Над снегами - Фабио Фарих

Первым ушел в воздух Галышев с очередным «транспортом» пассажиров «Ставрополя», за ним поднялся Ионг и наконец — мы.

К моменту отлета нас пришло провожать все население Северного мыса. Было сказано много сердечных слов и добрых пожеланий, а мы со своей стороны не смогли даже и половины товарищей поблагодарить за хорошее отношение и ту помощь, без которой мы не смогли бы выполнить наше задание. Спеша скорее выйти за Ионгом, мы наскоро пожимали руки, говорили «спасибо» и почти всем обещали привезти что-либо на память…

Наконец последние слова, заглушивший их рев мотора, маханье руками и — все это уже сзади и внизу… Северный мыс опустел.

Какими-то покинутыми кажутся сверху «Ставрополь» и «Нанук» и стоящий около шхуны одинокий, с испорченным мотором «стирмэн» Кроссона…

В воздухе был зверский холод. Несмотря на меховую одежду, меня всего передергивало. Только когда мы поднялись па высоту 1000–1200 метров, стало значительно теплей. Мотор работал хорошо. Скорость по сафу держали 160–170 при 1400 оборотах.

Вылетев после всех, мы очутились в самом плохом положении, — мы шли контрольной машиной, а за нами уже никого и ничего не было…

Минут через сорок мы прошли над местом раскопок.

Со странным чувством я смотрел на площадь, изрезанную траншеями, почти окончательно занесенные остатки «Гамильтона», разбитый самолет Рида и то место, где мы прожили восемнадцать суток…

Мы поднялись выше. Стало опять значительно холодней. Внизу уже та равнина, над которой мы никогда не проходили. Все так же ровно, монотонно гудит мотор. Ухо, привыкшее к его реву, слушает тишину…

Через пять часов полета мы вышли к суровому мысу Дежнева. За ним Берингово море и Аляска…

Слепнев поднял самолет еще выше… Впереди, как на ладони, пролив. Мы будем первыми советскими летчиками, перелетевшими через него, а там еще дальше, словно растаивая в тумане, узенькая кромка чужой земли… Весь Берингов пролив забит льдами. Везде, куда хватает взгляд, льды, льды и льды… Если встанет мотор… Нет! Еще выше…

Сорок минут полета над проливом. Потом под нами потянулась земля… Аляска… Перешли какой-то большой хребет, и вдали на белых снегах зачернел Тэллор — место нашей посадки.

Край аэродрома, ближайший к городу, был черен от толпы, ожидающей самолеты. Мы сделали традиционный круг и пошли на посадку.

Наши лыжи еще не успели коснуться земли, как люди, стоявшие с боков, лавиной бросились на нас. Едва мы подрулили к стоявшим американским самолетам, как нас ужо окружила толпа встречающих. Что больше всего меня поразило— это необыкновенное количество фотоаппаратов и неутомимая энергия фотографов. Со всех сторон тут и там была слышно щелканье не жалеющих ни себя, ни фотопленок любителей… Нас почти насильно извлекли из кабины и, поставив на фоне самолета, просили «придать лицам суровое выражение»… В своих грязных кухлянках, небритые, одурманенные восьмичасовым ревом мотора, — мы представляли собой по-моему и так достаточно суровое зрелище…

ПО ШТАТАМ

Возможно, что через несколько лет Тэллор станет узловой станцией трансарктических воздушных сообщений между Европой и Америкой. За те немногие годы, что существует город, его жители не раз видели самолеты и воздушные корабли, отправляющиеся в еще неисследованные края льдов. Здесь живо воспоминание о великом Амундсене, впервые снизившем свой корабль после перелета через полюс. Оболочка его «Норвегии» хранится жителями, как семейная реликвия. Мы гордимся, что в числе многих подарков, которыми американский народ хотел выразить нам свое внимание, есть кусочек желтого полотна с подписями мэра города и пассажиров «Норвегии».

После неизбежных речей мэр Тэллора мистер Варрен вручил нам на бархатной подушке аршинные ключи от города. Это значило, что все время пребывания здесь мы являемся его полными хозяевами.

Окончив официальную часть, мы, сопровождаемые всей толпой, встречавшей наши самолеты, двинулись к дому мистера Варрена. Этот дом, вмещающий универмаг, принадлежащий мэру, отель и на двери имеющий еще добрых пять названий разных учреждений, представителем которых был все тот же мистер Варрен, является также историческим: под его крышей провел несколько дней пересекший полюс Роальд Амундсен. Расписываясь в большой книге прибывающих, мы видели его характерную подпись…

Выводя первым свою фамилию, Слепнев сделал ошибку. Ошибка впрочем не была орфографической, она была скорее географической и той, которую может сделать только летчик, покрывший тысячемильное пространство. Маврикий машинально поставил «4 марта». Это был тот день. когда мы вылетели с Северного мыса и тот день… который еще не наступил в Тэллоре. Мы прибыли в город обогнав время — 3 марта…

Чистые, выбритые, мы сидели за ярко освещенным столом уютной столовой и без излишней церемонии отдавали дань хозяйским способностям мистрис Варрен. Вернее, мы просто уничтожали все. что только видели на столе.

Мы сменили свои спальные мешки на более удобные! веши — на мягкие кровати с белоснежным холодным полотном новых простынь…

Такой роскоши мы не видели с самого момента отправления в экспедицию. Спали, как убитые…

Из Тэллора мы вышли 6 марта. Мы дали старт на двух самолетах. Перед нами, не уходя из поля нашего зрения, шел на своем «Ферчайльде» Ионг с телами Борланда и Эйельсона.

Погода оставляла желать много лучшего. Нас швыряло и трепало, словно какой-нибудь клочок бумажки. Мое счастье, что в этот раз я наконец-то подогнал свои ремни и крепко притянулся к креслу.

Через 35 минут мы были над Ноомом. Снизившись над аэродромом, мы увидели, что вся его площадь покрыта неровностями и застругами. Возможно, что это были последствия той погоды, о которой нам сообщало радио. Садиться на таком аэродроме было так же рискованно, как там, где мы провели в снегах восемнадцать суток… Мы вновь набрали высоту и, сделав над городом три круга, пошли к скованному льдом Юкону.

После шестичасового полета мы наконец увидели Юкон и раскинутый на его берегу золотоносный город Руби.

Юкон почти полная копия вашей Лены. Тот же характер берегов, тот же пейзаж, и такая же в нем чувствуется мощность и сила.

Это был пресловутый Джек-лондонский Клондайк. Всего только несколько лет тому назад здесь была пустыня, и на месте стандартных домов с ваннами и центральным отоплением стояли парусиновые палатки.

В Руби прекрасный аэродром. Мы сели прямо на реку, на пушистый, нетронутый снег. Наши широкие лыжи великолепно держали машину, и мы мягко покатились к старту и ожидающей нас толпе.