Дочь палача - Оливер Пётч

– Привет, Йозеф, – сказал он. – Как жена? Уже лучше? Помогло мое средство?

Остальные работники с удивлением повернулись к плотнику, которого в городе назначили прорабом.

– У тебя жена заболела? – спросил один из них. – Ты нам ничего про это не говорил.

– Это… ничего страшного, – проворчал Йозеф и в поисках помощи воззрился на палача. – Просто легкий кашель. Так ведь, господин Куизль?

– Верно, так. Будешь столь любезен, Йозеф, покажешь нам, что тут и как?

Йозеф Бихлер пожал плечами и двинулся в сторону порушенных стен.

– И показывать-то особо нечего. Идемте.

Палач с лекарем пошли за ним, а остальные вернулись, перешептываясь, к колодцу.

– А что с его женой? – спросил Симон.

– Она не хотела больше с ним спать, – ответил Куизль и стал осматриваться вокруг. – Он попросил знахарку приготовить ему любовный напиток, но та отказала ему. Считает, что это колдовство. Тогда он обратился ко мне.

– И вы ему?..

– Иногда вера лучше любого напитка. Вера и немного разведенной в воде глины. С тех пор он пока не жаловался.

Симон ухмыльнулся, но потом покачал головой. Человек хотел увидеть, как знахарку обвинят в колдовстве и сожгут, но при этом выпрашивал у нее колдовские зелья.

Тем временем они добрались до фундамента больницы. Стены, некогда высотой в человеческий рост, местами были разрушены до основания, повсюду на земле лежали камни. Сложенные доски разбросали, а затем подожгли. В некоторых местах еще поднимался дым.

Йозеф Бихлер, взглянув на разрушения, перекрестился.

– Это все дьявол, не иначе, – прошептал он. – Тот самый, что детишек погубил. Кто другой мог так стены разгромить?

– Дьявол или несколько сильных мужчин с бревном, – сказал Куизль. – Вон с тем, например. – Он указал на толстый ствол березы с обрубленными сучьями, который лежал недалеко от северной стены. От леса к площадке, и от нее к стенам тянулся след. Палач кивнул. – Они использовали его вместо тарана.

Они шагнули через остатки стен внутрь постройки. Основание подвала во многих местах было разломано, словно кто-то похозяйничал здесь с киркой. Каменные плиты сдвинули в сторону, повсюду лежали осколки кирпичей и комья глины. По углам подвала землю вырыли по колено в глубину, так что в случае чего стены могли просто провалиться. Выглядело все даже хуже, чем после нашествия шведов.

– Кто мог сотворить такое? – прошептал Симон. – Это даже не саботаж, это какая-то слепая ярость разрушения.

– Странно, – сказал Куизль, пожевывая погасшую трубку. – Собственно, чтобы саботировать строительство, достаточно поломать стены снаружи. А здесь…

Плотник тревожно взглянул на него.

– Говорю же, это дьявол… – прошипел он. – Только у дьявола хватит силы на такое. Он и часовню рядом смял кулаком так, будто та из пергамента.

Симон поежился. Близился полдень, солнце разогрелось, но туман разогнать не могло – он все еще вился густыми клубами над просекой. Всего в нескольких метрах от стройки начинался лес, но видны были лишь силуэты деревьев.

Куизль тем временем снова вышел наружу через арку ворот и начал что-то выискивать перед восточной стеной. Наконец он остановился и закричал:

– Здесь! Отчетливые следы. Их было четверо или пятеро.

Внезапно он наклонился и что-то поднял с земли. Это оказался черный кожаный мешочек, не больше детского кулачка. Палач развязал его, заглянул внутрь, а затем и понюхал. По губам пробежала улыбка.

– Отличный табак, – сказал он Симону и плотнику, которые подошли поближе, затем растер бурые волокна в крошки и еще раз потянул носом. – Но не здешний. Слишком хорош. Что-то похожее я как-то встречал в Магдебурге. Они, должно быть, за него торговцев, как свиней, резали.

– Вы были в Магдебурге? – тихо спросил Симон. – Вы никогда об этом не рассказывали.

Быстрым движением палач сунул мешочек в карман плаща и, оставив без внимания вопрос Симона, двинулся в сторону часовни. Здесь их также ждала картина разрушения. То, что когда-то называлось стенами, теперь превратилось в разрозненные кучи камней. Якоб забрался на одну из них и осмотрелся вокруг, не прекращая думать о найденном мешочке.

– Здесь такой табак никто не курит! – крикнул он своим спутникам.

– Откуда вам знать? – резко спросил его плотник. – Это проклятая трава всегда воняет одинаково.

Куизль оторвался от своих размышлений и сурово глянул на Йозефа. Стоя на груде камней, окруженный туманом, он напоминал Симону великана из легенды. Палач указал на плотника пальцем.

– Это ты воняешь, – воскликнул он. – Твои зубы и пасть. А эта… как ты говоришь, трава, вот она пахнет! Она оживляет сознание и пробуждает тебя от грез! Аромат ее заполняет весь мир и возносит тебя к небесам, позволь тебе сказать! Для холопов, таких как ты, табак все равно слишком хорош. Его привозят из Нового Света и делают не для таких, болванов.

Прежде чем плотник успел что-нибудь ответить, вмешался Симон и указал на кучу бурой влажной земли прямо возле часовни.

– Смотрите, здесь тоже следы! – крикнул он.

Действительно, на земле там и тут отпечатались чьи-то подошвы. Бросив последний яростный взгляд на Йозефа, Якоб спустился и принялся изучать отпечатки.

– Следы сапог, – сказал он наконец. – Солдатских сапог, это уж точно. Таких я повидал достаточно… – Тут он громко присвистнул. – А вот это интересно… – и показал на хороший отпечаток, немного стертый со стороны пятки. – Этот человек хромает. Чуть подволакивает ногу и не может наступать твердо.

– Дьявол тоже косолапый! – прошипел Йозеф.

– Не выдумывай, – проворчал Куизль. – След косолапого даже ты узнал бы. Нет, он хромал. Возможно, его ранили на войне, и пуля застряла в ноге. Ее потом вытащили, а вот нога так и осталась онемелой.

Симон кивнул. В бытность свою сыном полевого хирурга он успел насмотреться на подобные операции. Отец ковырялся в ранах длинными тонкими щипцами до тех пор, пока не вытаскивал свинцовую пулю. Потом раны часто начинали гноиться или наступала гангрена, и солдаты умирали. Иногда все складывалось благополучно, и человек возвращался в строй – только лишь затем, чтобы в следующий раз лежать перед ними с простреленным животом.

Палач указал на кучу мокрой глины.

– Для чего она здесь? – спросил он.

– Мы ей обмазываем стены и пол, – ответил плотник. – Глину взяли из ямы у кирпичной мастерской за Кожевенной улицей.

– Этот участок принадлежит церкви, так? – спросил в свою очередь Симон.

Йозеф кивнул.

– Старый Шреефогль, этот чудак, завещал его церкви, в прошлом году, прямо перед смертью. И сынок его теперь оказался в глупом положении.

Симон вспомнил позавчерашний разговор с Якобом Шреефоглем. Тот рассказывал лекарю все в точности так же. Бихлер ухмыльнулся и что-то выковырял из зубов.

– Недурно он насолил Шреефоглю-младшему, – сказал он.

– Откуда тебе это известно? – спросил Симон.

– Я работал раньше на старика, на гончарной фабрике. Они там чуть ли не в волосы друг другу вцепились. Затем старик заявил, что отдаст эту землю церкви, чтобы здесь построили больницу, и что на небе это ему зачтется. А потом послал сына к черту.

– И что же сын?

– Ругался на чем свет стоит, тем более что хотел здесь еще один цех поставить. А теперь все церкви досталось.

Симон хотел еще что-то спросить, но его заставил обернуться жуткий треск. Это был палач. Он перескочил груду досок и теперь мчался по дороге к окраине леса. Там Симон разглядел еще одного, практически невидимого в тумане, человека. Тот, сгорбившись, убегал между деревьями в сторону берега.

Симон оставил растерянного плотника и бросился поперек площадки. Так он надеялся перерезать путь беглецу. Их разделяли считанные метры, когда они достигли леса. Справа до него донесся треск веток. Симона догонял палач, пыхтя и размахивая дубинкой.

– Беги за ним, а я обойду справа, чтобы не улизнул по полям, – прохрипел он. – А ближе к высокому обрыву мы его нагоним.

Вокруг замелькали толстые еловые стволы. Убегающего Симон уже не видел, но пока еще слышал. Впереди то и дело ломались ветки, топот шагов по усыпанной иглами земле быстро удалялся. Время от времени лекарю казалось, что он видит между деревьев неясный силуэт. Мужчина, или кто там был впереди, бежал сгорбившись и как-то… странно. Симон чувствовал, как дышать становилось все тяжелее, во рту появился металлический привкус. Он уже давно не бегал так долго и быстро – насколько ему припоминалось, с детства. Симон привык сидеть в комнате, читать книги и попивать кофе, а бегу никакого внимания не уделял. Не считая нескольких случаев, когда приходилось удирать от разгневанных папаш миленьких горожанок. Но и с тех пор прошло немало времени.

У человека впереди было преимущество против Симона, и хруст ветвей становился все тише. Справа до него неожиданно донесся треск. Это, должно быть, Куизль, словно вепрь, перескакивал через поваленные деревья.