Серый пилигрим - Владимир Василенко

Да что там – иногда и переполненный мочевой пузырь может захватить все помыслы и превратить жизнь в кошмар. Было такое однажды, когда он отправился петь баллады Милене Торп, дочке торговца тканями, сдуру выдув перед этим две солидные кружки сидра – вроде как для храбрости. Еще и с собой прихватил. Милена в тот вечер была хороша, как фея, от сидра прелестно зарозовела, и к концу третьей баллады уже начала намекать, что отец уехал в порт следить за разгрузкой товара, и будет сегодня очень поздно, а кухарка попросилась уйти пораньше, ссылаясь на хворь одного из малолетних сыновей.

А Барт, тренькая по струнам и вымученно улыбаясь, все прикидывал, как бы так ненадолго отлучиться, чтобы и момент не упустить, и перед дамой не опростоволоситься. К счастью, такую возможность подкинула сама Милена – сидр кончился, и она отправилась на кухню за другой бутылкой. Вернулась, конечно, очень не вовремя, обнаружив юного Твинклдота справляющим нужду в огромную кадку с каким-то колючим кустом, якобы привезенным папаше Торпу аж с полуострова Аль-Бакши. Надо ли говорить, что аудиенция на этом была закончена.

Так что поневоле задумаешься: а что в действительности движет людьми – разум или такие вот низменные и неконтролируемые потребности? Может, и любовь, и ненависть, и жажда богатства, славы или власти – это тоже что-то вроде переполненного пузыря?

Барт в очередной раз обратился к этой философской теме, когда пилигрим растолкал его чуть свет, приказав собираться. Просыпаться так не хотелось, что он готов был треть жизни отдать за возможность проваляться в сене до полудня. Юноша долго ворчал, потом выбрался, наконец, из-под попоны и, зевая, потягиваясь и вытряхивая сенную труху из волос, поделился своими соображениями со спутником, чем немало его развеселил. Смех мага напоминал отрывистый кашель – видимо, беспокоила рана.

– Знаешь, Бартоломью, а ведь кое-кто пишет про это целые научные труды. Но – да простит меня Аранос-Хранитель – в твоем изложении эта теория мне нравится больше.

– Ну да? И вы с ней согласны?

– Во многом. Но ладно, хватит рассиживаться. Я собирался выдвинуться еще на рассвете.

– Куда мы так торопимся, господин Леонард? – поморщился Твинклдот. – Выглядите вы, между прочим, неважнецки. Вам бы еще отлежаться. Да и я бы еще дрых хоть до полудня.

Ночь действительно не пошла магу на пользу – он еще больше осунулся, под глазами легли тяжелые тени, а походка стала медлительной и неуверенной.

– Ничего, пока держусь, – отмахнулся он и глотнул отвара из мухоморов. – Если не будем мешкать, сегодня к полудню выедем на тракт, а там еще не очень много – и доберемся до перекрестка с Западной дорогой. Там скопление постоялых дворов – называется Распутье. Есть где затеряться. Вот и отдохнем основательней. Держи.

В сторону Барта полетел небольшой кошель.

– Пусть теперь будет у тебя – на всякие мелкие расходы.

Барт заглянул в кошель – там были в основном мелкие медные монеты и парочка серебряных в двадцать лир.

– А сейчас – дуй в таверну. Возьми еще бутылку этого их пойла и немного провизии – на день пути, не больше. И самое главное – узнай, не продаст ли он одну из лошадей. Мне бы не хотелось опять понапрасну нагружать Принцессу.

– Понял, – кивнул Барт.

– Давай. Только быстро и тихо.

– Да понял я, понял.

Барт спустился с сеновала и поплелся к выходу, шаркая по полу своими огромными башмаками.

Небо было мутное и бесцветное – ни облаков, ни солнца. Мрачная мгла, спускающаяся до самой земли и затаившаяся у горизонта клочками густого тумана. Серо, уныло, безрадостно. Замызганные и скособочившиеся дворовые постройки выглядели еще более убого, чем обычно, и казалось, даже лошадиный навоз, коего в избытке по всему двору, воняет как-то особенно неприятно. Барт, зевнув и растерев лицо ладонями, двинулся к таверне. Из приоткрытой двери доносились пьяные выкрики.

– Да они что, никогда не угомонятся? – проворчал Барт, невольно замедлив шаг.

Но возвращаться было глупо. Оставалось только надеяться, что, как и в прошлый раз, удастся поговорить с трактирщиком, не привлекая внимания остальных постояльцев.

– Ладно, – шумно выдохнул юноша. – Быстро и тихо. Прошмыгну, как мышь, никто и не заметит.

Оказавшись на пороге, Барт получил очередное подтверждение своей теории. Вчера для него, оголодавшего, как бродячая собачонка, эта харчевня показалась благоухающей самыми аппетитными ароматами. Сейчас иллюзии рассеялись, и Барт невольно сморщил нос от запаха прокисшего пива, вонючего лампового масла, объедков, пота, перегара и прочих ароматов, сопровождающих подобные третьесортные кабаки.

Бандиты все еще были в зале, почти в полном составе. Возможно, они и спали, но совсем недолго и прямо здесь, за столами. Здоровья и настроения такое времяпровождение им не добавило – это сразу было видно по опухшим озлобленным мордам.

Бланка ходила вокруг столов с помойным ведром и собирала обглоданные кости, черепки глиняной посуды, рыбьи хвосты и прочие ошметки. Встретившись взглядом с Бартом, она еще больше сгорбилась и сделала вид, что уборка – самое увлекательное в мире занятие.

Барт не без труда разглядел за стойкой коротышку-трактирщика и потихоньку направился к нему.

– Доброе утро, дон, – изобразив некое подобие гостеприимной улыбки, поприветствовал тот юного Твинклдота. – Чего изволите?

– Бутылку выпивки покрепче и дневной запас провизии на двоих.

– Вы и за вчерашнее еще не рассчитались, дон… – скривился трактирщик, почесывая грязную шею.

Барт тряхнул кошельком, давая понять, что на этот раз при деньгах.

– Другое дело, – заметно подобрел хозяин и принялся рыться на полках.

Тут раздался грохот опрокинутой скамьи, сопровождающийся пьяным гоготом и отборнейшей бранью. Трактирщик дернулся и затравленно посмотрел на гостей.

– Ах ты, паскуда! – орал валяющийся на спине рыжий громила, яростно колотя воздух конечностями, как перевернутый жук. Подняться ему было нелегко – мало того, что пьян, так еще и по-прежнему запакован в толстую куртку из жесткой кожи, укрепленную спереди несколькими железными пластинами размером с ладонь. – Удавлю курву! Я тя щас…

– Эй, куда?! – рыкнул другой, хватая волосатой лапой попытавшуюся улизнуть под шумок девчонку.

Барт вздрогнул, будто это его за шкирку поймали, как котенка.

Рыжему, наконец, помогли подняться. Пошатываясь, он вернулся к столу, где ему, хохоча, протянули очередную кружку пойла. Он отмахнулся и вдруг крепко саданул кулаком по столешнице, опрокинув на пол тарелку с остатками вчерашних ребрышек.

– Да заткнитесь вы все!! Чего ржете?!

Дружки поутихли, с интересом уставившись на рыжего. Тот обвел зал мутным взглядом и, зычно икнув, двинулся к девчонке. Ухватил ее пятерней за подбородок, потянул кверху, едва не приподнимая над полом.

– Чего ж ты творишь-то, сука мелкая? А?! Я тя, можно сказать, облед… облагед… благодетельствовать решил, приласкать. А ты меня – толкать?! А?!

– Да брось ты, Лино! – хохотнул один из охранников – тот, что помоложе остальных, с едва пробившимися усами и бородкой. – Ты ж сам уже сидеть не можешь. Я те еще давеча говорил – айда спать!

– Она меня толкнула! – набычился рыжий. – Я ее за задницу – а она меня…

– Да ты не дотянулся даже! – захохотал молодой.

– Ага, вот и брякнулся! – поддакнул кто-то с дальнего конца стола, и молодчики снова разразились дружным гоготом.

– Любови тебе захотелось, Лино? Ну ты нашел себе кралю!

– Ага! Ты бы лучше кобылу вон во дворе приласкал!

– Ага, ага!

– Да пошли вы все! – рявкнул Лино. – Мы уже с этим обозом сраным неделю тащимся! Я бабу хочу!

– Дык я тоже!

– И я!

– Все хотят! Да где ж взять-то?

– А это вам чего? – рыжий схватил жалобно пискнувшую девчонку и повалил ее спиной на стол, свободной рукой задирая подол. Бланка судорожно засучила худыми и бледными, как поганки, ногами.

Молодчики оживились, загалдели:

– Да ну… Сопля какая-то.

– Не, я не буду!

– Ну, и чего? Какая разница?

– А я бы вдул!

– Да я вообще уже месяц…

– Э, да вы держите ее крепче! Давай, ты за руки, ты голову держи…

– О, смотри, не такая уж сопля – уже есть чего-то.

– Ну-ка, ну-ка, погодь, пропусти…

– Да куда прешь! По очереди давай!

Мордовороты, хохоча и толкаясь, окружили девчонку, так что она исчезла из виду. Барт остолбенел, сжимая кулаки и чувствуя, как изнутри, расползаясь, как выкипающая из котелка переваренная каша, поднимается волна страха. Страшно было не потому, что ему что-то грозило – страшно было что-то предпринять. Захотелось просто выбежать, не видеть всего этого, не слышать, не знать. Ведь это тебя не касается, и ничего ты тут поделать не можешь…

От этих мыслей заскребло, засвербело в душе от отвращения. К самому себе.

– С-скоты… – затрясся юноша от бессильной злости и дернулся было к обозным, но трактирщик цепко схватил его за локоть.