Область личного счастья. Книга 1 - Лев Правдин

Но все его добрые намерения были разбиты: в общежитии Гриши не было. Потолковав для порядка с шоферами о положении на фронтах и о положении в гараже, что сейчас связывалось в один тугой узел, Петров вышел из общежития. Домой не тянуло. Решил дойти до гаража, заняться каким-нибудь делом. А с Григорием — завтра же поговорить, как начальник и как отец. В общем, как равный с равным. Этих фокусов он не допустит.

В ремонтной мастерской горел свет и слышен был шум мотора. Кто-нибудь из механиков заработался. Он прошел по полутемному гаражу, привычно минуя ремонтные канавы, и остановился около неплотно притворенной двери. Оттуда доносился только шум токарного станка да шорканье напильника. Но вот токарь перевел ремень, и он захлестал на холостом ходу. Смолк и напильник.

— Пойдет! — раздался звонкий мальчишеский голос, который Петров узнал бы из тысячи голосов. — Зашплинтуем — и пойдет.

Парторг потер жесткий подбородок и улыбнулся, спокойно и одобрительно, постоял еще немного, дожидаясь, когда заработает станок, чтобы уйти незаметно. Тут и придраться не к чему. Люди работают, а шофер помогает им ремонтировать свою машину. Хотя это и не его дело. Ему утром на работу, а он вот что придумал. Но что ему скажешь? Делает не плохое дело, отличное дело делает! Вот ведь упрямый парень. Вообще надо его подтянуть, чтоб не таился: какой ни есть, а отец. Законное дело. В паспорте записан: сын Григорий Афанасьевич Петров. Понимать надо. Ну, ладно. Пусть работает.

Решив подождать сына у гаража, Петров вышел на площадку и встретился с Корневым: он шел прямой, по-военному подобранный, в том же самом ватнике, что и утром.

— А я тебя ищу, Афанасий Ильич. Зайдем ко мне.

В крошечном кабинетике было тепло и чисто и, как всегда, по-рабочему уютно. Ничего лишнего, и все на месте. Стол со стопкой чертежей, без единого чернильного пятнышка, шкафчик с деталями машин и книгами наверху, прислоненная к стенке чертежная доска, на стене — рейсшина, лекала, телефон. В углу вешалка, у стола две табуретки. Вот и все убранство.

Корнев повесил испачканную свою телогрейку на вешалку и, расчесывая взлохмаченные волосы, на ходу бросил:

— Завтра надо в чуркорезку послать двух слесарей. Будем переделывать сушилку. Печи эти долой, трубы перегорели. Выкинуть! Иди-ка сюда.

Он разложил на столе чертежи, Петров придвинул табуретку поближе, ожидая объяснений, но Корнев посмотрел на него с укоризненной улыбкой.

— Знаю, — сказал Петров. — Сегодня бриться приспособился, да вот парнишка мой от рук отбивается. И вообще, скажу я тебе, не легкое это отцовское дело.

Корнев сел против него за стол. Подумав секунду, быстро спросил:

— Неужели некому убрать в комнате, истопить?

— Это я и сам умею. Времени нет.

— Нет времени, попроси кого-нибудь.

Афанасий Ильич отмахнулся:

— Ну, ладно. Это дело второстепенное. Давай о сушилке.

— Нет, погоди, — не сдавался Корнев. — Ты партийный руководитель. Я — администратор. Мы рабочим создаем условия для отдыха, а для себя, что же — права не имеем? Рабочие приходят в общежитие, там все убрано, тепло, светло. А почему завгар, который работает больше любого рабочего и у которого ответственности в десять раз больше, должен сам таскать дрова и мыть пол? Это, по-моему, ложная и вредная стыдливость. Понял?

— Понял, давай о деле.

— Я о деле и говорю, — с нажимом произнес Корнев. — Не могу разговаривать с небритым человеком. Я думаю, ты на фронте не забывал бриться.

— Вот далась тебе моя борода! Нарочно брить не стану. Отпускаю для солидности. У меня сын взрослый — чтоб уважал.

— Ну ладно. Я тебя по административной линии образую. А сынишка у тебя герой! — широко улыбнулся Корнев. — С башкой парень. Знаешь, что выдумал? К машине второй прицеп.

— А машина возьмет?

— Старые не все. А новая — безусловно.

— Новую я ему не дам, — отрезал Петров. И рассказал, почему нельзя посадить Гришу на новую машину. Корнев согласился: если дело приняло такой оборот, то — нельзя.

— Но надо, понимаешь, надо. Предложение-то дельное.

— Сам знаю. Если бы он сразу сказал о втором прицепе. Как отцу сказал бы, — с горечью произнес Петров. — А то ведь не сказал. А? Сидим с ним вечерами, обо всем, кажется, переговорено. Он парнишка, надо тебе сказать, очень толковый. Спроси его, что на каких фронтах, — все знает. В политшколе первый. Читать любит. Под погрузку встанет, сейчас же книгу из-под сиденья — читает. А по вечерам я ему о политике, любит слушать, а он мне — что прочитал. Понимаешь, друг друга вверх тянем.

Петров вздохнул.

— А об деле не сказал. Ладно. Я вот что решил. Вы ему скажите, пусть у меня еще попросит да скажет, для чего. Передачу машины проведем приказом по гаражу, чтобы никому обидно не было. Дело такое, что отцовское самолюбие на сей раз показывать не годится.

— Ясно, — подытожил Корнев. — Значит, бороду сбрить придется. — Он рассмеялся так широко и весело, что Петров не подумал обидеться.

— Ну давай твои чертежи. А об этом прицепе мне потом подробнее расскажи, со всеми техническими данными. Я ему покажу, как отца не уважать!

Когда Петров ушел, Виталий Осипович позвал к себе Гришу. Тот пришел вытирая руки паклей.

— Расчеты мы с тобой сделали, прицеп оборудуем, а машину завгар даст? — спросил Корнев.

Гриша удивленно посмотрел на инженера и одним духом, как давно решенное, выпалил:

— Как же не даст! Вы прикажите…

— Погоди, погоди. Во-первых, я этого приказывать ему не могу. Он отвечает за машины и за расстановку людей. Я думал, ты уже с ним договорился.

Гриша вскочил с табуретки.

— Да я ему говорил. Не дает. Потому что сын, вроде по-родственному, другие обижаться будут…

— А ну сядь, — строго и спокойно приказал Корнев. — Ты не маленький. Надо уметь себя держать, когда разговариваешь со старшими. Если бы я знал, что ты ничего не сказал завгару о своем предложении, я бы сам ему об этом сказал. Посоветовался бы. У него такой опыт, что нам с тобой далеко до него. Машины он знает у нас лучше всех. Ты про свою машину того не знаешь, что он знает. Вот мы тут сидели сейчас. Да не вскакивай ты! Мы проверили наши расчеты. Он нашел ошибки. Оказывается, износ машины в расчет я и не принял. Он, брат ты мой, не только политически грамотен, он и технику знает, дай боже каждому! Понял?

— Понял, — просиял Гриша. — Я вам скажу, почему я не говорил ему. Боялся.

— Чего?

— Думал, тогда он и совсем не разрешит.

— Напрасно так думаешь. Он мне ничего не сказал. С твоим предложением согласился. А в общем, выкручивайся, как знаешь. Да не три руки паклей, насквозь протрешь. Я тебе советовать не стану. Предложение твое дельное, как инженер, я его принял, с завгаром согласовал, а кто будет выполнять, договорись сам. Понял?

— Понял, — упавшим голосом согласился Гриша.

— Ну, раз понял, иди и выполняй.

СЫН И ОТЕЦ

Афанасий Ильич с улицы не мог видеть окон своей комнаты. Он вошел в темный коридор и только тут заметил полоску света под дверью.

«Вернулся орел», — подумал он и постарался принять вид, какой, по его мнению, подобает оскорбленному, но справедливому в своем гневе отцу. Громко топая, он решительно прошел по коридору, толкнул дверь и остановился в замешательстве.

Комната, довольно запущенная холостяцкая комната, сейчас сверкала чистотой и уютом. Теплом веяло от печурки; на ней в чистых, блестящих кастрюлях и чайнике что-то кипело, обещая хороший ужин. Никаких сомнений относительно того, что здесь хозяйничали женские руки, быть не могло.

Да и сама обладательница этих заботливых рук находилась тут же. Это была Ульяна Демьяновна Панина.

Он стоял на пороге, не вполне еще поняв, что здесь происходит, а она просто посоветовала:

— Ну чего помещение студите? Входите, Афанасий Ильич.

Петров вошел, вежливо затворив за собой дверь. Затем он долго вытирал ноги о старый половичок, специально для этого брошенный к порогу. Разделся, повесил куртку и шапку на вешалку у двери.

Фыркая больше, чем надо, он долго умывался, до тех пор, пока не заскрипела кожа на крепких ладонях. Панина подала ему полотенце, он взял его не без опаски: такой оно было снеговой белизны.

Наконец он сел к столу, она села против него, положив странно маленькие, но, наверное, сильные руки на белую скатерть.

— Вот теперь объясните, — свертывая папиросу, начал он, но Панина перебила его:

— Хоть спасибо-то скажете или сразу ругать начнете? Да не сорите табаком на пол. Завтра зайду проверю, как вы умеете чистоту соблюдать.

Афанасий Ильич хмуровато глянул на нее. Она смотрела прямо в глаза, спокойно, без тени улыбки, так что ему пришлось изменить тон.