Бусый Волк. Берестяная книга - Мария Семёнова

«И дедушка Соболь… Вот кому, наверное, теперь легче всех станет… Даром ли столько лет не сознавался в родстве!»

Странно, эта мысль особой боли не принесла. Боль и страх словно отстали в полёте и потерялись среди туманов Бучила, и в том месте, где им полагалось быть, тиной залегло тупое, сонное безразличие.

«Ну ладно, а на что я Мавуту-то сдался? Думает, служить ему буду? Вот уж нет! Не заставит! Пусть хоть на куски режет!»

Когда в душе готовы взять верх чужие, тягостные, подневольные мысли, ничто так не помогает их разогнать, как гневная вспышка. Бусый привычно пошарил на груди, ища камень, но рука встретила пустоту. Похоже, шнурок слетел через голову, когда он вываливался из междумирья. Значит, должен валяться где-нибудь рядом. Бусый разлепил наконец глаза, сел и начал оглядываться.

Вокруг были горы. Высокие, удивительно красивые. Такие, что мальчишка помимо воли напряг зрение, высматривая между ними крылатые чёрные точки. Дальние вершины венчали белые шапки. Хребты громоздились каменными торосами, они выпирали друг из-за друга, их северные и западные склоны были страшно обрывистыми и крутыми, а южные и восточные — более отлогими. Земля словно разбегалась волнами из какого-то места, где её взломал и вздыбил невозможной силы удар. Бусый затенил глаза от солнца рукой и вгляделся… Горный воздух очень медленно набирал дымчатую голубизну, но всё-таки набирал, и Бусый не был уверен, померещилось ли ему нечто там, в запредельном далеке, или он в самом деле это увидел.

Если облака и рассветные тени только не шутили с ним шуток, там громоздились совсем уже гигантские пики. Такие, что самые высокие облака лишь омывали их подножия, а на вершинах даже могучим симуранам не находилось воздуха для дыхания и полёта. И небо, которое они пронзали насквозь, было не синим и даже не фиолетовым, оно было чёрным, и неистовое солнце плыло среди звёзд косматым клубом огня…

Так говорили виллы, и Бусый временами спрашивал себя, откуда они это знали, если никто из них не одолел тех вершин?.. Может, им поведали Боги, Чьим престолом только и могла быть такая запредельная высь?..

Бусый вздохнул, отвернулся и обнаружил, что с головы до ног облеплен высохшей грязью. Болотная жижа залепила его волосы и насквозь пропитала одежду, и солнечный жар грозил превратить её в панцирь.

Бусый начал оглядываться, ища озеро или хоть лужу в трещине камня, но для начала увидел становище Мавута. Оно примостилось на небольшой площадке посреди отлогого склона и ничем не напоминало правильное селение, где люди живут. Ни огородов, ни тына. Вместо изб — шалаши. Хорошо сплетённый шалаш тоже может быть надёжным жилищем, но эти выглядели простенькими и неряшливыми. Их сработали кое-как, явно на скорую руку. Такие не спасут ни от дождя, ни от мало-мальского холода. Зачем вообще было их возводить? Лучше уж под открытым небом спать, чем внутрь такого позорища забираться…

Присмотревшись, Бусый заметил чуть выше по склону ходы в пещеры. Вот, видно, где укрываются Мавутичи от непогоды. В пещерах Бусый никогда ещё не бывал, но к любопытству примешивалась брезгливость. Творцы таких шалашей и в пещерах у себя небось всё загадили.

Эти самые творцы уже успели проснуться и были заняты делом. Кто-то, вооружившись копьями и очень длинными луками, совершал воинское правило. Кто-то разводил костры и подвешивал над огнём большие котлы… Мавута не было видно. Что до Бусого, он не прятался, но внимания на него никто не обращал.

Прежде чем двигаться с места, он ещё раз внимательно оглядел уголок под скалой, где довелось ночевать. Прикинул своё падение наземь, попробовал угадать, куда мог откатиться мешочек с камнем…

Его нигде не было. И если вспомнить, что именно за этот мешочек Бусого тащила страшная птица, удивляться его пропаже не приходилось.

Зато, пока шарил, услышал задорную песенку родника.

Здесь во многих местах выпирал из земли блестяще-чёрный плавленый камень, где застывший пузырчатыми натёками, где — расколотый на острые рёбра. Из одной такой расщелины и била вода.

Этот источник отличался от привычных Бусому лесных ключей, как здешние горы — от холмов веннской земли. В расщелине нашла выход целая речка, проточившаяся из подземных глубин. Вода вылетала наружу буйной струёй и, падая на чёрную скалу, за столетия выдолбила в ней большую гладкую чашу. Переливаясь через край, она разбегалась стремительными ручьями, собиралась в маленькие озерки, висела в воздухе пылью, и солнце зажигало в ней радуги.

Для начала Бусый выбрал лужу в углублении камня, откуда одежду не могло унести течением, и положил отмокать штаны и рубашку. Потом сунул голову в ручей и с наслаждением ощутил, как начала растворяться грязь, забившая волосы. И наконец, уже чистый, с кожей, докрасна растёртой вместо мочала пучком прошлогодней травы, перебрался через каменный край и погрузился в чёрную чашу. Стал смотреть, как солнце унизывало самоцветами бившую из подземелья струю.

Было ещё раннее утро, но солнце уже заметно пекло, от портов, разложенных на камнях, поднимался дрожащий парок. Что же будет днём, когда небесное пламя повиснет прямо над головой?..

Выбравшись из чаши, Бусый уселся сохнуть и ждать, пока можно будет одеться. Спешить ему было, кажется, некуда…

Довольно скоро он увидел человека, шедшего к нему из становища Мавута.

Это был, конечно, не сам Владыка. Станет тот себя утруждать, бегая за всякими юнцами. Воин, поднимавшийся в гору, был суровым и одноруким, и Бусый его узнал. К нему направлялся бывший венн, Изверг, тот самый, что в него дважды стрелял. За что Соболь и обкорнал ему руку чуть не по локоть… На сей раз лука и стрел при нём не было. Он молча подошёл и кинул Бусому чистую сухую одежду.

Бусый не пошевелился и подавно ничего не сказал, потому что ему, очень возможно, предстояло драться с Извергом насмерть, — но про себя исполнился презрения. Рядом лежали его порты, правильные веннские порты, перешитые из отцовских. Мама, Митуса Белочка, сама их кроила, сама пускала оберегающие узоры по вороту, рукавам и подолу.

«Видно, ты здесь, на чужбине, последний ум обронил, если думаешь, будто я на чужие обноски их променяю!»

Бусый продолжал молча сидеть, только подобрал хворостину и стал выводить перед собой на земле узор. Солнце, Молнию, очажный Огонь…

Бывший венн почему-то не уходил. Бусый кожей чувствовал его взгляд, ощущал желание Мавутича заглянуть ему через плечо. Кажется, Изверг хотел ему что-то сказать, о чём-то спросить… И необъяснимо робел.

«А ну тебя! — Бусый пересел, загораживая рисунок. — Я с тобой не раньше заговорю, чем рак на гору заползёт да свистнет оттуда!»

Присутствие однорукого раздражало, мешало улыбнуться особенной улыбкой, высветить и согреть ею себя изнутри, слить воедино дыхание и разум, дать лад размышлениям. Бусый очень обрадовался, когда Изверг сперва отвернулся, а после вовсе встал и, не оглядываясь, зашагал прочь.

«Наконец-то…»

Но сосредоточиться так и не дали. Подбежал мальчик лет десяти, стал что-то требовательно говорить на чужом наречии, звучавшем как горох в жестяной миске. Из всей его трескотни Бусый разобрал только одно слово — «Мавут». Что ж, о смысле остального догадаться было нетрудно. Он натянул ещё влажные штаны и рубашку и, пытаясь растопить поселившийся в животе ледяной сосущий комок, пошёл за мальчишкой…

Разум Горного Кузнеца летел над Потоком Времени, выхватывая рассыпанные по дням мгновения встреч Бусого и Мавута. Старик торопился и не мог слышать, о чём они говорили, — то в шатре, то возле мишеней для лучной стрельбы, то за едой… Горный Кузнец лишь заглядывал мальчишке в глаза, этого ему было довольно. Сперва в них стыло старательное равнодушие. Потом клокотала и рвалась наружу бешеная ярость. А потом явились слёзы. Отчаянные, ручьями, взахлёб. И следом — оцепенение, скрывавшее муку перерождения души. Озноб, мучительная дрожь, и это — на жгучем-то солнце! И наконец — вновь вернувшаяся ярость, но на этот раз холодная, чёрная. И взгляд… Взгляд мертвеца.

Мавут победил. Он к каждому умел подобрать ключ. Умел найти нужные слова и так вплести, вкрапить их в беседу, что Бусый принял их, как свои. Он не назвал Мавута отцом, потому что продолжал его ненавидеть. Но и в сиротство своё, в то, что во всём мире никому, кроме Владыки, не был нужен, — поверил.

У Мавута появился новый слуга…

Горный Кузнец оставил созерцание Потока и вскочил на ноги, нешуточно встревожив родню молодой матери.

— Что такое, Мастер? — испуганно спросил отец новорождённого мальчишки. Он не знал, куда бросаться, к колыбельке или к постели жены, но старик спросил только:

— Есть у вас тут где-нибудь место, где вода ныряет под землю?

Нардарец ответил, недоумевая:

— Есть…

— Веди туда, — распорядился Кузнец.