Инферно. Последние дни - Скотт Вестерфельд

Толпа, похоже, придерживалась того же мнения Люди толпились в центре комнаты, подальше от зрелища распада. У стен было всего несколько человек, мрачных и отстраненных, словно студенты-первокурсники на вечеринке выпускников.

«Бедные любители искусства», — подумала я.

И потом, под воздействием внезапно пробудившегося гена шампанского, меня озарило: я поняла, где скрывается Астор Михаэле.

Он был здесь не ради вечеринки, он был здесь ради искусства и находился среди этих «первокурсников».

Я начала кружить по комнате, не обращая внимания на тех людей, которые тусовались посреди комнаты и выглядели вполне на своем месте, все такие довольные и крутые. Я искала одиноких гостей, неудачников этого мира всеобщего веселья.

И на полпути я заметила его уголком глаза — хорошего глаза, по счастью. Он очарованно разглядывал огромную фотографию храма, построенного санитарно-гигиеническими работниками в Бронксе: воздетые в молитве руки, кресты и черепа (опять!) должны были обеспечить защиту на их нелегком пути.

Чтобы успокоиться, я сделала большой глоток шампанского; в голове зазвучали наши мелодии.

«Что я слышу? О, просто новая нестандартная группа».

Я сунула руку в новую сумочку и нащупала на самом дне аудиоплеер. Его наушники перепутались с косметикой, гелем для волос и миллионом других вещей, которые в обычных обстоятельствах я никогда не ношу в сумке. С трудом распутав этот клубок, я ухитрилась вытащить плеер и надеть наушники. Но где же шейный ремешок? Я заглянула в бездонную глубину сумочки и в ужасе осознала, что забыла его.

Я мысленно вернулась к часам, проведенным в магазине «Apple» в поисках подходящего ремешка: тонкой черной полоски кожи с блестящим металлическим УКВ-разъемом. Внутренним взором я видела его — все еще в упаковке, лежащим на моей постели среди всякого прочего барахла.

И конечно, у этого тупого платья для коктейлей, как и у всех тупых платьев для коктейлей, не было карманов. Просто таскать плеер в руке — это будет выглядеть слишком очевидно, а наушники с уходящими в сумочку проводами испортят то впечатление молодой стильной модницы, которое я хотела производить. Которая говорит что-то вроде: «Нет, их еще не записывали. Просто все знают о них».

Я зажмурилась, стараясь сосредоточиться.

Существовало единственное место, куда можно было деть плеер.

Я отпила шампанского, включила плеер и положила его в ложбинку на груди. Он идеально подошел — такой теплый, такой приятный. В самом деле, теплый — я опустила взгляд и осознала, что, шаря в сумке, включила подсветку экрана.

Обрамленные черным бархатом платья, мои груди мерцали голубым.

Учитывая, что шампанское ударило мне в голову, это выглядело, типа, круто. Может, это и не Тадж-Махал вкуса, но наверняка привлечет внимание нужного мне человека.

Я подошла ближе.

«На каком языке она поет? Похоже, вообще на каком-то несуществующем».

На плеере были записаны наши четыре лучшие песни — длинные, напряженные, которые Минерва сплела с чистыми, простыми мелодиями Моса, Алана Рей разбила на тысячи сверкающих форм, и все это на басовой «подкладке» Захлера. По мере того как я подходила ближе, пузырьки в моей крови начали синхронизироваться с музыкой, а шаги соответствовать ритму. Я была вся такая крутая, на своем месте, семнадцатилетняя, полная очарования — мечта любой компании звукозаписи во плоти.

Мир начал смещаться вокруг, примерно так же, как когда мы играем, пальцы задвигались над невидимой клавиатурой. Огромные фотографии скользили мимо плеча, галактика глаз котов и крыс мелькала на моей расплывчатой стороне.

«Как они называются? Не думаю, что у них уже есть название…»

К тому времени, когда я добралась до Астора Михаэлса, вращая остаток шампанского на дне бокала, я была крутая, хищная и уверенная в себе — олицетворение нашей музыки.

Он повернулся и посмотрел на меня, проследив взглядом белые шнуры, тянущиеся от ушей до мерцающей ложбинки между грудями. Отражая мягкий голубой свет, его взгляд на мгновение вспыхнул.

Потом Астор Михаэле улыбнулся мне, и зубы у него оказались остроконечные, в сто раз острее, чем у Минервы…

Все мелодии выскочили из головы, я стянула наушники и дрожащими руками протянула их ему.

— Вы должны послушать это, — сказала я. — Просто паранормальное дерьмо.

Часть IV

Сделка

Примерно семьсот лет назад болезнь, покончившая с Римской империей, вернулась.

Человечество уже встало на дурной путь. Китай только что пережил жестокую гражданскую войну, Европа перенесла разрушительный голод, и надвигался небольшой ледниковый период. По всему миру температура падала, зерновые погибали, и все страны нищали. То немногое, что осталось, сгорало в горниле войн.

И тут в Азии появился неумолимый, смертоносный мор. В некоторых китайских провинциях погибали девятнадцать из каждых двадцати человек. Болезнь перекинулась в Европу, где убила треть населения. Самая интенсивная часть этой вспышки продолжалось всего пять лет, но в целом в мире умерли 100 миллионов человек.

Историки высказывали предположение, что эта Черная смерть была бубонной чумой и ее бактерии распространяли крысы. Однако тут обнаружилось явное несоответствие: слишком много людей умирало слишком быстро. Поэтому некоторые считали, что это могла быть новая форма сибирской язвы, передающаяся от животных к человеку. Другие полагали, что это вирус типа того, который вызывает болезнь Эбола, внезапно эволюционировавший, начавший переноситься по воздуху, распространившийся по миру через рукопожатия, кашель и потом исчезнувший.

Но чем на самом деле была эта Черная смерть, откуда пришла и почему так быстро исчезла?

Держите глаза открытыми — и поймете.

18

«Anonymous 4»[45]

Офис студии звукозаписи «Красные крысы» выглядел фотлично. Может, это и не самая крупная студия в мире — «Красные крысы» независимая организация, — но они имели в полном своем распоряжении старый городской дом в Ист-Твентис. Вводя нас внутрь, Астор Михаэле сообщил, что когда-то здесь жила самая богатая нью-йоркская семья. Нижний этаж все еще напоминал банковское помещение: антикварные медные ограждения вокруг конторки консьержа, двери из твердого дуба, толщиной со словарь.

Здесь стояла целая очередь ребят, дожидающихся возможности лично вручить свои компакт-диски и резюме. В основном они были одеты как для сцены: глаза подведены черным, ногти тоже черные, рваная одежда и «могавки».[46] Все до одного стремились выглядеть глупо, но широко распахнутыми глазами провожали нас пятерых, которых проводили внутрь, за медное ограждение. Меня посетило странное озарение: «Мы — рок-звезды, а они нет».