Потому что ты мой - Риа Фрай

соблазнительно. Замечал ли Гарольд эти мелочи? А может, фантазировал о них?

От этой мысли стало в желудке скверно. Как же Ширли не видит, что он за человек? Не понимает, что он может причинить ей боль? Что он недостаточно хорош для нее? Что она извращенным образом заняла мамино место? Это предательство из предательств.

– Нет, это я тебя понимаю, – наконец ответила Ли. – Ты моя лучшая подруга. Мы одного возраста. Нам нравится одно и то же. А мой отец, он…

«Старый. Унылый. Уставший от жизни. Запретный».

– Знаю, и пыталась поставить себя на твое место. Правда. Думала, как бы чувствовала себя, будь все с точностью наоборот. Что бы я сказала.

– И что же?

– Ну, вероятно, пожелала бы вам обоим счастья.

Ли закатила глаза:

– Что за бред!

– Слушай, я знаю, ты считаешь Гарольда плохим, но он не такой, Ли. Просто у него разбито сердце. – Ширли потянулась коснуться ее снова, но передумала.

– И что, твоя дырочка переменит его к лучшему? – Ли скрестила руки на груди. – Этому не бывать. Я не позволю.

Ширли, выпрямившись, стиснула зубы.

– Это уже случилось.

– Так прекращай.

– Не хочу. – Ширли скрестила руки, как и Ли.

– Тебе что, пять? Прекращай, кому сказала! – Ли подалась вперед, еле сдерживая желание потрясти Ширли, как погремушку. – Не знаю, что там у вас с Гарольдом, но выбирай: или он – или дружба со мной. Я серьезно!

Она никогда не ставила Ширли ультиматумов и теперь боролась с желанием извиниться. Но не ей следовало просить прощения!

Ширли разглядывала свои босые ноги.

– Пожалуйста, не вынуждай меня так поступать. – Она вскинула голову, в глазах блестели слезы, и Ли уступила.

Неужели Ширли и впрямь был так небезразличен этот жалкий алкаш?

– Нам надо поговорить об этом. Прямо сейчас.

Ширли вытерла глаза.

– Я не стану с тобой говорить. По крайней мере, пока ты настроена так агрессивно.

– Агрессивно? – рассмеялась Ли. – Ты что, шутишь?

– К тому же наши отношения в любом случае не твое дело. – Ширли выпрямилась еще больше, но в ее глазах плескалась крайняя неуверенность.

Ли почувствовала себя так, словно ей отвесили пощечину.

– Ну ты просто вообще!

Ли схватила ключи от машины, хлопнула входной дверью и плюхнулась на водительское сиденье своего автомобиля.

27

Ноа

Ноа подъехал к школе в семь тридцать. Сегодня он собирался взять полдня, чтобы успеть слетать в Филадельфию. Поправив галстук, он осмотрел зубы – не застряла ли между ними капуста из утреннего смузи? Он работал в школе «Мьюзик сити» с окончания магистратуры и уже начал подумывать о собственной практике, собираясь полный день посвятить обслуживанию клиентов на дому, поскольку знал, что способен организовать свое время и заниматься эрготерапией вне рамок столь жесткого учебного плана.

Ноа помахал многочисленным учителям в коридоре и проскользнул в свой спортзал. До начала первого урока он уже проверил электронную почту и сообщения в телефоне. Родители написали, что ждут его сегодня на ужин. Завтра брату исполнялось двадцать три, и Ноа, чтобы сделать ему сюрприз, добыл билеты на шоу SNL[4]. Уайатт никогда не бывал ни в Нью-Йорке, ни вживую на таких представлениях, а «Субботнюю ночь» любил с детства.

Ноа уже давно не наведывался в Филадельфию. Раньше он летал к родным чуть ли не каждые выходные, но в последнее время жизнь – и работа – постоянно мешали.

Он легко расправился с утренними делами и, выехав сразу после ланча, к сумеркам припарковал арендованную машину в гараже родительского дома.

Когда он последний раз навещал родных? На Рождество?

Поднявшись на лифте наверх, Ноа постучал в дверь и стал ждать, пока мать откроет.

Время ее не пощадило. Под глазами пролегла сеть морщин, лицо обвисло, плечи под шалью сгорбились. Она словно стала меньше, седые волосы потянулись к нему, как наэлектризованные. Сжимая в кулаке заколки, как цветочные стебли, мать торопливо подобрала выбившиеся из низкого пучка прядки. Из-за ее спины вышел отец, высокий, но начавший раздаваться вширь, и заключил Ноа в объятия.

– Наконец-то наш сын приехал домой.

– Рад встрече, папа.

– Мы тоже.

Ноа уловил запах «Гамбургер Хелпер», излюбленной еды их детства, от которой Уайатт не желал отказываться даже на втором десятке. Ноа перешел в кухню, и у него защемило сердце: на плите булькала кастрюля – та же самая, в которой мать готовила тридцать с лишним лет.

– Как тебе в Нашвилле?

– Хорошо. Весь в делах.

– Что ж, рад за тебя.

Отец протянул Ноа пиво.

– Вообще-то я подумываю уйти на вольные хлеба. Начать частную практику.

– Зачем? – Мать взяла деревянную ложку и подняла крышку кастрюли. – В школе тебя обожают.

– Да, но там слишком много писанины. – Он сделал большой глоток. – Работа на себя выигрышнее в плане денег и свободы.

– А как же социальные гарантии? Пенсия?

– Делай, как считаешь нужным. – Отец снял очки, посмотрел сквозь них на свет, а затем протер линзы подолом рубахи. – Все как-нибудь да устаканится.

– Где Уайатт?

Ноа не терпелось увидеть брата. Он думал, тот встретит у двери, но, увы, родители, видно, не предупредили его о приезде.

– Переодевается. – Отец бросил взгляд на часы. – Уже скоро полчаса как.

Ноа отхлебнул еще пива и встал.

– Я за ним схожу.

Он прошел по застланному ковровой дорожкой коридору и постучал в первую дверь справа. Ее покрывали стикеры, и Ноа пробежал взглядом по названиям групп и забавным цитатам, которые брат клеил здесь годами.

– Кто там?

– Ноа.

Послышался пронзительный вопль, и дверь распахнулась. Не важно, сколько времени прошло с последнего визита в родительский дом, Ноа по-прежнему видел в брате ребенка. Белокожий веснушчатый блондин, тот разительно отличался от него самого, смуглого и темноволосого, но зеленые глаза обоих выдавали родство.

Улыбаясь до ушей, Уайатт обменялся с братом их секретным рукопожатием. Обнимать не стал. Никогда не обнимался.

– Как дела?

– Хорошо. У меня сейчас все прекрасно. А ты как в этот чудесный день? – Уайатт смотрел в пол и переминался с ноги на ногу.

– Отлично. Рад тебя видеть. Останешься с нами поесть? – спросил Ноа.

– А что именно?

– «Гамбургер Хелпер».

– Тогда да. Да, да и еще раз да!

Уайатт прошел к гостиной, ухитрившись по пути вписаться бедром в фортепиано. Он всегда был неуклюжим, а после того, как упал с лестницы и сломал ногу, стал еще более неловким. Кости срослись неправильно, и он зачастую волочил ногу, точно хромой.

Родители о чем-то тихонько шептались, стоя спиной к плите.

Ноа прокашлялся. Отец обернулся первым и просиял улыбкой.

– Ну что, Уайатт, рад видеть старшего брата?

– «Рад» слабо сказано. – Он повернулся к Ноа: – Ты надолго?