Внучка бабы Яги - Татьяна Коростышевская

Царь, царевич, король, королевич,

Сапожник, портной.

Кто ты будешь такой?

Я была пьяна. В дугу, в зюзю, в стельку, в хлам, вдребезги, вдрызг, вдупель, до зеленых дракончиков, мертвецки, очень. Остановившимся взглядом буравила черно-белую полированную поверхность столика, за которым мы с моим охранником устроились топить во хмелю мое большое горе. А чего такого? Нешто не могу перед смертью княжьих напитков испробовать? Как выяснилось, очень даже могу. И четвертая бутыль с тягучим медвяным вином была явно от лукавого. Но в этом я ни в жизнь никому не признаюсь, тем более служивому вовкудлаку.

Да-да, перевертыш без лишних разговоров увел меня от развалин элорийской эмбахады — от моей последней надежды на счастливую привольную будущность, в княжий терем, в покои ненавистного валашского господаря. Я даже не пикнула ничего супротив, когда он втолкнул меня в светлую, богато обставленную горницу и запер дверь изнутри. Такой ступор со мной приключился. А вот интересно, неужели студент мой драгоценный знал про то, что ни посольства, ни портала в Стольном граде уже давненько нет? Неужели сознательно все это время он вел меня в никуда? А смысл? То, за чем начальство направило его в Рутению, барон получил. Если уж я в тягость бравому швабу, что ему мешало оставить меня в любой придорожной харчевне, в любой замшелой деревеньке, встретившейся на нашем пути? Хотя… На первом же людном привале нас подобрал воевода. При таких раскладах побег Зигфрида становился вовсе невозможным. Эх, думы мои, думушки… Сейчас бы с Иравари пошушукаться, совета мудрого попросить. Да осталось мое блюдце непростое на постоялом дворе вместе с другими волшебными побрякушками в сумице.

— Ну и чего так убиваться? — успокаивал меня Михай, сидя через стол на лакированном табурете с ажурными ножками. — Подумаешь, в университет свой великий не попадешь! Была б моя воля, вообще бабам учиться запретил бы.

— Да ты этот… — Я пощелкала пальцами, вспоминая мудреное слово. — Женоненавистник ты! Вот.

— Неправда, — не согласился солдат. — Я баб люблю. Особенно после долгого похода…

— Все вы такие-э-э, — начала я опять реветь. — Мы вам только для этого дела и нужны; ну, может, еще щи варить и детей рожать. А мы, может, такие же люди, как и вы, мужики.

Михай протер порядком осоловевшие глаза:

— Слышь, сними морок-то, а то прямо и не знаю, как себя вести — вроде с девицей беседы веду, а перед глазами — мальчишка.

— Не, — уверенно икнула я в ответ. — Еще приставать начнешь. Так-то оно надежнее.

Я привольно разлеглась на укрытой прострочными атласными покрывалами княжей лежанке и закинула руки за голову. Расписной потолок покачивался надо мной, подобно штормящему морю, из его пенных завитушек помахивала мне крылом волшебная птица Сирин. Я было хотела позвать Михая поглазеть на грудастую красотку с точеным бледным личиком, но потом решила не рисковать. А то еще забудет в ажитации про то, что рядом с ним отрок малолетний, а не пьяная вусмерть девка…

— Ты чего это, спать удумала? — донесся до меня будто из далекого далека встревоженный голос. — Ведьма, не балуй. Влад с меня три шкуры спустит… Еще и за тот побег.

— У тебя их несколько? — вынырнула я из дремы.

— Кого? — опешил Михай.

— Не кого, а чего, — с неохотой покинула я пригретое местечко. — У вовкудлаков шкур-то вообще сколько? Девять, как жизней у кошки?

— Тьфу, пропасница, — обиделся дружинник. — Я ж, так сказать, фигурально выразился.

— А… — отхлебнула я прямо из бутылки. — Тогда развлекай меня.

— Чего?

— Ну ты же не хочешь, чтоб я заснула… Сказку какую расскажи. Только интересную, чтоб не сморило меня.

Перевертыш аж ушами зашевелил от раздумья. Непонятно, чего это я его так боялась раньше? Нормальный парень — русые волосы аккуратно острижены кружком, лукавые голубые глаза хоть и не шибко большие, зато веселые. Вот только улыбка подкачала. Как оскалится, зубы свои острющие покажет — меня сразу в дрожь бросает. А так — ничего, ладный да проворный.

— Или петь давай, — решила я слегка оживить ситуацию. — Или в игру какую увлекательную сыграем, только не на деньги, а то бабушка узнает — выпорет.

Уж не знаю, чего я такого забавного ляпнула, только мой охранник согнулся от смеха чуть не вдвое:

— Так вот кого ты боишься!

— Гляди не лопни, — насупилась я. — Сам бы штаны намочил при встрече, ей такой волчок вроде тебя — на один укус.

— А кто у нас родственница? — заинтересованно подобрался Михай.

Но я уже поняла, что слишком разоткровенничалась, и, отбивая ритм тяжелым серебряным бокалом, завела песню. Ну да, в общем-то, с вокальными упражнениями у меня не очень сложилось. Тот медведь, что потоптался по моим ушам, судя по всему, ни величиной, ни весом не уступал иноземному животному элефанту, про которого я в книжках читала. Поэтому трогательная история о нелегкой женской доле вызвала у моего охранника очередную порцию здорового хохота.

— Уж лучше в игры, — решил он, отирая рукавом выступившие от смеха слезы.

Обыскав кованый пристенный сундук и резной шкапчик, из которого перед тем доставал разнообразные напитки, романин погрустнел.

— Ни карт игральных, ни костей…

— Давай в шахи, — наконец-то опознала я, для чего служит инкрустированная столешница. — Умеешь?

Пошарив под столиком, я выдвинула ящик, в котором глянцево поблескивали боками черные и белые фигурки.

— Это в какой же деревне в такие игры играть учат? — шутливо спросил Михай, помогая расставлять фигуры.

— Да в той же, где и валашских оборотней обучают, — не осталась в долгу я.

Мы кинули жребий, кто какие войска в бой поведет.

— А все потому, что я за добро, — мстительно сказала я, вытаскивая из зажатого кулака соперника белую пешку.

Вот за что шахи уважаю — за огромное количество комбинаций. Ведь у меня для первого хода есть аж двадцать разных возможностей, а партнер тоже на каждый мой ход может ответить одним из двадцати вариантов. То есть двадцать умножаем на двадцать, получается… Эх, ёжкин кот, получается — пить надо меньше…

Я похлопала себя по щекам в тщетной надежде согнать хмельную одурь. В дверь заколотили снаружи, да так, что еще чуть-чуть, и золоченые деревяшки грозили соскочить с петель. Михай встрепенулся, кинулся отпирать замок, залебезил перед ворвавшимся в горницу Владом. Я икнула, по-скоморошьи поклонилась чужеземному государю и сделала первый ход. Потому как, если фигуры расставлены, обратной дороги нет. Такой вот закон жизни.

— Ты зачем ее напоил? — навис князь над побледневшим вовкудлаком.