На свободное место - Аркадий Адамов

— Значит, в семье есть теща, — поучительно говорю я. — На этот счет социологи тоже исследование провели. Оказывается, свекрови чаще разрушают молодые семьи, чем пресловутые тещи. И проценты приводят. Все выглядит очень убедительно.

— Батюшки! А вы сами, случайно, не социолог?

— Почти, — весело соглашаюсь я. — Тоже, знаете, изучаю всякие жизненные ситуации. Но несколько по другой линии. Вы слышали, какая кража вон в том доме была?

Я указываю на дом, где находится квартира покойного академика.

— Еще бы не слышать! А через два дня тут еще и убитого нашли. Просто ужас какой-то. Гулять с детьми стало страшно.

— А вы, наверное, каждый день гуляете, в одно время?

— Конечно. Два раза. Утром и вот сейчас, после обеда. И вы знаете, — женщина, я замечаю, постепенно проникается ко мне доверием, — если бы меня спросили, я бы сказала, что почти предвидела все это.

— То есть как это предвидели? — с неподдельным интересом спрашиваю я. — Предчувствие какое-нибудь у вас было?

— Нет, тут было не предчувствие. Кое-что пореальнее. Вы не думайте, что выдумывает старуха. Я вот тоже люблю детективные романы. И уверяю вас, из меня вышел бы прекрасный сыщик. Да, да.

— Как из большинства женщин, — смеюсь я.

— Конечно. Они талантливей и благородней. И еще они тонкие психологи. А мужчины пусть бегают и стреляют, — она небрежно машет рукой.

— Но что же вы могли предвидеть? — спрашиваю я. — Кражу или убийство?

— Что-то вроде того или другого.

— Каким же образом?

— Только гуляя с внуками.

— Вы что-нибудь стали замечать во дворе?

— Вот именно. Один раз ко мне подсел человек, вот как вы сейчас, и стал расспрашивать про всяких жильцов. Всяких, обратите внимание. Из разных квартир. Он, конечно, хотел меня запутать.

— Он не знал, с кем имеет дело, — улыбаясь, вставляю я.

— Вот именно. И между прочим, про Брюхановых. Когда приходят, когда уходят, кто у них бывает. И все это, повторяю, между прочим, вскользь. А я Бориса Кирилловича еще студентом помню, я тогда в школе училась. Их семья и до войны тут жила. И наша тоже. И отца его помню, и мать.

— А кто же вас расспрашивал?

— Молодой человек вроде вас… то есть совсем не вроде вас, — поправляется она, усмехнувшись. — Словом, рыжеватый, худощавый, вполне прилично одет, но… малоприятный, надо сказать. Ухваточки такие, знаете…

«А ведь это Чума, — думаю я. — Скорей всего, он».

— Так вот, — продолжает женщина с возрастающим увлечением. — Сначала, значит, появился этот молодой человек. А через день или два, уже не помню точно, смотрю, встречаются тут два человека, совершенно незнакомые мне, посторонние. Жильцов-то я тут всех знаю. Причем солидные такие люди, немолодые, одеты хорошо. А ругаться стали совершенно неприлично. И ведь видят, что недалеко женщина сидит, дети.

«А это уже, наверное, Гвимар Иванович с тем низеньким», — вспоминаю я рассказ Инны Борисовны и спрашиваю:

— По какой же причине они ругались, вы не уловили?

— Точно вам не скажу. Я все-таки специально слушать не старалась. Но так я поняла, что один требовал от другого, чтобы тот куда-то не ходил больше. И грозил, знаете, так. Ну, а второй, значит, не соглашался. Словом, не очень я все это поняла. Неприятно было даже смотреть в их сторону.

Зато понял этот спор я. Это они, видимо, делили вещи с кражи. Будущей кражи, которую только еще готовили. И в результате Гвимар Иванович поплатился жизнью. Все, между прочим, закономерно в том волчьем мире.

— А в это время, представьте себе, — продолжает между тем моя собеседница, — я вдруг замечаю, что за ними какой-то человек наблюдает, вон оттуда, — она указывает в сторону ворот. — Я его прекрасно видела. А они нет, им не до него было. Какой-то молодой человек. Очень похож на того, который ко мне подсел. И вообще я его часто стала во дворе нашем замечать. А однажды я знаете что видела? Вы только послушайте. Наша квартира этажом выше Брюхановых. Выхожу я как-то на площадку, в магазин шла. Вдруг слышу на нижней площадке что-то лязгнуло. Наклонилась через перила и вижу этого самого молодого человека, как он из почтового ящика у Брюхановых что-то вытащил и бегом вниз по лестнице. Я его еле разглядела. А вечером я Инночке, конечно, сказала. Но ей, бедняжке, не до того было. Вы подумайте только, с родным братом судиться пришлось! Это такой подлец, такой подлец, что слов нет! Ну все буквально, что после отца осталось, себе хотел забрать. Все, все. А отец-то вообще знать его не желал и из дома выгнал. Вы сами посудите. Работать не пожелал, институт медицинский бросил, пьянствовал. И женился-то на какой-то пьянице, проститутке, говорят. Просто урод в семье, право. И Инночка все бы ему отдала. Хорошо, ей муж помешал. Вот уж это энергичный человек, ничего не скажешь! Он этому Олежику так хвост накрутил, как говорится, что тот теперь в дом прийти боится, после суда. А то являлся когда хотел, якобы картинами любоваться. Да еще супругу как-то привел. Это уж последняя наглость была.

Вот так, обратите внимание, бывает всегда. Стоит только человека «разговорить», внушить ему доверие и воодушевить искренним интересом к тому, о чем он вам рассказывает. И тогда нет такого человека, который бы, если у него не имеется особых причин молчать, не увлекся бы собственным рассказом. Не все люди умеют и любят слушать, но все любят, чтобы их слушали, все, даже самые молчаливые и робкие, последние даже особенно: им реже удается овладеть чьим-либо вниманием. Вот и на этот раз мне удается «разговорить» мою собеседницу, и у нас с ней получился очень, как видите, содержательный разговор. Ее, кстати, зовут Софья Семеновна, и она до недавнего времени работала редактором в одном крупном издательстве.

Последнее обстоятельство мне особенно импонирует, ибо я сразу вспоминаю свою дорогую тещу и потому невольно проникаюсь к Софье Семеновне симпатией. Наверное, она это улавливает и говорит со мной особенно доверительно и охотно.

А под конец она неожиданно замечает:

— Вы только не подумайте, что я со всяким случайным человеком такие беседы веду, — и при этом она многозначительно улыбается. — Просто вы мне показались не случайным человеком.

— Это почему же вы так решили? — спрашиваю я.

— А потому, что из меня мог бы выйти хороший сыщик, я же вам говорила. Я все разгадываю. Дочь просто поражается.

— И что же вы во мне разгадали, разрешите узнать?

— Коллегу, — смеется Софья Семеновна.

— Ну, знаете, — в тон ей отвечаю я, — перед вами надо снять шляпу.

— И снимите. Не простудитесь.

Я торжественно снимаю шапку и кланяюсь, а оба карапуза, оторвавшись от своих занятий и разинув рты, удивленно лупят на меня глаза.

— Раз мое инкогнито раскрыто, — говорю я, — то разрешите вас спросить, как специалист специалиста. Вот взгляните, — я вынимаю из кармана несколько фотографий, в том числе Лехи и Чумы. — Никого из них вы здесь, во дворе, не видели?

Софья Семеновна снова надевает очки, берет у меня из рук фотографии и начинает одну за другой их рассматривать.

— Не те очки с собой взяла, еле читаю, — досадливо говорит она. — Эти для дали. А идти за другими не хочется… — И, оборвав фразу, вдруг неуверенно произносит: — Вот этот, кажется, похож… он со мной беседу вел, если не ошибаюсь, — и указывает на фотографию Кольки-Чумы. — Очень неприятная физиономия.

«Он, он», — мысленно подтверждаю я, даже не очень взволнованный этим открытием, настолько я уже заранее его предвидел.

Мы наконец прощаемся с Софьей Семеновной, вполне довольные друг другом.

Я машу рукой обоим карапузам. Один из них, улыбаясь до ушей, машет мне в ответ, а другой, не решаясь на такую вольность, смотрит мне вслед с боязливым любопытством.

Выйдя через ворота в переулок, я смотрю на часы. Ого! Немало времени мы, оказывается, проговорили с Софьей Семеновной. Впрочем, весьма плодотворно. Вот только один пункт остался неясным: пятая машина. Софья Семеновна видела во дворе только те, которые значатся уже у нас в списке. Но пятая машина была. Возможно, она не заезжала во двор и ждала в переулке. Ведь, как мы прикинули, все украденные вещи могли уместиться, самое меньшее, в четырех чемоданах, а то и пяти. Однако никого с чемоданами в руках Софья Семеновна не видела, пока гуляла с внуками.

Кстати, теперь можно более или менее точно установить момент кражи. Софья Семеновна гуляет с внуками первый раз с половины десятого до половины двенадцатого. Инна Борисовна и ее супруг уходят на работу в половине девятого. А Леха сел к Володе в такси уже после кражи, около двух часов дня, заехав предварительно на дачу и отвезя туда краденые вещи. Следовательно, кража могла произойти либо с половины девятого до половины десятого, либо с половины двенадцатого до половины первого, с учетом того, что Лехе надо было время отвезти вещи и очутиться у Белорусского вокзала.