Объятия незнакомца - Шелли Такер

– Нет, – мягко попросил он. – Прошу тебя, побудь со мной еще немного.

– Хорошо, – прошептала она. – Побуду.

Она согласилась с готовностью, ее взгляд из-под полуопущенных ресниц, полный томной неги, вновь разбудил его желания.

Весь вечер он понуждал себя сосредоточиться на деле и на тех вопросах, которые он должен ей задать, а воспоминание о единственном их поцелуе неотступно следовало за ним. Он изо всех сил старался не обращать внимания, как все в нем переворачивается от близости этой женщины, а страсть, загнанная глубоко внутрь и сжатая, как пружина оказывается, только ждала удобного случая. Достаточно было только подсесть поближе, заглянуть в эти чудные глаза, услышать хрипловатое хорошо, побуду, и он потерял голов) Пусть только на мгновение. Пусть это была одна вспышка, но она пронзила его.

Он не позволил дрогнуть ни одному мускулу на своем лице. Он подавил это побуждение, проклиная себя за то, что возжелал того, чего не должен был желать.

– Мари. – снова заговорил он, боясь пошевелиться и стараясь ничем не выдать своего волнения. – Я подумал, не хочешь ли ты спросить меня... о чем-нибудь? О каких-нибудь важных для тебя вещах? О семье? О детстве?

Спроси хоть что-нибудь, молил он. Пока он объезжал город в наемной карете в поисках вина и кольца, он успел составить мозаику ее прошлого, выдумывая разные детали и собирая их воедино.

Л от рассказа о ее прошлом он хотел незаметно перейти к своим вопросам – прощупать каждый уголок ее научной памяти, – но уже тогда, когда подействует наркотик.

– Да, – пробормотала она. Ее веки опустились. – Было бы хорошо...

Он ждал, но она молчала, и он испугался, что она уснула. Но тут она снова открыла глаза.

– Расскажи мне про свое детство, – прошептала она Он уже было открыл рот, чтобы рассказать ей расцвеченную яркими красками сказку о ее жизни, как до него вдруг дошел смысл сказанного. Он замер и несколько секунд так и сидел с открытым ртом.

– Мое детство? Ты имела в виду свое детство?

– Нет – Она сонно поморгала. – Я не хочу думать о своей жизни... сейчас. Мне так хорошо... Если я начну думать о прошлом, у меня опять заболит голова – Ее темные глаза изучающе оглядывали его лицо. – Я хочу больше знать о тебе.

– Разумеется, дорогая.

Он лихорадочно обдумывал ситуацию. Черт возьми! Она постоянно преподносит сюрпризы! Он потратил уйму времени, чтобы завоевать ее доверие, и не должен сейчас так просто все растерять. Если он не найдется, что ответить, она может заподозрить что-нибудь. Но он не ожидал такой просьбы и не выдумал фальшивого прошлого для себя. Он не видел в этом никакой необходимости. А если начнет сочинять сейчас, на ходу, то может запутаться. Самым безопасным будет рассказать правду.

Часть правды.

Сотую часть.

– Что бы ты хотела узнать?

Она продолжала смотреть на него, изучая его лицо с таким напряженным любопытством и восхищением во взгляде, как дикарь изучал бы неведомое, но прекрасное существо.

– Каким ты был, когда был маленьким?

Он смотрел поверх нее, устремив взгляд в темноту.

– Наверное, таким же, как любой другой мальчишка, – пожав плечами, сказал он. – Любил гулять, ходил на рыбалку с братьями, играл с нашими собаками Но большей частью сидел, уткнувшись в книгу.

– У тебя есть братья?

– Трое. И все старшие.

Не только но возрасту но и по положению. Но об этом он ей не скажет. Так же, как не назовет их имен; ведь это английские имена. Но она, слава Богу, и не спрашивает.

– А как... как получилось, что ты стал ученым?

Он проглотил ком в горле, досадуя, что она задала тот самый вопрос, который он сам хотел задать ей.

– Я... м-м... я заболел. Не мог гулять, бегать, единственное, что мне оставалось, было чтение.

– О Макс, – прошептала она. – Чем ты болел?

Он отвернулся от нее и лег на спину, упершись локтями в землю.

– У меня была редкая форма астмы. Я...

– Я не помню, что такое «астма».

– Болезнь легких, – глядя в темноту, прошептал он. – У меня она протекала довольно необычно. Я заболел в шестнадцать лет. И сколько доктора ни бились, им ничего не удавалось сделать. Они лечили меня то одними, то другими лекарствами, но все было бесполезно.

Его передернуло при воспоминании о том, какими страданиями для него оборачивались их благие намерения. Шприцы. Припарки. Перебинтовывание грудной клетки. Микстуры, от которых ему становилось еще хуже.

– Мне было... трудно дышать.

Трудно. Это слово не передает и сотой части тех стараний, которыми оказалась наполнена его жизнь. Именно та он научился не обращать никакого внимания на то, что происходит в его сердце, на то, что вытворяет его тело, и сосредоточиваться на вещах и событиях внешних, на тех, что были вокруг него.

Только так он мог бороться с болью.

Мари уже давно не задавала никаких вопросов, но он почему-то не мог остановиться, как будто кто-то другой за него решил рассказать печальную историю своей жизни.

– Целыми днями я лежал в постели, – медленно и печально повествовал он. – Так продолжалось почти десять лет. А потом, в одно прекрасное лето случилось чудо, я выздоровел. Вероятно, доктора подобрали наконец нужное лекарство.

Это была наполовину ложь. Та, которую он и его родные повторяли так часто, что она уже стала похожей на правду. В действительности же, д' Авенанты, прекрасно зная причину его болезни, предоставили остальным право думать, что «чудесным» исцелением он обязан докторам. Светскому обществу совсем незачем было знать, что много лет тому назад распутный отец семейства открыл двери дома древнему проклятию хинди. Сначала оно убило самого Брендона д'Авенанта, а потом поразило его младшего сына.

Макс знал, что и его сейчас не было бы в живых, если бы не мужество брата Саксона, который два года назад, рискуя жизнью, отправился в Индию, чтобы снять оковы этого проклятия.

Он так обязан семье, братьям.

Погруженный в свои мысли, он не сразу понял, что Мари что-то говорит ему. Она тронула его за плечо.

– И ты не озлобился. Он посмотрел на нее.

– Что?

– Я говорю, что несмотря на страдания, ты ничуть не озлобился, – сказала она. В ее голосе сквозило удивление. – Наверное, Бог бы простил тебя, если бы за время такой долгой, такой ужасной болезни ты зачерствел душой, стал бессердечным, но ты совсем не похож на черствого человека.

Восхищение, слышавшееся в этих словах, поразило его, и он не нашелся, что ответить.

– Я представляю, как это было ужасно, – зашептала она. – Столько лет ты не видел от жизни ничего доброго. Ты был лишен всего того, что составляет радость детства. Прогулок, рыбалки. Наверное, тебе было очень тяжело. Братья жили нормальной жизнью, а ты лежал, прикованный к постели, и не мог даже выйти из дома.