Месть Акулы - Сергей Майоров

Рвать и топтать никого не пришлось.

Под аркой преследование пришлось прекратить. Остановившись, Акулов в бессильной ярости наблюдал, как человек с ключами от квартиры садится в красные «Жигули» классической модели. Какой именно — с такого расстояния в сумерках было не рассмотреть, как и не прочитать даже цифры госзнака. Мужчина занял место рядом с водителем, машина тронулась и на медленной скорости, словно желая лишний раз подразнить неудачливого преследователя, докатилась до перекрёстка. На светофоре как раз вспыхнул зелёный сигнал, и «Жигули», чуть поведя задницей на сером кашеобразном снегу, ушли налево, к проспекту, где неминуемо должны были затеряться в потоке, плотном даже в такую погоду.

Прыгать в «восьмёрку» и жать на педали Акулов не стал. Бесполезно, он не сможет опознать ни красную машину, ни нужного человека. Те приметы, что он разглядел, за два квартала отсюда будут попадаться у каждого пятого транспортного средства и его пассажиров.

Вернулся в дом. Отпирая дверь, посмотрел вниз и выругался в свой адрес словами, осевшими в памяти с того времени, когда прочитал «Момент истины» В. Богомолова: «кулёма» и «пижон». В детстве он не понимал их значения при употреблении в таких ситуациях. Потом, немного поработав в милиции, понял. Сейчас понял ещё раз.

На бетонном полу виднелось множество мокрых отпечатков ботинок. И акуловских, оставленных при первом заходе в квартиру, и неизвестного мужчины. Именно эти следы предупредили незнакомца о засаде и обратили в бегство.

Акулов вздохнул. Он что, не знал, что нужно вытирать ноги? Знал. Просто забыл. Слишком сильно задумался об особенностях национального дверестроения. Гадал, кто эту чёртову железную дуру поставил. Виктория или хозяин? Хозяин или Виктория? Крайне важный, наверное, вопрос. Ключевой. Что тут можно сказать? Пижон и кулёма. По-другому не скажешь…

Акулов зашёл в ванную комнату. Как и кухня, она была оборудована только самым необходимым, даже занавеска отсутствовала. На крючках висели три полотенца, к стене был прислонён тазик для стирки с отбитой в нескольких местах эмалью, на полочке располагались тюбик зубной пасты, бритвенный станок и электрическая зубная щётка со сменными насадками. Такой можно пользоваться и в одиночку, и, при необходимости, целой семьёй.

В комнате, поперёк застеленной кровати, валялись мужские брюки. Сразу после того, как он их увидел, мужские вещи стали попадаться под руку повсюду. Среди Викториной косметики, многочисленной и очень дорогой, затесались три мужских дезодоранта и одеколон. В шкафу оказались рубашки, костюм и носки, под окном стоял «дипломат» из белого кожзаменителя, пустой и пыльный, а количество нижнего белья, спрессованного в большом полиэтиленовом пакете, могло удовлетворить потребности сразу нескольких представителей сильного пола.

Кроме одежды, Андрей нашёл ещё две вещи, не принадлежащие его сестре. В глубине шкафа, под грудой белья и книг, сваленных так, словно никто их никогда не читал и в будущем намеревался сдать в макулатуру, отыскались пухлый ежедневник и чёрная барсетка с полуоторванной ручкой. Сумочка была заперта, и ознакомление с её содержимым — как он определил на ощупь, там лежало что-то прямоугольное, немного толще и больше колоды карт — Андрей предпринял во вторую очередь.

В ежедневнике было сделано множество записей. Имена, телефоны, названия фирм, бухгалтерские расчёты. Последние поражали величиной сумм: меньше нескольких миллионов рублей в них не фигурировало, а цифры со значком $ начинались от 500 — 700 и достигали сотен тысяч. Автор пользовался собственной системой сокращений, отличной от общепринятой, так что часть пометок расшифровке не поддавалась, типа «М. Проев. рынок» или «Нев. п., 15.00 в ресторане». В первой половине ежедневника попадалось множество семизначных номеров телефонов. Позже их целиком вытеснили местные, из шести цифр, и это позволило Андрею сделать вывод о том, что хозяин делового блокнота эмигрировал в его город из Москвы или Питера, причём здесь, судя по количеству записей, свою активность резко свернул. Вероятно, и непонятные сокращения относились к его связям или периоду жизни в одной из двух столиц. В таком случае «Нев. п.», скорее всего, означало Невский проспект, и значит, неизвестный предприниматель, с лёгкостью оперирующий суммами, из-за которых найдётся множество желающих оторвать ему голову, прибыл из Санкт-Петербурга.

Акулов был, конечно, патриотом своего края, но не мог отрицать того факта, что из Москвы или её северного соседа сюда мало кто переезжает по доброй воле. В основном скрываются от органов, кредиторов и бандитов, а не для того, чтобы инвестировать сбережения в местное производство. То есть тащат с собой груз нерешённых проблем. Если предположить, что Вика не нашла блокнот на улице — в таком случае она не стала бы его хранить, — а близко знакома или, что скорее всего, сожительствует с хозяином, то какая-то из этих «завезённых» проблем могла обернуться расстрелом в спортзале? По крайней мере, именно такой вывод напрашивался в первую очередь. Вот только зачем в неё было стрелять? Предупреждение? Самодеятельность исполнителя, посчитавшего, что каши маслом не испортишь? Устранение свидетеля? В таком случае её друг-бизнесмен уже тоже мёртв, а в квартиру пытался проникнуть киллер. И о чём она хотела посоветоваться, когда они танцевали ночью в клубе? Предчувствовала опасность? Слишком все складно, чтобы быть правдой. Ещё неизвестно, какие проблемы были у Анжелы и Каролины. Да и версию о том, что хотели уничтожить «Сюрприз» как коллектив, отбрасывать преждевременно, хотя она и выглядит самой маловероятной.

Лишь бы врачи не подвели. Оклемавшись, Вика расскажет всю правду, в этом Андрей не сомневался. Но сколько времени займёт процесс её реабилитации? Сутки? Две недели? Месяц? При ранении в голову, пусть даже не очень серьёзном, возможна амнезия. Даже если этого не произойдёт, не сидеть же со сложенными руками до тех пор, пока врачи не разрешат пообщаться.

Ещё раз просмотрев местные телефоны и не найдя знакомых номеров, Акулов собирался захлопнуть ежедневник, но глаз зацепился за какую-то неправильность на одной из последних страниц. Вовремя прервать движение не удалось, пришлось заново открывать и пролистывать книжку в поисках того, что привлекло внимание, в то же время пытаясь понять, что именно это было.

«Неправильность» представляла собой множество углублений, пересекавшихся под разными углами, заметно деформировавших структуру бумаги. Кто-то писал, сильно нажимая на ручку, потом этот лист вырвали, но на соседнем отпечатался рисунок. Рассмотреть его в косо падающих лучах света не удалось, было только понятно, что эта запись отличается от виденных прежде и занимает три четверти страницы.

Отложив ежедневник, Акулов взялся за барсетку. Она была старой, изрядно потёртой на сгибах, и одна из петелек, через которые была пропущена ручка, оторвалась, скорее, из-за износа кожи, чем от сильного рывка.

Перочинным ножом Акулов вскрыл хлипкий замок. В двух отделениях сумочки лежали календарь на 1995 год, таблетки от головной боли в зачуханной бумажной упаковке и пачка «поляроидных» фотографий, шесть штук.

При их просмотре Акулов сжал зубы.

Если не придерживаться норм пуританской морали, то ничего особенного на твёрдых глянцевых карточках изображено не было. Многие баловались подобными съёмками в застойные годы, а после отмены «порнографической» статьи УК такие снимки стали публиковать в открытой печати, показывать по телевизору, помещать на витринах фотоателье и в семейных альбомах. Акулов помнил, как лет пять назад удивлялся тому, что у половины задержанных бандитов при обыске карманов и барсеток, аналогичных той, какую он сейчас держал в руке, обнаруживали фотки обнажённых жён и любовниц. Ракурсы и сюжеты варьировались от почти невинных до предельно откровенных, ассоциирующихся, скорее, с учебными пособиями по курсу гинекологии, чем с эротикой. Мода, что ли, такая была, друг перед другом бахвалиться? Или любили так крепко, что часа не могли прожить без любования на предмет вожделений? А может, хотели вывести ментов из душевного равновесия, заставить истекать слюнями при виде ухоженных тел недоступных им женщин? Если так, то диверсия не удалась. Половина бандитов тех лет сгинула в неизвестности, карточки с обнаженкой встречались все реже, а менты как работали, так и продолжают работать, вовсе не обеспокоенные тем, что на их долю выпадает мало женского внимания.

Акулов догмам пуританской морали не следовал, но отнестись к увиденному с долей иронии заставить себя не мог, хотя и считал, что визит в «Позолоченный ливень» и весть о расстреле сестры подготовили его к хладнокровному восприятию любых неожиданностей. Снимки произвели на него сильное впечатление.