Бусый Волк. Берестяная книга - Мария Семёнова

И вот недавно он что-то нащупал в землях веннов и снова потянулся за силой… На сей раз оплошал Змеёныш, позволивший справиться с собой кучке завывающих дикарей. Ничего, неудачу всегда сменяет удача. Упорства и терпения Мавуту не занимать.

Камень. Этот камень… Новая препона — или наконец-то награда?

Если подойти к делу с умом и толикой везения, мальчишкин оберег откроет Тропу к такой силе, что даже от созерцания её дальнего блеска у Владыки просто дух перехватывало. Гулявший в крови избыток Чёрного Пламени всё же дал о себе знать — Мавут резко стиснул камень в кулаке и метнул в его глубину кипящий луч силы…

И сразу пожалел об этом.

Камень отбросил его взгляд, притворившись обычным красивеньким самоцветом.

Не раскрылся, не захотел показать Тропу.

Не признал в Мавуте хозяина.

Видно, не зря повисел на шее у строптивого венна… Не покорится, хоть на куски его раскалывай. В самом деле, что ли, расколотить?

Владыка не без натуги окоротил яростную досаду и убрал гордый камень обратно в кошель. Ничего. Он ещё заставит его себе послужить. Не мытьём, так катаньем.[33] Тем более что мальчишка тоже теперь у него…

Всё, хватит.

У Мавута было много других дел, всё связанное с камнем следовало отодвинуть. Обычно он с лёгкостью управлял потоком своих раздумий, но в этот раз не заладилось. Мысли о непокорном обереге не желали уходить. И… переплелись почему-то с мыслями о Шульгаче. В этом следовало разобраться. Мавут прислушался к себе и ощутил подспудную тревогу, подобную далёкой грозе. Между Шульгачом и камнем существовала неясная, но очень сильная связь.

Какая?

Он подумает об этом. И разгадает загадку. Обязательно.

Но не теперь, не наскоком. Мавут знал: не получится. Чем сильней напрягаешься, заставляя себя что-то вспомнить или понять, тем упорнее ускользает решение. Это как в правильном ударе копьём или мечом. Секрет не в натужном усилии, а в расслаблении и свободе.

Мавут вздохнул, отпуская разум и тело. Отгадка придёт сама. Всплывёт откуда-то из неведомых глубин. Потом. А сейчас — надо отвлечься и в самом деле про всё забыть до поры. И про камень, и про Шульгача.

То есть самое время потешить себя, дать наконец выход злому нетерпению и клокочущей силе.

Мавут вскочил на ноги — упруго, легко. Небрежно взмахнул ладонью. Он знал, что призывный жест будет замечен. Мигом подбежали пятеро «сыновей», молча склонились, ожидая приказаний Владыки. Новички с копьями оставили соломенных кукол и с обожанием и любопытством уставились на названого отца. Это был непорядок, прекращать урок им никто не велел, но наказание можно немного отсрочить. Сейчас пусть посмотрят.

— Убейте меня, — сказал он «сыновьям». — Начали!

Пятеро уже не первый день знали «отца». Его приказы следовало исполнять сразу и не рассуждая. За леность, нерасторопность и колебания кара бывала только одна. Смерть.

Не успел Мавут договорить последнее слово, как в воздухе свистнул меч… И рассёк пустоту. Как Владыка сумел исчезнуть из этого места и появиться в другом, заметить никто не успел.

За первым ударом последовали ещё и ещё. Стремительные клинки ткали сложный узор, в самом центре которого находился Мавут. Каждый удар был нешуточно смертоносен, но цели не достиг ни один. Узор время от времени нарушался — нападающие один за другим отлетали прочь. Тоже невредимые. Владыка пока был доволен учениками и никого не калечил.

Каждый из «сыновей» бился с яростью последнего отчаяния, понимая, что сулило недолжное исполнение приказа. Вот, уходя от очередного высверка стали, Мавут оступился, неловко припал на колено… Пощадить, прервать атаку, дать выпрямиться? Ещё не хватало. Воинская честь — она не для боя, а для благородного сравнения силы. В бою, где стремятся убить, промахи не прощаются…

Копья и мечи вновь рассекли пустоту. Тень Мавута скользнула прочь по каменистой земле. Падение на колено было всего лишь проверкой искренности намерений учеников.

Губы Владыки тронула довольная усмешка. «Сыновья» хорошо выдерживали испытание.

И в этот миг вдруг всплыла откуда-то разгадка мучившей его перед началом боя загадки. Неожиданно, как и должно было случиться. Не только камень отказывался ему покориться. Пёс не просто поднял шерсть, чтобы огрызнуться разок и на том успокоиться.

Бывший венн уходил из-под его воли.

Он, Мавут, упустил миг, когда родилось это непокорство. А теперь было поздно. Теперь жди открытого бунта. Страх Шульгача не удержит. Он просто не умеет бояться. Умел когда-то, а потом отвык. Сразу и навсегда.

«Жаль. Хороший был слуга, — думал Мавут, орудуя отобранным у кого-то копьём. — Верный и бесстрашный. Был…»

Нападавшие начали уставать, задыхаться, но продолжали нападать с прежней яростью. Они свалятся и умрут, но не перестанут выполнять его волю. Эти — покорны. Как же он венна-то потерял? Где ошибся?

«А может, всё к лучшему?»

Владыка привык видеть людей насквозь, но этот упрямый лесной пень никогда не был до конца понятен ему. Ни с его прежней собачьей нерассуждающей верностью, ни с нынешним безразличием хуже всякой строптивости. Что с ним произошло, когда он в родных лесах побывал? Видно, сколько венна ни корми, он всё равно в свою глухомань смотрит…

Сложив в кучу не стоящих на ногах учеников, Мавут — даже не запыхавшийся — коротко похвалил их и повернулся к новичкам. Тем, которые без разрешения прекратили урок. Хотя на самом деле приказ, отданный Владыкой, могут отменить только двое. Он сам — или Смерть.

Они, конечно, слышали об этом, но такое знание должно пребывать не в уме, а в костях, в сердце и в печени.

Мавуту было жаль воинов, которые могли бы из них получиться, но уже никогда не получатся.

— Видели? — обратился он к ним. — А ну идите сюда.

У парней радостно загорелись глаза. Они несмело подошли и окружили Владыку, ещё не понимая, какая участь их ожидала.

— Будете бить меня копьями. Как кукол били. Б каждый удар всего себя вкладывайте, и ничто — помните, ничто! — не должно вас смутить. Это — приказ. Поняли? Начинайте!

«А с Шульгачом… — Мавут легко уклонялся от ударов, неуклюжих, хотя и похвально решительных. — Пса, который хозяина взялся пасти,[34] в живых оставлять негоже. За долгую службу я один раз спустил ему непокорство. Второго раза не будет. И Шульгача второго не будет. Они у меня на всю жизнь содрогнутся…»

Нехорошо улыбнувшись, Мавут ушёл от очередного тычка и резко ударил навстречу сам.

В действительности удара даже и не было, Мавут лишь рукой взмахнул, но с такой силой внутренней угрозы, что парень, спасаясь, отвернул в сторону, забыл про копьё, спрятал голову в плечи…

И тут же рухнул наземь со сломанной шеей…

Когда Владыка прекратил урок, в живых оставалась едва половина нападающих. Зато — лучшая половина. Прошедшая испытание, которое враз изменило внутреннюю сущность учеников. Они вышли из этого боя совсем другими людьми. Способными достойно завершить начатый удар, невзирая ни на что. Даже на выбитый глаз или сломанное колено. Эти были бойцами, хотя пока неумелыми.

Умение — что, оно к ним придёт.

И раны заживут быстро…

А наука сегодняшняя — до смерти не позабудется.

Идя к своему шатру, Мавут сладко потянулся на ходу, погладил усы.

А ведь не так уж всё плохо! Он силён и умеет превращать свои поражения в победы. И пусть Змеёныш отскочил от вшивой деревни, как горошина от стены, да при этом ещё и сгубил целый отряд, — плевать. У Владыки много толковых учеников, а мальчишка в итоге явился к нему сам. Да ещё и принёс с собой камень, начинённый тайнами силы.

Мавут такие тайны любил…

А веннов он на земле поубавит. Если не сейчас, так потом. Когда обретёт два всемогущих крыла. Ему тогда и Змей не понадобится. Что Змей — всемогущему? Щелчком пришибить…

Ощущая сладкую близость новой победы, Владыка растянулся на вышитом войлоке, привычно велел себе проснуться перед закатом и сразу заснул.

СОЗДАТЕЛИ НЕБЫВАЛОГО

— Дедушка Астин… Мальчишки переминались перед завалинкой, где на солнышке устроился жрец, и пихали один другого локтями. Если по уму, говорить следовало бы Твердолюбу, но речь шла о деле, которое он почитал бесполезным, и раскрывать рот не очень хотелось. А Межамиров Щенок и рад был бы сказать, тем паче о такой славной придумке, — да только куда ж ему, младшему, соваться вперёд старшего двухродного брата!

— Святы Близнецы, чтимые в трёх мирах, — улыбнулся старик.

— И Отец Их, Предвечный и Нерождённый! — в один голос отозвались ребята. Младший — открыто и весело, радуясь случаю уважить доброго гостя. Твёрд — неохотно, как будто взял в рот что-то невкусное.