Воровской орден - Виталий Аркадьевич Еремин

главный письменный стол, слегка разваливаюсь и начинаю изображать комсомольского босса тех лет. Седины у меня тогда было совсем чуть-чуть. Подходил вполне. Говорю Овчинникову с Лисуненковым: я, ребята, из обкома комсомола с проверкой. Имею поручение поработать с несоюзной молодежью. А мне сказали, что вы и есть та самая молодежь. Они: ха-ха-ха!

А я слышу: шаги по коридору и голос Вити. И дальше как бы со стороны вижу, что делаю. В ушах — легкий звон. В теле — какая-то особенная легкость. Одна рука у меня как бы сама по себе делает упор на письменный стол. И я лечу на этой руке к Овчинникову. Мне его, самого злобного, самого испорченного, надо было взять первым.

Есть в кунг-фу очень красивый прием. Называется «коготь орла». Двумя пальцами — за адамово яблоко. Другой рукой — за волосы.

— Покажи на мне, хочу почувствовать, — перебил я Мешкова. Юра показал. И я понял, что, примени он этот, прием всерьез, с большей силой, этот очерк не был бы написан.

— Понимаешь, — продолжал Мешков. — у меня все время стоял перед глазами Владимир Г. Это было какое-то наваждение. Понимаю, что работал осатанело, так нельзя. Но понимаю и другое: если бы работал иначе, вяло, никто бы мне ничего не сказал. Никого бы я не нашел.

— Ладно, — сказал я ему, — я лично тебя понял. То было время, когда добиться правды и справедливости можно было только одним путем — нарушая инструкции и совершая какие-то неправомерные действия. Будем надеяться, что это поймут и читатели. Итак, ты взял его на прием «коготь орла». Ты заранее это решил или…

— Когда я летел на Овчинникова, я еще не мог предвидеть, в какую сторону он отпрянет, как будет защищаться. Как же я мог заранее спланировать тот или иной прием? Нет, тут тоже действовало сатори.

Я летел на Овчинникова и кричал Вите Иванову: «Витя, второй — твой!» Витя из своего «Макарова» — в потолок. Страху нагнал. Лисуненков прижался к стене и заорал: «Сдаюсь!» Витя надел на него наручники. «Мне!» — кричу ему, сидя на Овчинникове. «Нету», — говорит Витя. «Как нету?» — «Не взял». — «Как не взял?» — «Думал: тяжело будет таскаться с двумя наручниками». Конечно, еще одна была причина. Просто он даже подумать не мог, что мы их будем брать вдвоем. Думал, что у местной милиции наручников хватит.

Тогда я — тому парню, который бегал убийц подзывать, говорю: «Ремень!» Он мигом снимает, штаны падают. Умора!..

Что было дальше? Начальник ПМК дал нам две грузовые машины. Он что угодно готов был сделать, только бы мы поскорее убрались и не узнали про второй экскаватор. И вот жмем по пустыне. Витя с Лисунен-ковым в передней машине. Я — следом, чтобы держать их в поле зрения. Приезжаем в Турткуль, сдаем свой живой груз в КПЗ. Утром приходим — они пьяные! Но это нам было только на руку, что они напились. Было бы куда хуже, если бы им пришло в голову сбежать.

В Турткуле тот капитан дал мне вторые наручники. Одними я сцепил Овчинникова с Лисуненковым, а другими — к себе на левое запястье. Так в связке и передвигались до самого Ташкента. Перед посадкой в самолет я велел этим типам опустить подлиннее рукава, чтобы не были видны наручники. Вижу, второй пилот по салону прохаживается. Подзываю его, протягиваю листок с текстом телеграммы. Прошу передать в Симферополь…

В Симферополе на летном поле ждали прокурор области, начальник областного УВД. Когда все пассажиры вышли из самолета, Мешков пристегнул к себе убийц, ступил на трап и не удержался. Поднял руки (блеснули наручники) и победно воскликнул: «Вот они!»

Признаюсь, я отказался от описания других захватывающих эпизодов, в которых артистическая сторона характера Мешкова — как на ладони. Не хочу, чтобы о нем создалось одностороннее впечатление. Например, Юрию не раз приходилось, после дотошного изучения уголовного дела, доказывать обвиняемому, что он не совершал тех преступлений, которые ему явно навешивали. Запуганный или подкупленный, обвиняемый отчаянно доказывал свою «вину», а Мешков, портя себе кровь, искал доказательства невиновности, пока наконец не находил и не вынуждал обвиняемого признаться в самооговоре. Надо ли говорить, как это не нравилось «закройщикам» дутых дел?

Только не один Мешков был в Симферополе такой правдоборец. Другие, рангом повыше, заметили его способности и включили в группу по расследованию преступлений, совершаемых работниками правоохранительных органов. Вот где началось хождение по лезвию ножа.

— На мне было опробовано все, — скупо сказал Мешков.

Пришлось вытягивать из него: что значит это «все».

— Прежде всего — наружное наблюдение. Это только в фильмах шпики шнурки завязывают, в витрины смотрят. У нас работают иначе. Шпик идет впереди. И слушает! И все слышит, если я с кем-то иду и разговариваю. Редко приходилось ходить по прямой. То налево, то направо сворачивал. Вижу, шпик делает петлю и снова — впереди меня. Выбирал укромное место и обещал, что в следующий раз он выговорить не сможет, как ему нехорошо. И тут же звонил начальству шпика: уж если пасете, посылайте толковых ребят.

Метод второй — провокации на драку. Чтобы в людном месте, при «свидетелях». И этот номер не проходил, потому что я принципиально непьющий.

— Школа восточных единоборств не велит?

Мешков усмехнулся.

— Помнишь, у Чехова: «Была жажда жизни, а ему казалось, что хочется выпить, и он выпил вина». Так вот: чем больше вокруг вели пьяную жизнь, тем большее отвращение это у меня вызывало. Можешь записать, что были и другие принципы. Никогда не материться. Никогда не бить подследственных. Так что подловить меня на «хулиганке» было очень трудно.

— Дальше. Еще какие методы?

— Ну например, в кабинет входит шикарная дама и начинает медленно расстегивать… Честно говоря, мне стало жарко. Но на первый случай она решила мне показать не то, что ты подумал и чего я испугался, а вот такую кипу сотенных…

Одного следователя в Ялте «спалили» девочкой. Поставили кровать перед замочной скважиной и сфотографировали, как он с ней развлекался. Я об этом узнал и держал ушки на макушке.

— Еще.

— На испуг брали. Машина вылетает на тротуар и чуть не сбивает. Ну а когда увидели, что даже такое не берет, начались открытые угрозы. Начальник Симферопольского райотдела милиции мне прямо сказал: «Мы тебя уничтожим».

— Чем же ты им так насолил?

— Было, например, дело сержанта Сюзева. Вместе с другими милиционерами насмерть запинал задержанного. Другому выжег глаз нашатырным спиртом — плеснул в лицо, открыв в камере кормушку.

Уличил в применении