавку к Джупунам и, купив медного купороса, заказал стопку анисовой. Это был высокий, представительный мужчина в добротной соломенной шляпе, с толстой тростью. Городской костюм не мешал ему опоясываться синим деревенским поясом. В молодости он занимался огородничеством в Румынии и вернулся оттуда, щеголяя золотой цепочкой и каракулевой шапкой. Хотя односельчане и подтрунивали над его кичливостью и хвастовством. Мирян знал себе цену и держался неприступно. Земли у него было мало, накопленное за прошлые годы уплывало из рук, но благодаря мельнице он слыл человеком зажиточным.