Ябеда - Сэм Хайес

Сжимая в кармане ржавую заколку, Нина бога благодарила, что хотя бы Джози живет обычной жизнью, ничего не замечая. Костьми лягу, чтобы так оно и продолжалось, чтобы скрыть все от Мика, решила Нина. Она еще раз убедилась, что входная дверь надежно заперта. Обошла и подергала все окна первого этажа. Черт с ней, с прополкой. Лучше посидеть в доме, поближе к Джози, и хорошенько пораскинуть мозгами. Обдумать лучший и худший варианты развития событий.

Нина налила себе чашку чая, завернулась в плед и устроилась на диване. Рабочим вопросам придется подождать. Она уставилась на противоположную стену. Вместе с Миком они расписали ее однажды ночью, когда Джози была еще маленькой, а потом как были, с липкими от краски руками, упали на кровать, оставляя друг на друге разноцветные отпечатки. «Помечаю территорию!» — прошептал Мик, и они занялись любовью.

Нина сбросила с ног вязаный плед. Пот лился градом, ее лихорадило. По сути, между лучшим и худшим вариантами почти никакой разницы. Чтобы все окончилось благополучно, ей придется пройти через ад.

— Ты точно не против, что я пригласил его на ужин?

Нина очнулась от своих мыслей. Сколько времени прошло — десять минут, десять часов?

— Что ты сказал? — Она улыбнулась мужу. Ее бросало то в жар, то в холод.

— Извини, что сообщаю в последний момент. Я наконец-то получил ответ из новой галереи. Секретарь пишет, что босс сейчас в наших краях и жаждет встретиться не откладывая. Я пригласил его к нам на ужин. Боюсь только, мне про него мало что известно.

Нина видела, что Мик приятно взволнован, но у нее самой от этого не стало легче на душе. Нет, конечно, она была рада за него, но когда до нее дошло, о чем он ее просит, когда представила, что через пару часов им предстоит принимать человека, который может навсегда изменить их финансовое положение… Нет, нет, сейчас это выше ее сил! Даже подкраситься казалось непосильной задачей, не говоря уж о том, чтобы приготовить ужин, которым было бы не стыдно угостить.

У Нины слипались глаза. Мик сразу заметил и поспешил компенсировать грядущие хлопоты — сел рядом, обнял. И почувствовал, как в ответ она обмякла, прильнула к нему.

— Интерес еще одной галереи — это наш шанс.

Нина повернулась и прижалась к губам мужа поцелуем, ладонями сжала виски, мечтая стать частью Мика, укрыться в нем от всех, навсегда.

— Мы с тобой завоюем целый мир, — сказала она глубоким голосом, который всегда заводил Мика, оторвавшись от мужа и глядя ему в глаза. — И галерею из Уэст-Энда.

— Вот именно, из Уэст-Энда!

Его губы коснулись ямочки на ее шее. Ему было мало одного поцелуя, он хотел еще, но время поджимало — надо готовиться к приему гостя.

Нине вспомнился единственный случай, когда она отклонила ласки мужа. Она снова очутилась в больнице, снова вглядывалась в отражение в крошечном зеркальце на стене туалета. «Умерла… — Она различала лицо, губы, слышала слова, но разве это ее голос? — Как моя малышка могла умереть?»

Это был плановый осмотр на двадцатой неделе беременности, Мик обещал приехать к ней в клинику, но по дороге проколол шину. Связаться с ним она никак не могла — мобильного телефона у него не было; по правде говоря, они едва наскребли на старенький «фиат» для Мика. Словом, в затемненную комнату Нина вошла одна, разделась за ширмой и легла на кушетку. С противоположной стороны урчащего аппарата УЗИ одиноко расположился стул. Для отца, догадалась Нина.

— Странное дело, — сказала докторша немного погодя и умолкла. Целая вечность прошла, прежде чем она показала: — Вот головка, но…

При виде крошечного курносого профиля Нина лишь ахнула, не в силах вымолвить ни слова.

— Но я не слышу его сердцебиения…

Произносила ли докторша еще какие-то слова, Нина не помнит. Все вокруг затянуло защитной пленкой, которая не давала правде пробиться в сознание.

Вызвали врача-консультанта, провели новое ультразвуковое исследование, с молниеносной скоростью сделали анализы, которые не оставили сомнений — ребенок умер. По мнению врачей, четыре недели назад. Нина пыталась вспомнить — что она делала, когда ее малышка решила сдаться?

Потом примчался Мик, красный как рак, виноватый, с ног до головы в машинном масле.

— Я все пропустил? — спросил он, улыбаясь.

Нина лежала на спине, белая, как ее рубашка.

— Она умерла, — проговорила бесцветным голосом.

Мик еще не знал, никто не удосужился ему сказать. Из приемной его сразу отправили в кабинет УЗИ — еще один папаша, которому сейчас за опоздание намылят шею.

Мик остолбенел. Спросил: ребенок еще внутри, еще не родился?

Нина не знала, что ответить. Она с мольбой уставилась на женщину-консультанта, что-то озабоченно строчившую в блокноте, но та не подняла глаз, не увидела выражения ужаса на Нинином лице, не заметила, как она сползла с кушетки и заковыляла в туалет. Мик бросился за женой, обхватил руками ее беременный, но уже безжизненный живот.

— Не прикасайся ко мне! — взвилась Нина.

Убитый горем Мик, не обращая внимания на ее крик, зарылся лицом в Нинины волосы.

— Умерла, — сказала она, глядя на себя в зеркало. — Как моя малышка могла умереть? — Ей казалось, она сама умирает, словно смерть ползла изнутри.

— Или давай поведем его в ресторан, — предложил Мик. Теплая рука сжала Нине плечо, возвращая в реальность. — Нина? Ты слышишь? Я говорю, можем поужинать в городе, тогда тебе не придется готовить.

Нина стряхнула воспоминания. Во рту пересохло. Не часто, но она думала о старшей сестричке Джози, никак, впрочем, не называя. Нина не дала ей имени — оно сделало бы девочку настоящей, живой, и потерять ее было бы еще тяжелее. Могилы не было, только горстка пепла, развеянного над рекой неподалеку от того самого места, где одной темной ночью она была зачата, где было вино и звезды и меж деревьев скользили летучие мыши. Вздох ветерка — и от нее не осталось и следа.

— У меня есть свежая рыба, — сказала Нина.

Слова невесомой нитью протянулись через годы, из прошлого в настоящее. Снова вернулся весь ужас ее сегодняшнего положения, застучал молоточками в висках. Живот свело. Некуда, некуда бежать! А если и убежать — что станется с ее семьей? Неужели им было дано прожить вместе лишь определенный срок, а теперь он на исходе? Неужели надо быть просто благодарной за двадцать лет, прожитых с Миком, за пятнадцать лет, отпущенных на заботы о Джози? А ведь в воображении рисовалось, как она состарится рядом с Миком, виделся домик в Корнуолле, собака, Джози приезжает в гости с их внуками…

— Я приготовлю ужин. — Нина встала, прошла в кухню и вытащила из холодильника рыбу. По крайней мере, будет чем занять мысли на несколько часов.

Мик топал следом, бормоча, как он признателен, и предлагая любую посильную помощь.

Нина коротко глянула на него, шлепнула рыбу на разделочную доску и еще не ведая, каким образом это поможет, набросилась на рыбью тушку с самым острым из имеющихся в хозяйстве ножей.

Глава 30

Десятки ворон срываются с деревьев, пока я обхожу Роклифф-Холл. Возмущенно каркая, птицы носятся в тонком утреннем тумане, который висит на ветвях, словно кто-то окутал школьный участок тюлем. Я иду вдоль каменного фундамента, выступающего у основания стен. Задрав голову, разглядываю пять этажей викторианского здания из красного кирпича, что поднимаются в дымку, затянувшую голубое небо. Утро сегодня замечательное, совсем не под стать моему настроению.

«Не это. И не это», — бормочу я, минуя одно окно за другим. Большинство комнат занимают шестиклассницы, но в этом же крыле живут и сотрудники. Такова политика школы — размещать комнаты женского персонала вперемешку со спальнями девочек. Ненавязчивый присмотр, как пояснила Сильвия. Мужской персонал обитает в том же крыле, где и Эдам, за исключением директора с женой. У них собственная квартира. На чердаке под крышей всего два помещения — моя каморка и еще одна комната. Я спрашивала Сильвию, нельзя ли в ней сложить спортивную форму, но та ответила, что комната заперта, а ключ у директора, и посетовала, что только даром место пропадает.

Наконец отыскиваю знакомые голубые занавески, все остальные — лиловые. Земля здесь идет под уклон, и подоконник оказывается у меня над головой. Но если чуть отступить, то заглянуть в окно проще простого. Споткнувшись обо что-то, смотрю себе под ноги и замечаю прямо под окном камень, очень большой, похоже, из декоративного садика. Серо-зеленый лишайник покрывает его со всех сторон, но… что это? Сердце екает: на плоской стороне камня глинистый отпечаток ноги, а недалеко на траве — рытвина, откуда камень подтащили к стене.

— Кто-то здесь в самом деле был, — бормочу я.

Сквозь пелену тумана пробивается солнце, лучи падают на стекло, и мне в глаза бросается сальное пятно в нижней части окна, как будто его терли. Вокруг пятна все стекло в грязных разводах.